Артем Патрикеев - Мир за дверью Страница 21

По большому счету, я впервые убил человека. Судя по фильмам, сейчас меня должно было вырвать, но почему-то не вырывало. Постояв немного и решив, что ждать бесполезно (вероятно, рвота бывает только в фильмах), я побежал обратно.

Наемники прекратили сопротивление (ввиду своей недееспособности), и хищные птицы уже собирались перенацелиться на телевизионщиков, но я попросил Дуболеса и Ратибора их отозвать, во всяком случае, не дать этого сделать. Получив прямой приказ от Дуболеса (Ратибора на данный момент они могли бы и не послушать), они переключились на трупы, их ждало неслыханное пиршество (а вот об этом я старался не думать). Остальные птицы и насекомые (кого здесь уже ничего не интересовало) медленно и очень устало потянулись к лесу. Хищники сегодня будут сыты, из-за чего остальные живые существа получили время передохнуть, никого не опасаясь.

Я направился к телевизионщикам, в глазах которых только теперь промелькнули признаки надвигающегося страха (вполне возможно, что они очень давно не сталкивались с серьезными опасностями, а значит, воспринимали все происходящее как очередной фильм). Хотя они могли просто бояться не получить премиальные.

– Как я понимаю – пресса? – спросил я, одновременно констатируя данный факт.

Ближайшие телевизионщики неуверенно кивнули.

– У меня есть для вас, а точнее, для всех людей, населяющих этот мир, заявление.

Все камеры и так были нацелены на меня, но я должен был быть уверен, что все сказанное мной не пропадет даром. Когда одна из репортерш захотела подойти ко мне с микрофоном, я позволил, но как только она попыталась что-то спросить, я взмахом руки заставил ее замолчать.

– Готовы?

Все закивали (даже те, кто к съемкам не имел никакого отношения).

– Вчера ультиматум получили мы, сегодня ультиматум получаете вы. Всё, что сегодня произошло, только начало. Если вы не прекратите нападать, мы перейдем в наступление, а тогда мы не пощадим никого и постепенно захватим весь город. Выбор за вами. Мы не хотим войны и предлагаем мир. Вы не трогаете лес, мы не трогаем вас. Я видел улепетывающим организатора всей этой свары, думаю, его голова нам тоже может пригодиться, но если вы ее не отдадите, а всего лишь принесете извинения, мы на этом и закончим. Не мы напали первыми, но мы войну закончим! Можем все решить поединком. Я против этого выскочки. Побеждаю я – вы не трогаете лес, побеждает он – лес ваш. Если он боится, пусть возьмет с собой парочку бойцов, я никого не боюсь!

Закончив такую смелую речь, я повернулся к ним спиной и пошел к лесу. Танки добивать уже не было никакой необходимости, а смотреть на творившиеся бесчинства на поле побоища очень не хотелось. Но это было необходимо: чем ужаснее всё будет выглядеть, тем больше можно требовать. На опушке я остановился, с горечью разглядывая увечья, нанесенные лесу танковым обстрелом. Искореженные, полузавалившиеся, треснутые и расщепившиеся деревья. Ужасная картина! Сколько же было бы уничтожено, если бы мы не вмешались? В голове создавалась ужасающая картина. Понурив голову, я пробрался подальше в лес, где и залез на дерево.

– Думаю, что можно возвращаться.

Слова были произнесены шепотом и относились они к Дуболесу. Вероятно, где-то в коре или поблизости находились насекомые, через которых он и услышал меня (а может быть, и через само дерево). Снова полет, но теперь он не вызывает положительных эмоций, усталость слишком сильна. Дуболес бережно поймал меня и положил на траву.

Адреналин подошел к концу, боевая эйфория уже давно закончилась, теперь осталась только боль и усталость. Ратибор принес воды и промыл пораненное ухо.

Еле-еле ворочая язык во рту, я все же произнес нужные слова:

– Мне надо передохнуть.

Силы, потраченные на эти слова, были последними. Сознание предпочло выключиться, заставляя организм отдаться отдыху, а не тратить силы на бесполезную болтовню.

Проснулся я только под вечер. Не знаю, сколько прошло часов, но надвигающаяся темнота определенно говорила о том, что это точно был вечер. Корни, на которых я лежал, казались мягкими и шелковистыми, возможно, это Дуболес постарался, за что моя благодарность ему была безгранична, а возможно, я слишком устал и уставшее тело любую ровную поверхность воспринимало как мягкие перины.

Первые же мои движения, направленные на подъем этого слабого тела, привлекли внимание Ратибора, который тут же подбежал ко мне.

– Я что-то пропустил? – Моя шутка выглядела несколько размытой.

– Все нормально, на нашем фронте без перемен. Птицы еще пируют, а к ним уже подтягиваются волки и некоторые другие хищники.

– Мне кажется, стоит их отозвать, – сказал я, подходя к карте.

– Почему же? Они это заслужили!

– Кто заслужил – птицы или убитые?

– И те, и другие.

– Не думаю. Если мы собираемся дальше жить в мире, пускай даже через некоторое количество боев, то к побежденным надо относиться соответственно. Только не соответственно побежденным – что хочу, то с ними и делаю – а соответственно возможной конвенции о погибших, а значит, нельзя над ними глумиться и издеваться.

– Так никто и не глумится, просто питается.

– Ты представляешь, как это выглядит со стороны? Если люди увидят в нас угрозу уничтожения их нации, они все поднимутся против нас, а уж тогда мы вряд ли победим. Мы должны стать союзниками, как я сказал сегодня для телевизоров: «мы не трогаем вас, вы не трогаете нас», – все просто.

– К сожалению, ты, по всей видимости, прав, – нехотя признал Ратибор и начал отводить птиц вглубь леса.

– Сегодня мы многих потеряли? – обратился я к Дуболесу и, не дождавшись ответа, продолжил: – Жаль, что я не сумел их спасти.

– Да, потеряли мы много наших друзей, моих друзей. Птицы, насекомые, деревья, кусты, трава… Можно перечислять и перечислять, ведь от таких взрывов трудно спастись, но вашей вины в этом нет. На мой взгляд, вы сделали все, что смогли. Просто за последнюю тысячу лет это первый раз, когда я потерял столько дорогих мне существ. – Дуболес понуро склонил ветки.

– Будем надеяться, это была их последняя попытка, хотя мне в это что-то не верится. – Я попытался сказать что-нибудь хорошее, но тут же понял: не получилось.

– Не время скорбеть. Мы помянем погибших потом, когда все будет закончено. Тебе Дуболес, необходимо продолжить выращивание деревьев, даже сейчас видно, насколько сократился наш обзор, – вмешался в разговор Ратибор, показывая на карту, на которой невооруженным глазом было видно, что он прав.

Я подошел к Дуболесу, присел рядом, прислонившись к его могучему стволу, и закрыл глаза. Мне казалось, что единение наших сердец (хотя есть ли сердце у дерева и если есть, то где оно находится?) поможет нам преодолеть все трудности, которые могут возникнуть на нашем пути. Дуболес не возражал, лишь положил тоненькую ветку на мое плечо, видимо, стараясь этим действием подбодрить или утешить.

Так мы сидели некоторое время, а Ратибор, продолжая распоряжаться птичьими отрядами, все еще стоял на коленях возле карты. Вскоре он закончил и тоже с наслаждением растянулся на траве. Трудный день сказался и на нем. Не так-то просто следить за передвижением врага, управлять птицами, которые редко кого хотят слушать, да еще и не упускать из вида насекомых, у которых вообще все построено на инстинктах.

Мы лежали (сидели, стояли) и лежали, и никому не хотелось ничего говорить. Всем хотелось просто отдохнуть и побыть в тишине (во всяком случае, мне и Ратибору, за Дуболеса не отвечаю, думаю, что ему неизвестно такое понятие, как тишина, ведь он всегда слышит весь лес и всех лесных существ, а в лесу не бывает такого, чтобы абсолютно все спали).

– Дуболес, а ты не знаешь, снятся ли насекомым сны? – вдруг в голову, как это часто бывает, неожиданно пришла странная мысль.

– Снятся. Только они совершенно не похожи на ваши сны или сны животных.

– А ты видишь наши сны?! – Наверняка изумление написалось на моем лице, потому что раньше я никогда не задумывался над тем, что Дуболес может видеть нашими глазами (или нашим сознанием).

– Немного, точнее, вижу, но не всегда понимаю, что к чему, слишком уж у вас все запутанно, не то что у животных.

– А как же насекомые или червяки?

– Мне трудно описать их сны, слишком уж разное зрение и сознание у всех существ. Как можно описать сон червяка, если у него нет глаз? Он видит сон всем телом и ощущениями. У насекомых что-то похожее, но все это слишком многогранно. Думаю, что тебе сейчас не стоит загружать себе голову непонятными мыслями. Чтобы их понять, надо быть ими, а все остальное – только жалкие аналогии. – Никто не ожидал от Дуболеса таких умных слов, но живя долгие годы, с помощью разных живых существ он мог узнать многое. Мне тоже хотелось бы иметь столько знаний (только выдержит ли моя голова такого наплыва информации?).