Александр Шевчук - Записки пилота «Свинтопруля» Страница 22

Грохнуло где-то сзади, и вертолёт чуть не встал на попа (носом в землю, хвостом вверх). Сколько под нами? Двести метров и продолжаем падать вниз. Движкам взлётный режим, вывози родимая «ласточка».

Ой, мама! Роди меня обратно. Да когда же это кончится?!!!

И-и-и, ап! Кончилось. Неужели кончилось?!!! Охренеть! Кончилось, действительно, кончилось.

В кабину врываются солнечные лучи. На лобовых стёклах и блистерах скатываются капельки дождя. Земля, умытая дождём, прекрасна. Вертолёт идёт ровно, чуть покачиваясь. Оглядываюсь назад. Там иссиня чёрная стена. В ней крутятся потоки воды и сверкают молнии. Это она сейчас выплюнула нас на свет божий. Как говорится « последним вышел петух, изрядно общипанный, но не побеждённый!».

Да-а-а! Видимо у боженьки было сегодня хорошее настроение, и он нас пожалел. Спасибо тебе, Господи!

Осмотрелись. Все системы и агрегаты работают нормально. Унесло нас с линии пути в сторону на 60 км. Это мы барахтались в грозе около получаса. Штурман по характерному ориентиру определился, поправил курс, и поехали дальше. Надо нагнать отставание. Нагнали. Сели, загрузили вездеход, намертво привязали его специальными растяжками, взлетели и полетели обратно. На обратном пути сел на подбазу, дозаправился. Мало ли ещё чего обходить придётся! Прогнозы нормальные, лётные и над горизонтом светит ласковое солнышко. Май всё-таки. Скоро лето. Пролетали над теми же грозовыми местами обратно часа через четыре. Небо чистое, ясное, болтанки почти нет. И только далеко-далеко на горизонте синеет полоска облаков, издалека кажущаяся безобидным украшением небосвода. Летим, верчу головой по сторонам. Тишь и благодать. Как будто, ничего не было. Может, приснилось?

«Без названия»

Я часто сам себе задаю вопрос: «С чего всё это началось?». Как получилось, что из множества профессий на земле я выбрал именно эту – профессию лётчика. Видимо тому было несколько причин. Говорят, что человек сохраняет устойчивые воспоминания примерно лет с трёх – четырёх. Некоторые гении заявляют, что помнят даже, как их мама рожала. Мне до гениев далеко, но когда я вижу в старом семейном фотоальбоме снимок, где я голышом лежу в детской «зыбке», – мне почему-то ощущается ласковое тепло и свет летнего солнца, пробивающегося через листву шелковицы, приветливо шелестящей надо мной. И до моего слуха доносится мягкий рокот, идущий с небес. Это над нашей старенькой хатой пролетает самолёт АН-2, взлетевший со старого криворожского аэродрома под названием «Смычка». Я ещё не понимаю, что это за звук, откуда он, но он мне определённо нравится. И я улыбаюсь ему своим, пока ещё беззубым ртом.

Более позднее воспоминание. Я только перешёл во второй класс. И бабушка Надя (мама отца) принесла путёвку в пионерлагерь «Аврора». И меня отправили на целую смену в этот лагерь на берегу Чёрного моря, возле маленького симпатичного городка Скадовск. Отвозили нас туда на самолёте АН-24Т, со всё того же аэродрома «Смычка». Тогда в Стране Советов, трест, в котором работала бабушка посыльной, мог себе позволить отправлять детей в пионерлагерь на самолёте (40 минут и там), а не трясти их шесть часов по пыльным дорогам южной Украины – от Кривого Рога до Скадовска. За несколько рейсов перевезли на аэродром Скадовска целую смену пионерлагеря. Вот подошла наша очередь и нас, как патроны в обойме, разместили в креслах самолёта по двое на одно место. Когда дверь самолёта была уже закрыта, оказалось, что все кресла уже заняты и даже стюардесса стоит в проходе. И я стою один в проходе. Мне не хватило места (видимо просчитались при посадке – мы же все мелкие). И лётчик, теперь я понимаю, что это был бортмеханик, смеясь, сказал: « Не грусти, пацан. Сейчас найдём тебе место!». И увёл меня в кабину лётчиков. Там меня разместили позади пилотов на каком-то приставном креслице, привязали крепко, настрого наказав ничего руками не трогать. Я до этого летал на самолёте только один раз. На АН-2 – из Херсона в тот же Скадовск. Полёт 40 минут, но ощущение восторга осталось навсегда. А теперь, на большом двухмоторном АН-24, да ещё в кабине пилотов. Меня распирало от восторга и любопытства, как нашего министра транспорта Левитина при докладе президенту или премьеру (что-то меня понесло, как Остапа Бендера).

Самолёт взлетел, и уже в горизонтальном полёте правый лётчик посадил меня к себе на кресло перед собой, и своими большими руками положил мои маленькие ладошки на чуть подрагивающий штурвал. А перед глазами россыпь приборов со стрелочками, циферками, зелёные и жёлтые лампочки табло. А за лобовыми стёклами кабины бескрайнее, синее- синее безоблачное небо. На голову мне одели гарнитуру (наушники с микрофоном) правого пилота и я услышал громкий голос: «Ну что, хлопчик, не видно края неба?». И я, вытянув шею, старательно всматривался вперёд, сквозь стёкла. А края у неба не было, сколько я не пытался его увидеть. Лётчики добродушно улыбались, поглядывая на меня и переговариваясь.

А я в эти краткие минуты вдруг понял – это моё! Детский мозг ещё не до конца сформулировал это желание, но всем сердцем, всем своим нутром маленького человека я уже знал – это моё!

Эта радость летания, она сильнее любого наркотика. И один раз, поднявшись в небо, ты будешь хотеть повторить это снова и снова. Снова ощутить, как волшебная сила поднимает тебя в небо.

Всё моё детство, по крайней мере, все летние месяцы, прошло в селе Узин, под Киевом. Там, на огромном аэродроме, базировались ракетоносцы ТУ-95 и транспортная эскадрилья АН-12. Вот так, рядом с этими могучими машинами, я рос и переходил из класса в класс. Я видел эти самолёты и на рассвете, и на закате, и в воздухе, и на земле. Я засыпал и просыпался под гул их двигателей. До сих пор басовитый органный гул двигателей ТУ-95 мне слаще любой музыки. И когда сейчас я, уже взрослый человек, слышу в Печоре доносящийся с неба, из-за облаков, знакомый звук, я замираю среди улицы, стараясь разглядеть в небе знакомый силуэт. Значит, у Российской дальней авиации идут учения. Видимо нашёлся и керосин и запчасти, да и «супостат» не дремлет.

В углу старого криворожского аэродрома «Смычка» была учебная площадка Криворожского авиатехнического училища. На ней стояли все (или почти все) самолёты и вертолёты гражданской авиации СССР. Ну, то, что летало в семидесятые годы прошлого века. Эту площадку от территории лётного поля аэродрома отделяли столбы с колючей проволокой. А метров через пятьдесят вдоль этого забора с внутренней стороны будки с собаками. И один часовой (или охранник) на центральной дорожке. Я там всех собак прикормил. И пролезая из бурьянов под проволоку (ну, очень колючую), добирался до крайних самолётов и вертолётов. Вскрывал их и попадал в волшебный мир кабин. Как же интересно было сидеть в прогретых солнцем кабинах, вдыхая запахи бензина, лака, металла, рассматривать приборы, трогать штурвалы, рычаги и тумблеры.

Уже к шестому классу было решено окончательно и бесповоротно – только в лётное училище. Как говорила моя покойная бабуля Фрося (мамина мама): «Така планыда в дытыны!». Кто куда, а мы в лётчики.

Я хорошо помню день – 13 августа 1976 года. Я уже съездил в Кременчугское лётное училище, подал документы, прошёл медкомиссию, сдал экзамены (хорошо сдал – на пятёрки), прошёл психотбор, собеседование и меня отправили домой в Кривой Рог со словами: «Если пройдёте по конкурсу и будете зачислены, мы вас вызовем, а если нет – вернём документы обратно». А конкурс в том году был сумасшедший – 45 человек на место (это в самом Кременчуге). Не знаю, как на местах, а в Кременчуге именно сорок пять. Тогда все хотели быть лётчиками. Это сейчас все хотят быть юристами, чиновниками или менеджерами.

Так вот, спускаюсь я по лестнице со своего четвёртого этажа и вижу – что-то белеет в почтовом ящике. Открыл, а там конверт со штемпелем Кременчугского лётного училища гражданской авиации (КЛУГА). Если прислали вызов, то в нём должна быть одна бумажка. А если не приняли и вернули документы, то конверт толстый. А он лежит ко мне лицевой стороной, и в полумраке подъезда я не могу понять, тонкий он или толстый. Протянул дрожащие пальчики и пощупал – то-о-о-ненький! Вскрыл, а там один стандартный бланк: «Вы зачислены курсантом первого курса и т. д. и т. п. на факультет лётной эксплуатации вертолётов. Просим прибыть с вещами и сухарями 28 августа 1976 года лично!».

Когда я вылетел из подъезда к друзьям, ожидавшим меня на лавочке, то по их словам напоминал гибрид из орангутанга и фугасной авиабомбы. Это подпрыгивало, орало, перелетало через скамейки и норовило прыгнуть выше деревьев.

Вечером был трудный разговор с мамой. Она до последнего надеялась, что не пройду медкомиссию, не сдам экзамены, не примут. Но когда всё свершилось, мама не стала мне мешать и отпустила меня в самостоятельную жизнь. Спасибо тебе, мама! Когда я уезжал в училище и уходил со двора, я оглянулся на свой дом, в котором прошли мои детство и юность. И всем сердцем вдруг понял – это навсегда. Я буду приезжать сюда в отпуск на неделю, на две, на месяц, – но только в отпуск. А впереди лежит дальняя дорога, которую надо пройти, и что там за горизонтом, одному богу известно.