Александр Шевчук - Записки пилота «Свинтопруля» Страница 23

Вечером был трудный разговор с мамой. Она до последнего надеялась, что не пройду медкомиссию, не сдам экзамены, не примут. Но когда всё свершилось, мама не стала мне мешать и отпустила меня в самостоятельную жизнь. Спасибо тебе, мама! Когда я уезжал в училище и уходил со двора, я оглянулся на свой дом, в котором прошли мои детство и юность. И всем сердцем вдруг понял – это навсегда. Я буду приезжать сюда в отпуск на неделю, на две, на месяц, – но только в отпуск. А впереди лежит дальняя дорога, которую надо пройти, и что там за горизонтом, одному богу известно.

Я помню холодное сентябрьское утро того же 1976 года. Мы, курсанты, стоим на плацу училища в ожидании развода на занятия и слушаем распоследние руководящие указания комбата майора Свириденко. На нас новенькая хлопчатобумажная форма. Ещё не обмявшиеся брюки, курточки и береты. А в холодном, синем небе, высоко вверху с уютным рокотом крутится вертолёт МИ-4. Он в первой пилотажной зоне, на высоте 1200 метров и его хорошо видно с плаца училища. И глаза невольно тянутся к этому маленькому вертолёту, и завидуешь в душе: «Живут же люди, уже летают!». А в сознание врывается голос комбата: «Смотреть на меня! До боли, до отвращения! И не отвлекаться в строю! Запомните, – не все из вас доберутся, дотянут до того вертолёта!». К сожалению, он оказался прав.

Я помню раннее летнее утро, конец августа 1977 года. Солнце ещё только всходит над нашим училищным аэродромом Большая Кохновка. Идёшь по росистой траве на стоянку, к вертолёту. Мягкий комбинезон, который сам же накануне выстирал и выгладил, не стесняет движений. В наколенном кармане лётная книжка. В ушах звучит голос инструктора Владимира Павловича Дубовика: «Саня, ты сегодня вылетаешь первый. Задание простое – полёты по кругу и полёт в зону (пилотажная зона – это воздушное пространство над каким-нибудь характерным ориентиром). Вопросы есть? Вперёд!». А за спиной уже первый самостоятельный вылет и тебе уже кажется, что после Икара не было лётчиков на земле, а следующий – ты!

Ты уже в кабине. Руки привычно выполняют заученные операции. Грохнул первый такт двигателя, и белый дым выхлопа окутал на запуске наш учебный МИ-4 с бортовым номером СССР- 35221. Машина прогрета. Запрос разрешения на взлёт. Взлёт разрешили. Лёгкие движения рук и ног. И вот дрогнула земля и плавно пошла вниз. Вертолёт послушно опустил нос и, весело грохоча движком, пошёл вперёд и вверх, резво набирая высоту. Капельки росы бегут по стёклам, лопасти стрекочут над самой кабиной и земля расступается всё шире и шире. Уже видны ближние и дальние сёла, поля, лесопосадки, окраина Кременчуга, и на горизонте красавец Днепр. Всё, как говорил Николай Васильевич Гоголь: «Чуден Днепр при тихой погоде. И редкая птица долетит до середины его…..».

Д-а-а-а! Давно это было. С тех пор я многие тысячи часов провёл в небе, десятки тысяч раз поднимал в небо свой вертолёт, а по-прежнему сладко сжимается сердце в предвкушении полёта.

Сколько же хороших людей я встретил на этой дальней дороге, ведущей в Авиацию. Я помню их всех. И тех, кто учил меня летать в училище, и тех, кто учил летать здесь, – на Севере.

Я помню наших техников, тех, кто готовил мой вертолёт к полётам. В любую погоду, в жару, в стужу, в осеннюю слякоть. Инженеры, техники-бригадиры, простые техники. Сколько же труда положили они, чтобы тяжёлая машина всегда вовремя ушла в небо и не подвела в полёте. Борис Иванов, Виктор Цуканов, Валерий Петрович Хозяинов, Иван Вагренюк, Модест Паршуков, Геннадий Люкин, Валерий Мельчаков, Иван Васильевич Чика и многие другие. За эти долгие годы мне приходилось работать со всеми из них в командировках, в перегонках и с базы. Бывало, в командировке налетаешься сам до одури, и машина устаёт. И выползают в ней дефекты. А к утру уже всё устранено, и можно снова подниматься в небо. Низкий поклон вам, мужики, за ваш земной труд.

Сколько бы не летал, а всегда было интересно. Не бывает двух одинаковых полётов. Как интересно смотреть на землю с высоты. Чем и полюбился мне вертолёт. В большой авиации, там несколько иная специфика полёта. Большие высоты, большие скорости, большие расстояния. Всё другое. А мы, так называемая – малая авиация. Но она хоть и малая, а работы мы перелопатили, любой удивится. Нефть Самотлора, Нового Уренгоя, газ Надыма, Ямала – это всё вертолётчики. Как же интересно жить на свете! Куда только нас не носило. И порой, последнее, на что надеется человек, попавший в беду, это услышать хлопанье вертолётных лопастей. Именно вертолёт доставит ему еду, тепло, помощь, а может и его самого, к еде, к теплу, к людям.

Летишь, бывало, над красавицей Печорой. Либо сам пилотируешь, либо второй пилот и смотришь на землю. А там, будто цветное кино показывают.

Глядь, в деревне Захарвань, возле самолёта АН-2, на заснеженном поле аэродрома, толпа. Пацанов в армию провожают. Даже с высоты 200 метров видно, как пытаются порвать гармошку, и будущего защитника запихивают в самолёт. А через две зимы и через две весны опять толпа в Захарвани возле самолёта. Отслужил хлопец, и вот уже снова дома. А потом, глядишь с высоты – в Захарвани свадьба. Не наш ли служивый женится? Потом видно, как сруб бревенчатый ладят, и молодая жена с животом по двору ходит. Потом коляска детская появилась возле дома и детские вещи на верёвке сушатся. Жизнь идёт.

А мы всё над рекой летаем. Таскаем подвески, возим продукты на буровые. Зима, весна, лето, осень и опять зима. И опять весна, ледоход – красавица Печора просыпается после зимнего сна.

Так и пролетели долгие годы. Но я не жалею ни о чём. Всё-таки мне повезло, и я прикоснулся к тому великому и прекрасному, что называется Авиацией. И даже не прикоснулся, а жил в ней и продолжаю жить.

«Чёрный ящик»(на самом деле он оранжевый)

Мотор заглох,Качнулись крылья слепоИ с гулким звуком мировой тоскиАвиалайнер пал на землю с небаИ с грохотом разбился на куски.Уткнулся в грунт, срубив верхушки елейДымящийся, и смятый фюзеляж,И ангелы печальные отпелиВсех пассажиров, груз и экипаж.Нам не постичь бы дух его парящийИ всех деталей вспыхнувшей бедыКогда бы ни остался «чёрный ящик»Храня судьбы магнитные следы.Там запись всех подробностей полётаВплоть до его минуты роковойЖивые звуки голоса пилотаПоследний диалог его с землёй.Я грубых аналогий не приемлю,Но завершив свой жизненный полётКогда-нибудь уйду в родную землюКак этот аварийный самолёт.И в тишине – оглохшей и скорбящейГде головы склонили камышиОстанется мой стих – мой «чёрный ящик»Озвученная хроника души.

Прекрасные стихи, они мне очень нравятся. Жаль, не дал мне бог таланта, чтобы написать нечто подобное. Но я привёл их не для того, чтобы закончить мою писанину на печальной ноте. Просто хочу, чтобы всё, что я написал, осталось, как озвученная хроника МОЕЙ ДУШИ. Хотя бы на бумаге.

Часть вторая

«Экипаж»

Когда я слышу слово «экипаж», в голову сразу лезут строчки из очень пафосной песни советских времён: «И тогда, вода нам, как земля, и тогда, нам экипаж – семья….». А ведь, если разобраться, получается действительно – семья.

Мне повезло, вся моя лётная жизнь связана с вертолётом Ми-6. А поскольку это довольно тяжёлый летательный аппарат, то и экипаж на нём (вернее его экипаж) можно сказать классический. В самом носу вертолёта, поблёскивающем остеклением (мы его называем «стакан»), сидит штурман. Это наши «глаза экипажа». На втором этаже, слева по полёту, находится командир вертолёта, так называемая «голова экипажа». За командиром, отделённый от него своей приборной доской, расположился бортмеханик – «сердце экипажа». Через проход от него, по правому борту находится бортрадист – «уши экипажа». А перед бортрадистом, за радиостанцией, справа от командира вертолёта, в своём пилотском кресле расположился второй пилот или, как мы его называем – «член экипажа». Простите, конечно, это хоть и грубоватая, но всё же шутка.

А если серьёзно, то именно в таком, или почти таком составе формировались экипажи тяжёлых самолётов в предвоенные годы, годы войны, экипажи полярной авиации, экипажи тяжёлых транспортных самолётов в наше время. Правда, в последние годы технический прогресс внёс свою лепту в жизнь авиаторов. Сначала исчезли бортрадисты. На тяжёлых вертолётах остались лишь бортоператоры для работы с подвесками. Потом мощное развитие GPS-навигаторов убило одну из самых главных, красивых и романтичных профессий – профессию штурмана. Далее совершенная техника добралась и до бортмехаников.

Сейчас апофеозом конструкторской мысли преподносят новый вертолёт МИ-26 Т2. Т.е. экипаж состоит всего из двух человек. Так называемая «стеклянная кабина» (на приборной доске шесть дисплеев), левый и правый лётчики в кабине. И всё!