Сергей Дроздов - Правдивые байки воинов ПВО Страница 22

Появились «ходоки» от заочников к нашим комбатам с предложением прекратить «войну» на паритетных условиях. Они прекращают особо стараться с «переписью одиночек» и будут записывать минимум разгильдяев, а курсанты – прекратят снимать их хлястики и вернут уже «спёртые», по возможности.

Хиль, после такого «визита парламентёров» разъяснял нам вред порчи отношений с заочниками:

«Хлопцы! Вы ещё со многими из них в войсках встретитесь, они же начальниками вашими будут там! Еще припомнят вам эти хлястики!».

Но войну закончили не увещевания, а несколько необычное происшествие.

Во время собрания в клубе, на котором присутствовал сам Делегат, какой-то безвестный герой умудрился спереть хлястик с его шинели. Делегатский, генеральский хлястик перевесили на место обычного офицерского на соседнюю шинель, а тот, офицерский – прицепили на шинель Делегата.

Вышел серьёзный конфуз, к поискам ловкого злоумышленника подключили чуть ли не «особистов», и «хлястиковая война» постепенно пошла на убыль, а потом и совсем прекратилась.

Этому способствовало и то обстоятельство, что для курсантов пошили и раздали в батареи множество дополнительных хлястиков из старых шинелей.

Они прекратили быть «дефицитом», их перестали прятать, и весь ажиотаж вокруг хлястиков закончился.

«Жизнь есть жизнь!»

Этой любимой присказкой Хиля можно кратко охарактеризовать происходившие с нами процессы. В каждом мгновении училищной жизни – от подъема до отбоя, да и после него, было место и подвигу и юмору и разным драматическим происшествиям. С подъема жизнь начинала крутиться с бешеной скоростью. Туалет, зарядка, умывание, заправка коек. Все и всегда были не выспавшимися и хотели спать. Почти все умели спать сидя на занятиях, некоторые умудрялись слегка вздремнуть и стоя в строю. Отдельные индивидуумы научились спать на занятиях с открытыми глазами, сжимая в руке авторучку.

Помнится, однажды Вова Титьков, обладавший таким даром, до полусмерти напугал подполковника, преподавателя автодела. Тот расхаживал по аудитории с указкой и, показывая на стенды, рассказывал нам про устройство ЗИЛ – 131. Вова мирно спал с открытыми глазами, сидя под одним их стендов. Видимо, голос преподавателя его разбудил, и Вова спросонья подскочил под вытянутой рукой, едва не выбив башкой указку из рук подполковника.

«Курсант Титьков!» – представился Вова по уставному.

Преподаватель шарахнулся от него, с перепугу, метра на полтора. Потом, оправившись от неожиданности, выгнал Вову из класса, да еще и Грабару сообщил.

Очень оригинально отходил ото сна Сил Силыч. От подъема и до завтрака он обычно пребывал в пресквернейшем расположении духа. В это время Сил смешно почесывался и на любой обращенный к нему вопрос давал стереотипный ответ: «Чо надо?! Пшел на хер!». Лучше было его не трогать в эти мрачные минуты. В остальном – Сил был прекрасным человеком и товарищем.

Своеобразно и нестандартно действовал наш Фил, сменяясь с наряда. Для всех обычных курсантов «сдача» наряда не обозначала ровным счетом ничего. Просто ты становился в общий строй и действуешь по распорядку дня со всеми вместе. (Я, к примеру, дважды имел счастье стоять по 5 нарядов «через день» от Жоры, и мне в голову не приходило выпрашивать себе какие-то послабления после смены).

Фил на протяжении 4-х лет функционировал по одной схеме. Он «заболевал». Едва «сдав» наряд, Фил шел к своей кровати. На лице его была написана такая нечеловеческая мука и усталость, что было страшно смотреть. Он медленно раздевался, несколько раз оглушительно встряхивал свои знаменитые портянки, приводя окружающих в ужас жутким запахом. Мы называли этот аромат «филовские духи «вот солдаты идут».

Потом ложился и мгновенно засыпал. Ни Вайнер, ни Керогаз ни разу не осмелились ему сказать в эти минуты ни слова. Все знали – раз Фил сменился с дневальства – значит болеет.

Фил всегда любил слегка «попижонить» и был ярым нарушителем уставной формы одежды, стремясь ее «улучшить». Укоротить шинель, нагладить поперечную стрелку на спине гимнастерки, подшить воротничок «дембельским стежком», расклешить парадные брюки – были его любимыми забавами. В этих вопросах он шел в первых рядах наших батарейных «законодателей мод». В то время очень модно считалось носить обувь на высоком каблуке. В училище это делать было решительно невозможно, но были любители носить форму (и такие ботинки) в отпуске.

Фил однажды притащил из увольнения черные форменные ботинки на умопомрачительно высоких каблуках. Они вызвали небывалый ажиотаж у любителей пофорсить.

«Знаю армян – сапожников. Могут пошить такие же за 35 рублей» – важно сообщал Фил окружающим. По тем временам это были немалые деньги (на 4-м курсе курсант получал 15 рублей 80 копеек). Нашлись и желающие. Был среди них и наш Рома, поступивший в училище из захолустной станицы Ростовской губернии. Он весь отпуск ходил на танцы исключительно в форме, и ему, имевшему рост 160 см, ботинки на таких роскошных каблуках были нужны как воздух.

Фил отвез армянам деньги и потом раза 3 ездил к ним за готовыми заказами. Желающих было немало.

Рома тоже получил свою вожделенную пару и вскоре уехал в отпуск, везя драгоценные ботинки с собой в чемодане.

Он вернулся из отпуска и долго скандалил с Филом, требуя вернуть деньги.

Выяснилось, что прибыв в отпуск, Рома нацепил филовские ботинки и «почапал» в них в соседнее село на танцы. Тут пошел дождик, и бумажные армянские подметки отклеились вместе с роскошными каблуками.

«Я из-за тебя 7 километров босиком по грязи под дождем шел!!!» – орал Рома, нещадно матеря Фила. Тот выражал свое сочувствие, но никаких денег не вернул.

25 лет спустя мы встретились отметить годовщину выпуска.

Первое, что вспомнил Рома Филу – это были злосчастные ботинки.

Эта юбилейная встреча в Питере вышла очень весёлой. Мы все собрались на квартире Папана, где знатно отметили юбилей, к ужасу его супруги. Фил, занимавший должность начальника отряда спасателей МЧС в столице, приехал последним, когда публика была уже хорошо разогрета.

Для того, чтобы слегка «козырнуть» значимостью своей новой должности, он привёз нам свой месячный отчёт для префектуры о совершённых отрядом подвигах. В нём дотошно перечислялось, сколько было выездов и по каким поводам (пожары, самоубийства, утопленники, утечки газа и т. д.) Всё это очень впечатляло и, если бы мы все были трезвыми, прошло бы рутинно.

Но тут, кто-то из празднующих заметил в отчёте графу «Выезд по поводу «неизвестного запаха»!!!

Это привело собравшихся в восторг.

Все два дня праздника кто-нибудь регулярно восклицал: «Тревога!!! Чувствую неизвестный запах!!!»

– «Вызывай Спасателя!!!» – тут же требовал Шура Андеев.

В общем, этим «неизвестным запахом» бедного Фила затерроризировали.

Мораль: не выпендривайся перед нетрезвыми товарищами!

В первый раз солдатская смекалка, внезапно, проснулась у меня в училище. Мы выходили на плац на какое-то построение. Я не имел и не имею привычки плеваться без крайней необходимости, а тут вдруг меня какой-то чёрт дернул, и я плюнул неожиданно для самого себя. Да как-то неудачно, через плечо, норовя попасть в большую железную урну, стоявшую у входа в казарму. В результате – чудом не попал в… Комдивку, который, оказывается, мирно шел сзади меня.

«Верблюд!!!» – взъерепенился Комдивка, наливаясь гневом (совершенно справедливым, подчеркну), глядя на меня злыми глазами.

«Таааак Точно!!!» – громко, с интонацией начальника почётного караула поддакнул я Комдивке.

Он сразу смягчился: «Больше так не делай!». Гроза миновала.

Зачастую армейская служба помогала по-новому раскрыться возможностям человеческого организма, особенно в стрессовых ситуациях.

У нас были два курсанта: латыш Нартыш (имевший необычное слово-паразит «также самое») и русский БАМ (имечко его пошло от популярной магистрали и абревиатурвы заглавных букв Богданов Александр Михайлович). Они были чуть похожие – одного роста, очень здоровые физически, немногословные и спокойные. Мы их звали за толстокожесть и мощь «Два слона». Кроме всего прочего, они были нашими «секретчиками» – таскали чемоданы с секретной литературой и тетрадками. Нартыш к тому же был и каптёрщиком и имел свой «кабинет», что для казарменной жизни было немалой роскошью.

На улице, у курилки нашей казармы со времен последнего ледникового периода нашла вечный покой огромная глыба гранита. Она на три четверти находилась под землей и никому не мешала. Даже ее торчащий кусок внушал почтение к ее размерам и весу.