Александр Козин - Найденные во времени Страница 22

И тут Таня вдруг сказала:

– А вообще, Саша, ведь я им – не родная дочь. Приемная. Папа после лагерей не мог зачать ребенка. Вот они и взяли меня из «Дома малютки». Но они – мои родители! И я благодарю Бога за то, что они есть.

«Как-то странно, что у всех неплохих людей – такие невеселые ситуации! Да и что мои проблемы по сравнению с их проблемами? А ведь ни у Шляховского, ни у Сони, ни у Эдика такого нет… Или они просто не рассказывают? Нет, у них действительно все благополучно, если они так носятся со своим «Я», – подумалось мне, но вслух вырвалось:

– Таня, а почему вы, ой, прости, ты со мной так откровенна?

– Женя плохого человека в дом не приведет. Молитвы наших матерей – на страже. Да и что-то подсказывает – у тебя тоже не слишком сладко сложилась жизнь…

– Саш, если позволишь, я расскажу Тане, – вмешался Женя. Я кивнул. Но Таня встрепенулась:

– Что-то я действительно заболталась… Должно быть, коньяк подействовал. Пойду, постелю Саше в комнате родителей. А вы тут посекретничайте.

Зазвонил телефон.

– Кто это в такое время? – взял трубку Женя. – Ой, папа… Да, прости за то, что не позвонил. Доставили с комфортом… Что?.. Все нормально. Не волнуйся. Поцелуй маму. Спокойной ночи…

– Жень, – спросил я. – А что это: Лужки, Вожа?

– Это родина моих предков под Рязанью. И вообще – великое место! Там, в восьми километрах от Лужков, была битва, которую историки называют генеральной репетицией Куликовского побоища. Мамай двинул темника Бегича на Русь. А князь Олег Рязанский, которому шестьсот лет поют анафему, живший тогда в Орде и являвшийся, как говорят сейчас, стратегическим разведчиком, сообщил Димитрию Донскому маршрут продвижения татар. Именно на Воже, в Глебовом Городище, по известным мне данным две тысячи русских воинов уничтожили тьму – десять тысяч – захватчиков. Но, по-моему, и врагов и наших было больше… Если учесть, что у ордынцев погибло семеро высокопоставленных князей… А такие у них – каждый! – командовал тьмою. Вот и считай! Я там все на коленках излазил. Нашел кольчугу, тут же рассыпавшуюся в труху, медный крест, саблю, несколько наконечников от стрел, – русских и татарских, а самое главное – татарский топорик.

– А как ты это различаешь? – удивился я.

– Я же истфак заканчивал! А тема эта близка мне. Мама моя родилась в Лужках. Там две трети деревни – Журовы.

– Так что ж, у тебя фамилия матери, а не отца?

– Пришлось всем переменить, когда уехали из Улан-Удэ. А то ведь и здесь могли достать… Но вернемся в Лужки. Там теперь еще живет родной брат мамы, дядя Леша. Я теперь к нему раза три-четыре в год наведываюсь. А как он играет на гармошке! Хочешь, послушать про него?

– Конечно!

И Женя прочитал:

Дядя Леша играет, и лошади фыркают за огородом.Ой, как сердце сжимается, даже боюсь за него!Две собаки какой-то немыслимой местной породыС упоением слушают голос гармошки его…

«Шляховский назвал бы это «есенинщиной», – подумал я. А мне нравилось!

– Ну как? – спросил Женя.

Я сжал ладонь в кулак и поднял вверх большой палец:

– Жень, вот объясни мне, многие бы назвали эти стихи «деревенщиной», «есенинщиной»…

– И-и-и! Наслушался ты на литературных студиях всяких авангардистов! Но рассуди сам: испокон веков города живут за счет деревенского труда. Культура, истинно русская культура пришла из деревни. Когда стали рушить церкви, дольше всего они простояли в деревнях. Ополчение на войны выставляли в основном деревни. И я считаю, что истоки русского менталитета – именно в деревне. А Пушкин? Стал бы он в полной мере собой без деревенской нянюшки Арины? Поливая грязью деревню, расстреливая поэтов-«деревенщиков», с этим менталитетом и боролись всякие троцкие, дзержинские, демьяны бедные, джеки алтаузены и иже с ними. Им нужно было убить истинно русскую культуру… Возьми теперь Мандельштама, Ахматову, Цветаеву, Пастернака, Брюсова… Они любили себя, воспевали свои копания в самих себе на фоне России. Нет, я не отрицаю их поэтических талантов… Но все их творчество – выдуманная, смоделированная ими в собственных мозгах жизнь. А не та, которая дается, как говорит Танюша, благодатию Божией – России, подножию Божию и русскому богоизбранному народу. Упомянутые же поэты не себя подчиняли России, а хотели Россию подчинить своим поэтическим моделям. И если в прошлом веке – это научно доказано – книжки Пушкина, Никитина, Некрасова, Кольцова были во многих простых крестьянских домах, то я, не раз бывая в археологических, фольклорных экспедициях, что-то не видел первых даже в домах деревенских интеллигентов.

Конец ознакомительного фрагмента.