Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник) Страница 22

Наваяв страницу, не стерпела, вскочила и погладила ее по теплому боку: «Ты теперь мне помогать будешь, ведь правда?»

Пошла сообщить мужу, что машина работает правильно, изо всех сил старается отмыть нашу посуду. Но он задремал на диване под какой-то фильм со стрельбой. Сделав звук чуть потише и прикрыв его пледом, я вернулась на кухню и полчаса без передыху писала, не забывая, впрочем, похваливать вслух посудомойку, которая пыхтела за меня.

Творческий процесс прервал появившийся в проеме двери супруг.

– Достоевский… – хмыкнул он.

Я моментально оторвала взгляд от монитора и улыбнулась ему:

– Ты в душ? Я следующая.

– А может, спинку мне потрешь?

– Спи-инку-у? – с лукавой улыбкой протянула я, прекрасно догадываясь, что означает такая просьба. – Конечно, потру.

Муж удалился в ванную, а я быстренько вышла из Word, выключила компьютер и, глянув последний раз на работающую за меня посудомойку, покинула кухню.

Через минуту я была в ванной. Скинув халат, повесила его на крючок и отдернула шторку и переступила через высокий бортик ванны.

– Кто тут просил спинку потереть?

Когда мы вышли, машина молчала. Увидев, что светится индикатор окончания работы, я выключила ее, погладила по крышке и прошептала:

– Умница моя….

2008 г.

Снегопад-снегопад

Обернувшись и выворачивая руль влево, Филипп Маркович потихоньку сдавал назад, пока колеса не уперлись в поребрик, но и тогда не выключил зажигание. Взгляд его задержался на белокурой красотке, только что захлопнувшей дверцу соседней темно-синей девятки – точной копии его собственной. Перекинув ремешок огромной лаковой сумки через плечо, девица небрежно повела рукой с брелоком, прощаясь со своей машинкой. Та успокаивающе мигнула в ответ, пикнув: «Не боись, хозяйка, сигнализация в порядке. Если что, так заору – весь двор сбежится!»

Филипп Маркович провожал глазами блондинку. Интересно, как она в джинсы влезает, с мылом или кремом каким мажется? Плотная ткань облегает бедра и ягодицы без единой морщинки – и это правильно, такие идеальные части тела грех скрывать. И ведь ничего не свисает над поясом низко посаженных джинсиков. Между ними и коротюхонькой, будто с детского плеча курточкой виднеется кусочек загорелой спины с ложбинкой позвоночника. И животик, наверное, смуглый, упругий, может и с камушком в пупке, как это теперь модно. Жаль, не видел, есть камушек или нет. Филипп Маркович еле заметно вздохнул. Сапожки на высоченном каблуке делали ноги девушки еще длиннее. Вот она идет к своему третьему подъезду, цокает, как козочка…

– Ну что, так и будешь сидеть? – вернул его с небес на землю голос жены. – Машину заглуши. Багажник открой, пакеты доставай. Второй час, а у меня обед не готов. Сам ведь начнешь нудеть, что в воскресенье обеда нормального нет, и станешь в холодильнике шарить. Ну что ты на нее вылупился? Вот ведь – седина в бороду, бес в ребро…

Филипп Маркович, наконец, повернул ключ зажигания, дернул ручку, открывая багажник, и вышел из машины, чтобы помочь жене достать полные продуктов сумки, думая при этом: «И куда что девается? Кажется, еще вчера Ленка была такая же, как эта – юная, легкая, стройная… Впрочем нет, такой стройной никогда не была».

В дни их с Еленой Федоровной молодости таких девчонок считали не стройными, а худющими, дразнили «глистами во фраке» и вслух высказывали предположение о том, что неспроста это, не иначе как солитер. Мысленно выстроив в одну шеренгу бывших одноклассниц и однокурсниц, Филипп Маркович нашел среди них всего одну худышку, да и та всегда старалась одеться в широкие брюки и толстые свободные свитера, чтобы не слишком отличаться от своих крепко сбитых подруг, обладательниц круглых коленок и хорошо развитой груди (меньше второго номера – уже неприлично). И все-таки тогдашняя Ленка было чудо как хороша. Самая яркая в их группе – русая грива чуть вьющихся волос, соболиные брови вразлет, большие серые глазищи чуть навыкате, вздернутый носик и сочные, готовые к улыбке губы. А теперь что? За двадцать пять лет здоровая упитанность превратилась в нездоровую полноту и даже обрюзглость. Поредевшие фиолетового оттенка волосы с отросшими седыми корнями коротко острижены. Вылинявших глаз почти не видно под набрякшими морщинистыми веками. Брови зачем-то выщипаны в ниточку, а поблекший рот все чаще кривится от недовольства всем и вся.

«О, время! – мысленно возопил Филипп Маркович. – Отчего ты так безжалостно к нам?» – имея в виду не себя, конечно, а некоторых представительниц прекрасного пола и, конкретно, свою жену.

Между тем Елена Федоровна, выгрузив из багажника шесть раздувшихся от покупок пакетов, всучила мужу четыре и, прихватив оставшиеся, пошлепала к своей парадной, бормоча себе под нос, но так, чтобы Филипп Маркович слышал:

– Старый пень! И когда уймется? Можно подумать, ему двадцать пять или сорок… Нет ведь – пятьдесят не за горами, а туда же! – И, обернувшись к мужу: – Ты зачем на это место машину всегда ставишь? Из-за этой козы?

«Козочки» – мысленно поправил Филипп Маркович, а вслух принялся оправдываться:

– Нормальная симпатичная девушка, чего ты заводишься? Будто я с ней уже…

Жена хмыкнула:

– Нужен ты ей! Ты в зеркало на себя давно смотрел, Дон Жуан? Машины одинаковые. Вот уедет она как-нибудь на твоей, будешь знать!

– Да как она на ней уедет? Она ее даже не откроет!

– А вдруг замки одинаковые? Случайно.

– Так не бывает. И машины не так уж и похожи. У нас чехлы темно-синие, а у нее темно-зеленые, за задним стеклом у нее игрушка стоит, тигренок головой качает, как болванчик.

– Вот ведь ловелас, все заметил! – язвительно вставила жена.

– Да что я заметил? Это ж я не про нее, а про машину, – пытался защититься Филипп Маркович…

…И продолжал ставить машину на то же место. То есть, иногда автомобиль блондинистой красавицы оказывался слева, иногда – справа, но эти два места на небольшом пятачке, образованном расширением проезда перед парадными, где наискосок едва-едва умещались девять машин, по негласному джентльменскому соглашению владельцев авто были как бы закреплены за Филиппом Марковичем и белокурой девушкой из соседнего подъезда. Конечно, случались иногда накладки, когда он задерживался с работы и приезжал после семи, а какой-нибудь ловкач, не имеющий стабильного места парковки, ставил на его место свою машину. В таких случаях Филиппу Марковичу приходилось нарезать круг по тесно заставленному автомобилями двору в поисках шести квадратных метров незанятого асфальта, и было счастьем, если он их находил, а то и на улице оставлял свою «ласточку».

Жена ездила с ним только по выходным, и в будние дни Филипп Маркович безнаказанно наблюдал за красоткой. Он примерно знал ее расписание, обычно она выезжала минут на семь-десять раньше, и он стал выходить из дому вместе с ней. Он вежливо здоровался, девушка кивала в ответ и улыбалась. Однажды в конце лета Филипп Маркович помог ей подкачать колесо своим стареньким ручным насосом и пожурил, что она ездит без насоса, а это чревато. Девица рассмеялась и сообщила, что силы у нее не хватит не только на ручной, но и на ножной насос. Ему в голову вдруг пришла идея подарить девушке насос, то есть компрессор, тот, что от аккумулятора. Не таких уж больших денег он стоит, почему не сделать подарок симпатичной соседке? Он даже представил, как вручит его девушке, говоря, что беспокоится: вдруг у нее спустит колесо и некому будет помочь? А она зардеется смущенно, потом улыбнется и пригласит его к себе на чашку кофе. Или он сам пригласит ее в кафе… Да, так, конечно, лучше. В их тысячеквартирном доме мало кто кого знает, но искушать судьбу не стоит. Какая-нибудь любопытная старушка заметит и не преминет жене сообщить… Да, в кафе. Знакомство завяжется, можно и еще раз пригласить. А дальше? От кого-то он слышал, что теперь можно номер в гостинице снять, хоть на пару часов. Раньше такого не было… Как там предлагал разгусарившийся Ипполит Матвеич Воробьянинов любительнице вегетарианского меню? «Поедемте в номера?» Филипп Маркович усмехнулся и покачал головой. Эк меня занесло! А впрочем, чем черт не шутит, может, и до «номеров» дойдет?

В мечтаниях и нерешительности пролетела у Филиппа Марковича осень. Уже и зиме бы пора начаться, а низкое мрачное небо все сочилось дождем. Короткие декабрьские дни больше походили на вечные сумерки.

– Хоть бы подморозило! – жаловалась Елена Федоровна. – Надоела слякоть! Хоть бы снег выпал – с ним светлее и веселее.

– Веселее! – качал головой Филипп Маркович. – На той неделе ночью подморозило, а утречком снежком припорошило, всего-то пару часов он шел, и что? Welcome! День жестянщика! На кольцевой пятнадцать машин сложилось!

– А потому что резину надо по календарю менять, а не когда жареный петух клюнет! – наставительно заметила жена. – Ты-то поменял, нет?