Елена Колина - Воспитание чувств: бета версия Страница 23

– Расскажете подробно?.. Когда потом? Ладно, потом. …Давайте пароль на Аристотеля.

– О-о, вот тебе очень хороший пароль: «Этот роман… в скобках «картина, стихи, музыка, здание» напоминает спор Аристотеля и Платона. Автору… в скобках «писателю, художнику, композитору, архитектору и даже политику» ближе платоновская иллюзорность, чем реальность Аристотеля». После того как ты это скажешь, никто не задаст тебе ни одного вопроса. Только подумают: «О-о!..»

– О-о… – довольно повторила Алиса. – О-о!.. А при чем здесь политики?

– Вдруг тебя занесет в высшие эшелоны власти, – усмехнулась Энен. – Но, если серьезно, умные и талантливые мужчины разговаривают о политике, ты должна уметь поддержать любой разговор. Ты скажешь: «Мне близка платоновская идея идеального правового государства». Произносить серьезно или иронически, в зависимости от твоего мнения о положении дел.

– Откуда у меня мое мнение? Откуда мне знать положение дел?

– А-а, да… Ну, эта фраза подходит к любому положению дел. Это все.

Алиса обрадовалась, но оказалось, это было не вообще все, а означало лишь, что Энен покончила с государством и перешла к вопросу о душе.

– …Нет, не все. Платон и Аристотель по-разному подходили к вопросу о бессмертии души. …Кто из вас верит, что душа бессмертна?

Вот мы, новые эпикурейцы на Фонтанке: Алиса с задранной вверх ногой, на розовом диване, Энен с бокалом вина на зеленом, я на красном, Скотина разлегся на письменном столе со своими бегемотиками, – беседуем о бессмертии души.

– Я!.. А у меня точно есть душа?.. – сказал Скотина и, поежившись, добавил: – Мне один мальчик в школе сказал, что я тоже умру… Страшно, ешкин кот!..

Энен на секунду призадумалась.

– А чего бояться?.. Нечего бояться. Эпикур сказал: «Когда мы живы, смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет». А я думаю: мы там есть, и там интересно.

– Как будто отправился развлекаться? – хихикнул Скотина.

– Ну да. Когда я отправлюсь развлекаться, я тебе оттуда помашу…

Алиса мрачно сказала:

– А вот моя мама говорила… – И замолчала. И мы молчали, думали об умершей матери Алисы, и Энен, как и я, не решалась заговорить. – Чего это у вас такие лица? – удивилась Алиса. И захохотала. – Эй, вы что, оба думаете, что моя мама умерла? А-а, вы же не знаете, откуда я тут, у папы… Расслабьтесь, все живы-здоровы. Мама мне говорила, что папа умер, а потом – раз, и папа! Папа приехал в Москву по бизнесу и заодно забрал меня, дал маме денег и выкупил меня… Забрал меня вообще без вещей, мы с ним поехали и все купили, папа покупал как сумасшедший: и одежду, и сумки, и туфли. Я всю жизнь знала, что она врет: ребенку всегда врут, что его папа умер, а на самом деле ребенок ему не нужен. А я папе нужна, я для папы самый главный человек. …А потом он выменял Скотину на диван.

– И два кресла, – пояснил Скотина. – Дал маме диван с креслами, а взял меня… Я папу вообще не знал, пока он на меня не поменялся.

Я понимал, что Роман, Алиса и Скотина не всегда были вместе, но сейчас, когда все это прозвучало – две мамы, у которых выкупили детей, – эта семья, казавшаяся странной, но упорядоченной, вдруг предстала просто случайным скоплением людей.

– Мой папа, он… Знаете, сколько нужно разных качеств, чтобы стать первым миллионером в городе? – Алиса нежно улыбнулась. – Что вы так смотрите? Думаете, почему его раньше не было в моей жизни? Он мне сказал, объяснил… я могу объяснить… Что вы так смотрите?

– Давайте поговорим об интересном… – предложила Энен. – Зинаида Гиппиус, когда ее знакомили с кем-то, спрашивала: «А он любит говорить об интересном?»…У нее есть еще одна хорошая фраза, запиши: «Если надо объяснять, то не надо объяснять».

Должно быть, Энен посчитала неприличным выспрашивать Алису за спиной Романа, а может быть, ей было не интересно, а может быть, ей уже не нужно было объяснять.

Ну, как-то так это было.

… – Мое дело маленькое: вы говорите, а я записываю, то-се, пятое-десятое, – сказала Алиса.

– Фу! Алиса! Пошло! Ты же хочешь выглядеть интеллигентным человеком!

– А как говорит интеллигентный человек? Дайте пример.

– Пример? – Энен задумалась. – Ну… как Мариенгоф. Это так прекрасно, что я наизусть помню. …Вот: «Шел я как-то по Берлину… Город холодный, вымуштрованный, без улыбки. Это я говорю не о людях, а о домах, о фонарях, о плевательницах». Или: «У очень тоненькой гимназисточки было слишком много черных глаз и слишком мало носа». И еще: «Интеллигентная селедочка, жизнеутверждающий батон».

– Ну и где тут собака зарыта?

– Где тут хунд беграбен, как говорил Савва Игнатьич из «Покровских ворот»? Тут секрет в сочетании несочетаемого. …Пиши, Алиса: «Мариенгоф – поэт-имажинист, близкий друг Есенина, автор роман “Циники”». …Помнишь, я говорила, – нужно знать то, что не все знают. Вот тебе – Мариенгоф. Бродский назвал «Циников» лучшим русским романом.

Алиса записала: «“Циники” – лучший русский роман», спросила, нужно ли ей записать, кто такой Бродский.

– О-о, – пропела Энен, – о-о, Бродский – это отдельно, «скорее с Лиговки на Невский, где магазины через дверь, где так легко с Комиссаржевской ты разминулся бы теперь, всего страшней для человека стоять с поникшей головой и ждать автобуса и века на опустевшей…»

– С Лиговки на Невский? Это мне не надо, – перебила Алиса, – ленинградское мне не надо. У меня своя цель. Я ведь хочу не в Питере быть культурным человеком, а повсюду.

– Ты, капустная кочерыжка! Я побью тебя метлой!..

Скотина вскочил, схватил лежащий в углу комнаты веник, подал Энен.

– Спасибо, Алексаша… Не бойся, Алисища, я пока не собиралась тебя бить… Метла – это из «Пигмалиона». И вот еще оттуда: «Что может быть прекрасней, чем полностью изменить человека, преодолеть пропасть, которая разделяет людей на классы?..»… Эй, вы все, кроме Алексаши, запишите умные слова: «генезис», «дискурс», «нарратив», «реминисценция».

Алисища совсем приуныла, и я тоже…

Я не хотел, как Алиса, уметь говорить, я хотел знать, но даже говорить оказалось неподъемной глыбой: как отличить пошлое от непошлого, как сочетать несочетаемое, как запомнить умные слова? Я записывал умные слова на перфокарты, как будто учу иностранный язык, и раскладывал дома по ходу следования: просыпаешься – на стуле с одеждой «аллюзия – это намек на литературный или исторический факт», чистишь зубы – на зеркале «пример коннотации: лиса – хитрость», однажды мама вытащила из мешка с картошкой карту, на которой было написано «примеры дежавю в поэзии Бродского».

Опера, живопись, архитектура… Энен сказала мельком: «Тут всего-то ничего: Эрмитаж – барокко, Таврический дворец – классицизм… Выйдите на балкон и оглянитесь: Аничков дворец – ампир, дворец Белосельских-Белозерских – эклектика… Дом книги – модерн, сталинские дома – сталинский ампир, хрущевки – минимализм… всего-то».

Всего-то ничего, а впереди у нас литература… Нужно ли все читать? Или кое-что можно не читать, к примеру, «Гаргантюа и Пантагрюэля», – просто знать, что Гаргантюа был обжора? …Джойс, Пруст, Набоков – я заглянул на первые страницы, это же скучно… А еще нужно любить что-нибудь свое, изысканное (Энен предложила Тэффи, Аверченко, Мариенгофа), отдельно любить Бродского. Литература – это очень много. Вот если бы можно было прочитать все главное в одной книге и она была бы не толстая…

Энен просила нас придумать предложения с умными словами, чтобы умные слова устроились в нашем сознании основательно, а не безбилетниками на чужих местах, но у меня плохо получалось приладить умные слова к своей жизни. Я хитрил, уверял, что «У меня какая-то реминисценция…», или «Вот такая у меня аллюзия…» – это предложения, но Энен заворачивала меня презрительным движением маленькой сухой руки – нет!

У Алисы выходило лучше, чем у меня, она сочиняла что-то вроде «Прокрастинация – это когда я смотрю телик вместо домашки по алгебре» или «В моем генезисе есть мой папа, поэтому я на него очень похожа». Энен довольно говорила:

– Неплохо, но лучше бы о чем-то абстрактном… Ну, теперь пиши пароль: «В генезисе московских концептуалистов есть супрематизм…» Отметь себе: супрематизм – Малевич; Малевич – «Черный квадрат»; московские концептуалисты – художники семидесятых… А что, современных художников тоже нужно знать: Кабаков, Булатов, Комар и Меламид…

– Зачем мне художники семидесятых, кто их вообще знает?! – взвыла Алиса.

– Ты ведь хочешь быть модной девушкой? Тебе ведь нужно все самое лучшее?.. Это – модно. Это – самое лучшее.

Ну, и как было не очуметь от всего этого? Все, что мне нужно было прочитать, посмотреть, научиться узнавать, цитировать, все это было огромное… Я чувствовал себя букашкой перед слоном: укусить можно, съесть – нет.