Ольга Лукас - Золушки на грани Страница 23

СТОП! ХВАТИТ!

Вырывает из машинки недобитый листок, комкает, швыряет на пол. Рвет и топчет предыдущие.

Все шумное сборище превращается в труху, даже тетушка, даже Мила, которая из Италии. Идеально-белая, пустая комната, стены оштукатурены, есть окно, в котором только небо и дверь, она закрыта. Еще есть стол, на столе – пишущая машинка, рядом стул, на стуле – он.

Успокоившись, начинает печатать снова. Рядом возникает пепельница. Стакан с холодным чаем.

На стенах появляются обои. Первый абзац готов. В окне мелькают зеленые ветви ивы и тополя – лето. За окном постепенно нарастает гул и звон – там оживленная улица. Телефон повисает в воздухе. Некоторое время не знает, куда ему приткнуться, потом исчезает.

На этот раз – никаких телефонных звонков, никакого супа, никаких соседей, никаких тетушек!

Одни идеи, идеальные, блестящие, как отполированные локти клерка.

В воздухе с электрическим треском начинают возникать блестящие идеи.

Добрый хозяин

У одного человека всё время умирали собачки. Он их заводил, собачки какое-то время бегали-скакали по дому, радостно тявкая и изгрызая предметы мебели, а потом почему-то заболевали неизлечимой мучительной болезнью – все как одна. Нет, мебель тут была не при чём. Атмосфера в квартире тоже – приходили экстрасенсы и управдомы, окуривали оконные проёмы благовниями и беломорами, говорили – всё у вас чисто, товарищ, даже, можно сказать, стерильно, только что мебель изгрызена. А собачки всё болели и болели. И человек, печалясь неимоверно, и глотая слёзы, вёз очередную зверушку к ветеринару, чтобы прекратить страдания маленького беспомощного существа.

Вскоре ему такой расклад надоел, и решил наш человек: вот заведу собачку, последнюю, если и она чем-нибудь заболеет – значит, это знак. Не надо мне животных в доме держать, буду кактусы разводить. Ну или пластмассовые бегонии к обоям прикалывать. Да, вот так, пожалуй, даже лучше будет.

Последняя собачка, особенно мелкой и трогательной породы, конечно же, тоже заболела. Диагноз ей поставили такой, о котором лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, словом, всё снова оказалось плохо. Записался человек на следующее утро на приём к ветеринару, лёг спать, не поужинав, и во сне даже плакал, кусая подушку. Спит он, значит, всхлипывает, животом голодным урчит, подушкой закусывает, как вдруг комната его озаряется нездешним светом, и к кровати собачка подползает, медленно так, подволакивая всё тельце, и человеческим голосом говорит:

– Слушай, Му-Му, может, хватит уже?

– Куда идти? – пугается человек, вскакивает с кровати и ударяется головой о книжную полку, которую уже лет десять не замечал – так привык от неё увиливать.

– Да тихо, тихо, – хлопает его лапой по ноге собачка – она уже на кровать взобралась, когда только успела, и, главное, откуда силы взялись?

– Я больше не буду, – жалобно говорит человек, – Не буду собачек заводить! А ты, это… Сгинь-пропади, что ли?

– Да сгину я, сгину, – вздыхает собачка, – Если ты из милосердия своего дурацкого перестанешь меня каждый раз усыплять.

– Чего-о? – снова подпрыгивает человек, но о полку на этот раз не ударяется – теперь ему этого урока ещё на десять лет хватит.

– Того. Барыня я, та самая. Которая велела глухонемому дворнику тебя утопить. Ну, вспоминай. Ты ещё сам собачонкой был. Он тебя Му-Му называл.

– Э-э-э… – аргументированно возражает человек.

– Вот, вспомнил, умничка, хороший пёсик. Мне, стало быть, наказание на том свете выпало – быть твоей собачкой и претерпевать от тебя разные мучения.

– Какие мучения? – очнулся человек, – Нешто я тебя хоть раз…

– Вот и я про то же! Нешто ты меня хоть раз? Ну мог бы, не знаю там, в запой уйти и не кормить неделю? Мог ногой пинать за то, что я мебель тебе грызу? А ты что? Добрый ты, хозяин, а мне надо грехи искупать. Ну вот, я было исхитрилась, заболела неизлечимой болезнью, о которой лучше вслух не говорить, а то страшно сделается, а ты чего? Взял да и усыпил меня, чтоб не мучилась. И так несколько раз подряд. Это ли не жестокость?

– Ну правда же – жалко, когда малый зверик мучается, – начал оправдываться человек.

– Жалко ему! А то, что я уже шестой раз в образе маленькой собачки на свет появляюсь, тебе не жалко? Дай ты мне разок отмучиться, и всё.

– Что – всё?

– Отпустят меня на волю. Снова стану барыней. Ну а уж там… – собачка мечтательно закатила глаза к потолку.

– Знаю я, что там, – хмуро ответил человек, – Иди спать, барыня. Завтра рано вставать, мы на приём на восемь утра записаны.

Золушка во дворце

– Примите во внимание, господа, что моя супруга, которую я люблю больше жизни, получила… скажем так, неполное образование и… как бы это сказать… не вполне готова к той роскоши, которая её окружает, – полушепотом инструктировал придворных принц, пока Золушка отсыпалась после первой брачной ночи.

– К хорошему быстро привыкают! – заявил церемоннейместер (он всегда говорил штампами – к этому его приучили многочисленные церемонии, которые он организовывал и проводил уже лет двадцать).

– Быстро, но не мгновенно, – нашелся принц, – Так что будьте терпеливы и снисходительны, очень скоро она выучится манерам, и всяким прочим дворцовым премудростям, а пока что пусть привыкает. Занятия начнутся на днях?

– Точно так, – кивнул учитель хороших манер и всяких прочих дворцовых премудростей. Он был очень горд тем, что именно ему доверили воспитание будущей королевы, он даже собирался защитить после этого диссертацию на тему «Методология и теоретическое обоснование светского воспитания взрослых людей, выросших в неблагоприятных условиях».

Словом, все придворные были предупреждены и готовы полюбить избранницу наследника, вне зависимости от её слабостей и недостатков. И всё бы хорошо, но за день до свадьбы, как раз на девичнике, сёстры решили поучить Золушку уму-разуму.

– Ты там смотри не опозорь нас, во дворце-то! – сказала старшая, опрокидывая рюмочку сладкого ликёра, – А то перед людями неудобно!

– До жути неудобно! – поддержала её средняя, – Главное, не говори, что ты у нас за печкой жила, а то самой же стыдобно будет! Веди себя, как королева! Ну и про нас не забывай.

– А как себя ведут королевы? – спросила Золушка.

– Ну, значит, во-первых, им всё во дворце позволено, – немного подумав, начала перечислять старшая, – Ведь главнее королевы – только её муж. А принц в тебя по уши втрескался, дурачок, значит, всё простит. Капризничай, как я это делаю. Считай их всех ничтожествами, как вот средняя наша сестра. Командуй прислугой, как наша мамаша. Тогда будет понятно, что ты получила культурное светское воспитание.

– Ой, я не справлюсь! – испугалась Золушка, – А с принцем как же?

– А с принцем веди себя, как ведёшь! – успокоила её средняя сестра, – Раз он тебя полюбил именно такой, значит, от добра добра не ищут, и тут мудрить не надо.

– Это здорово! – обрадовалась Золушка, – Тогда я постараюсь проводить с ним побольше времени, и тогда и вас не опозорю, и не натворю всяких глупостей.

Бедная девушка – знала бы она, сколько дел у принцев! С утра до вечера её муж заседал в совете директоров королевства, встречался с инвесторами, следил за тем, чтобы держава, к моменту его прихода к власти, удвоила ВВП, ну и так далее.

Пока принц занимался важными государственными делами, Золушке пришлось разыгрывать перед придворными роль избалованной и капризной барышни – так, как она себе её представляла, разумеется.

– Подайте мне шампанского в постель! – требовала она рано утром, – Да смотрите, на серебряном подносе и в хрустальном бокале!

Хрустальных бокалов и хорошего шампанского во дворце было навалом, а вот от серебряных подносов отказались пару царствований назад. Лёгкие и прочные подносы из специального сплава, изобретённого местными мастерами, были удобнее, а главное – никогда не темнели и не требовали специального ухода. Но раз принцесса просит именно серебряный поднос – что ж, придётся найти, и ведь нашли же.

Бокал шампанского перед завтраком прибавил Золушке храбрости.

– Вы помните, госпожа, что у нас сегодня в двенадцать – урок хороших манер? – деликатно поинтересовался учитель.

– Манеры? Мне? Да я тебя сама манерам научу! Ты что же, думаешь, что у меня манер нету?

Вообще-то ей было ужасно стыдно и неловко обижать этого хорошего человека, но вдруг он подумает, что её действительно не учили манерам и держали за печкой? Тогда домашним будет стыдно, и соседи станут над ними смеяться, а этого допустить нельзя. Впрочем, учитель почему-то всё равно подумал, что манерам Золушку не учили, и удвоил количество уроков.

Однажды, во время воскресной трапезы, король обратился к невестке с невинным вопросом – что-то про семейные обеды у неё дома, кажется, чтобы бедняжка не робела так, не пряталась за принца, а вспомнила свой милый дом, уютную гостиную, воскресный стол. Знал бы он, что за воскресный стол Золушку не пускали – она только и делала, что подносила перемены блюд, а потом уже доедала на кухне то, что оставалось. Но признаваться в этом ни в коем случае было нельзя – а то соседи засмеют!