Альберт Карышев - Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой Страница 24

Дворкин суетился среди однокашников, обнимался с каждым.

– У меня тут бывает весело! – говорил он Алексею. – Ты бы, Лёха, скинул свой пижонский сюртучок, не то запачкаешь! Видишь, как остальные демократично одеты?

– Костя Репин, по-моему, не очень демократично одет, – сказал Алексей. – У него и галстук под шикарным пиджаком, и цветной платочек выглядывает из кармашка.

– Ну, Репин у нас бизнесмен! Респектабельный мужчина! Он в одежде подчёркивает это!..

Чугунов снял пиджак серебристого цвета и повесил на спинку стула. Репин тоже снял пиджак. Компания ушла в просторную кухню-столовую, и те, кого Дворкин вызвал по телефону, достали из сумок спиртное и закуски.

«Ладно, – сказал себе Чугунов, – выпью немного с друзьями и пойду. Надо позвонить домой, предупредить, что задерживаюсь, но скоро буду».

В столовую выходила дверь застеклённой лоджии. Дворкин распахнул её и показал Алексею красный флажок, выставленный в окно лоджии и закреплённый на раме.

– Да здравствует Первое мая! – крикнул он.

И гости подхватили:

– Да здравствует Первое мая!

– Это – завтра, – сказал Алексей, – а сегодня – тридцатое апреля.

– Стало быть, завтра опять крикнем и вздрогнем!..

В застолье мужчины вдруг повели разговор о современных российских живописцах. В школьные годы они вместе ходили в изостудию, тратили время и силы, изводили бумагу и краски. Каждый счёл себя тогда причастным к богеме, прочёл книгу Перрюшо о Ван Гоге, роман Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» и надумал стать великим художником – страдальцем. Это их объединило.

– Мне из современных нравятся Глазунов и Шилов, – сказал Алексей.

– Ну, старик, ты и ляпнул! Убил наповал! Живёшь в столице, видишь передовые направления искусства, а пропитан духом провинции и консерватизма! – Дворкин крутил ржавой головой, отведя в сторону руку с дымящейся меж пальцев сигаретой. – Глазунов и Шилов – это фуфло, мазилы, сучки, зола, в лучшем случае – позавчерашний день русской живописи!..

– Ну, не скажи!..

– А мне они тоже нравятся, – поддержал товарища Костя Репин.

– Вы что, мужики? Не видели их картин? – заорал Дворкин, вытягивая шею и багровея, в упор глядя на одного и второго.

– Я бывал на их выставках, – ответил Алексей. – Мне в их работах нравится именно здоровый консерватизм, русская тематика и традиция. Не люблю мазню космополитов и дилетантов.

– А Шилова выставка к нам сюда приезжала, – сказал Репин, парень спокойный и немногословный.

– Был бы сам великим художником, – поддела хозяина дома Виктория. – А то никакой не художник, а знаменитостей ругаешь.

– Там теперь какой-то Никас объявился, – сказал Чугунов. – Вот он Илье, наверно, больше всех по душе.

Дворкин посмотрел на него, пошевелил губами, но не придумал, что сказать. Лена Жукова весело захлопала в ладоши.

Компания попросила музыки. Илья пошёл к проигрывателю и включил «записи».

– Потанцуем? – спросил Алексей Викторию, сидевшую рядом.

– Потанцуем.

Он повёл её под музыку с рваными ритмами, под которую Дворкин и Лена уже прыгали друг перед другом. Репин сидел за столом и подстраивал семиструнную гитару, приблизив к ней ухо.

– Собрались три потенциально великих художника. Один даже Репин, – насмешливо сказала Виктория. – Но никто из трёх не стал художником. Ты – журналюга, Репин – благонамеренный буржуй, участвует в туристическом бизнесе, а Дворкин – непонятно кто: ведёт беспорядочную жизнь и упорядочить её, то есть жениться, не собирается, ездит с бригадой рыбных перекупщиков, но мечтает пойти куда-нибудь охранником. На худой конец, просто сторожем, как пенсионер, хотя молод и имеет высшее образование. Многие молодые способные мужики вдруг захотели стать сторожами. Ты не замечал?

– Замечал. Это синдром равнодушия ко всему на свете, желание замкнуться в себе и не участвовать в том, что вокруг творится. У Леонида Андреева в одном из рассказов хорошо сказано: «Вы там себе деритесь, а я – засну». В перестройку такое явление возникло. Журналисты писали о нём… Ну, а вы, кто не был потенциальным художником, как устроились в жизни?

– Вполне заурядно. Мы с Леной женщины разведённые. У неё маленький сын, у меня дочь. Лена – училка. Она и мечтала быть училкой. Я работаю на механическом заводе, из цеха перешла в заводоуправление, взяли делопроизводителем. Жду, когда предприятие закроется или попадёт в частные руки. Сейчас всё закрывается или скупается. Ленка ласковая и восторженная – посмотри, как блестят у неё глаза, – а я разочарованная. Хочу опять выйти замуж и разбогатеть.

– Помню, какая ты была в школьные годы, – сказал Алексей. – Ходила как модель на подиуме, нравилась многим мальчишкам, но никого к себе не подпускала.

– Это было давно, – ответила Виктория.

– Значит, ты теперь не Балицкая?

– Нет, Комарова.

– У меня тоже дочка, – сказал он. – Живёт в Григорьевске с дедушкой и бабушкой.

– А почему не с отцом и матерью?

– Так сложились обстоятельства. Долго объяснять.

– Значит, ты из всех нас единственный состоишь в браке. Ну, ещё Лена с Костей Репиным состоят в незаконном, нынче у нас принятом. Дай им Бог расписаться в загсе.

– Что, Лена с Костей дружат? А я по их поведению этого не заметил.

– Они оба скромные, сдержанные, – сказала Виктория. – Но посмотри, как Ленка с Дворкиным отплясывает! Костя не любит танцевать…

Плясовая музыка смолкла. Репин отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу и заиграл на гитаре с особым шиком: приняв вид скучающего человека, равнодушного и к гитаре, и к своим виртуозно действующим пальцам, и к публике. У него было гладко бритое лицо, но удлинённые тёмные баки, на пальце правой руки перстень с камнем.

Пели хором «Подмосковные вечера», «Эх, дороги…», «По долинам и по взгорьям…», «Гибель «Варяга» и «В Кейптаунском порту», «Чайный домик», «Ванинский порт», «Мурку».

Потом Илья Дворкин сказал:

– А не закурить ли нам, братцы, травки по косячку? У меня есть.

– Я пас, – сказал Репин, подняв обе руки.

– А я не против, – ответил Чугунов.

– Вы что, мальчики? – возмутилась Лена Жукова. – Оба уже пьяные!

– А я тоже закурю, – сказала Виктория.

Репин попрощался со всеми за руки, сходил в комнату надеть пиджак, и они с Леной ушли.

Остальные свернули цигарки с коноплёй и покурили. Дворкин с Чугуновым ещё выпили. Алексей собрался пойти домой, привстал со стула и от сильного головокружения шлёпнулся на пол. Он тут же пустился в сонный полёт на полу, а проснулся на широком диване под лёгким покрывалом, улавливая аромат духов и ощущая близость женщины.

– С добрым утром, – сказала Виктория и погладила его по голове.

5

Они стали переговариваться по мобильному телефону. Несколько раз Алексей втайне от родных бывал в Григорьевске и встречался с Викторией у Дворкина. Однажды она привела его к себе домой и представила матери:

– Это мой школьный товарищ. Мы с ним встречаемся. Он живёт в Москве.

Алексей увидел, что, хоть Виктория и знакомит его со своей матерью, но за свои поступки перед ней не отчитывается.

– Маму зовут Асей Львовной, – сказала она возлюбленному.

– Очень приятно, – отозвался он.

– А вас как зовут? – спросила его Ася Львовна.

– Алексеем.

– Вы женат?

– Разве заметно? – Он пытался отшутиться, но чувствовал, как от стыда теплеют его щёки и уши.

– Я так подумала.

– Что ты накинулась на Алёшу? – сказала Виктория. – Не успел прийти, как засыпала его вопросами!

– Должна же я знать что-нибудь о человеке, который с тобой встречается и которого ты привела к нам?

– Да, я женат, – ответил Алексей.

– Ну, вы, наверно, человек разумный. Знаете, что делаете, – сказала Ася Львовна.

Она была небольшого роста, старая, но не дряхлая, худенькая и сухонькая женщина. Косицу из жидких волос мать Виктории закрутила на темени в плоскую спираль и приколола железными шпильками. Над сморщенной её губой темнели усики; её слабые глаза щурились за толстыми стёклами очков в пластмассовой оправе. Она ещё с минуту постояла перед Алексеем и дочерью, скрестив на животе руки и приклонив голову, повернулась и ушла в другую комнату.

Пока взрослые разговаривали, за ними наблюдала со стороны белобрысая девочка одних с Настей лет – так прикинул Алексей. Когда Ася Львовна вышла, девчушка встала в дверях комнаты и помялась, прислонясь к дверному косяку.

– Он кто? – спросила она. – Мой папа?

– Нет. Это Алексей Андреевич, – ответила Виктория. – Зайди в комнату, не торчи в дверях.

– А зачем он пришёл, раз не папа?

– Потому что Алексей Андреевич мой друг. Он пришёл ко мне в гости. Ты неуважительно о нём говоришь. Мне это не нравится. Нехорошо спрашивать о госте, да ещё в его присутствии, зачем он пришёл.

– Иди ближе. Хочешь, тоже будем дружить? – позвал девочку Алексей и смутился от мысли, что пробует обласкать чужую безотцовщину, а не собственную. – Я познакомился с твоими мамой и бабушкой, давай с тобой знакомиться.