Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить Страница 25

– Спасибо большое, что приютили меня. Жан, передай Лене, я ей позвоню, но мне нужно жить своей жизнью, – сказала я, прощаясь.

– Мы всегда рады видеть тебя у нас в гостях, – улыбнулся Жан.

– У меня все будет хорошо? – мой голос дрогнул.

– В конечном счете, да, – вздохнул он.

К счастью, вещей у меня было немного, в основном недавно приобретенные изысканные одежды. Я зашла в свою только что снятую квартиру, водитель помог мне отнести пакеты. Это была прекрасная, уютная квартирка, с видом на Сену и Эйфелеву башню. Большая кухня-гостиная, барная стойка, мебель в стиле модерн, зеркальный потолок. Уютная спальня с большой кроватью, плазменная панель – это как раз то, что мне нужно. Я ходила по квартире со странным чувством, я попала в рай, сбылась мечта, золушка стала принцессой. Хотя для счастья нужно еще что-то кроме дорогих вещей, и для этого я иду сегодня ужинать с Пьером. И все равно почему-то нет полного удовлетворения, какая-то скрытая угроза витает в воздухе, тревога и страх. Я привыкла бояться, чего-то бояться, о чем-то вспоминать. Все, хватит! Пора послать к черту все эти страхи и мое неудачное прошлое. Я постараюсь стать уверенным и успешным человеком, я больше не замученная, изнасилованная девочка, я стала другой. Пора смело пойти по жизни. Боль, которая находится внутри нас, надо выкинуть, как докуренную пачку сигарет. Во всяком случае, попытаться это сделать. Почему я не могу простить жизнь, как рекомендовал мне мой психотерапевт? Простить этих ребят из кафе, простить Василия Петровича, простить женщину, которая родила ребенка от Славы. Почему я не могу сказать цитатой из психологического тренинга: «ничего страшного, я полностью прощаю и с любовью отпускаю вас»? Я повторяла эти слова много раз, но без толку. Мне хотелось понять, что такое прощение, но не удавалось – нет, никогда. Я вроде бы не злой человек, сколько можно копить обиды, ведь где-то есть оно, прощение, таинственное и недоступное, как другие планеты. Как можно простить? Сказать себе, что все беды, острая боль, оскорбления, которые нанесли другие люди, для меня ничего не значат. Я просто забыла все и живу дальше! Но это не так, ведь невозможно забыть, боль остается в сердце! И как же от нее избавиться? Полюбить этих людей? Полюбить женщину, соблазнившую моего мужа? Полюбить Куропатова, угрожавшего убить меня зверским способом? Полюбить ребят, которые меня изнасиловали и испортили мне жизнь? Полюбить за то, что мы представители одного и того же вида Нomo Sapiens? За то, что мы все терпим страдания на земле, все под действием дьявола или мирового зла, которое жестоко мучает нас всех. Возможно ли это, и станет ли от этого легче на душе? Ведь последствия их поступков все равно остаются. Можно попытаться с помощью религии и философии открыть для себя другую духовную реальность, погрузиться в нирвану, соединиться с Господом и уже ничего не будет беспокоить. Но получится ли это? А если вместо нирваны будет самовнушение, самообман и сумасшествие? А не безумна ли вся наша жизнь, с бесконечным потоком сознания, копаясь в котором мы безуспешно пытаемся понять что-то истинное об окружающем мире?

Я сообщила Пьеру мой новый адрес, и в шесть часов меня уже ждал у подъезда его лимузин. Совладелец корпорации галантно распахнул дверь, поцеловал мне руку, и мы помчались в неизвестном направлении. Мы обменивались фразами на английском и французском языках. Мой спутник был одет в дорогой костюм и галстук. Я более детально рассмотрела Пьера: нос с небольшой горбинкой, удлиненное, точеное лицо, взгляд жесткий и цепкий, в глазах ум и воля. Мы сидели рядом на заднем сиденье. Мой кавалер внимательно взглянул на меня и слегка улыбнулся:

– Расскажите мне о своем бизнесе, – попросил он.

– Я не хочу говорить о работе – только о прекрасном.

– Чтобы жизнь была прекрасна, нужно много работать.

– Да, безусловно, – я изобразила улыбку.

– В вашей вчерашней речи было много верных мыслей. Например, что мы все прячемся в свою скорлупу. Но подумайте, если бы бедным дали наши деньги, они стали бы такими же, как мы. Все люди одинаковы, человеческая природа безнадежно испорчена с тех пор, как обнаженная, обольстительная Ева протянула Адаму сладкий, манящий, запретный плод. Я много занимаюсь благотворительностью, мадам Лариса, я щедрый человек. Я жертвую на развитие детского спорта, на медицину, на образование. Так меня воспитали. Но французы все равно не любят очень богатых людей, они в душе революционеры. В этом что-то есть, свобода и равенство у нас в крови.

– Я тоже занимаюсь благотворительностью, – зачем-то соврала я.

– Видите, у нас много общего. Знаете, почему я расстался с первой женой? Она полюбила другого, почти мальчика, красавца, блестящего молодого ученого. Многие сквозь пальцы смотрят на сексуальные приключения своих партнеров, но она действительно отдала ему свое сердце. Я не смог этого пережить. На самом деле мы всегда любим не просто так, а за что-то – за талант, за деньги, за красоту. Это естественно, хотя мы часто себе в этом не признаемся. Душа человека – это отражение его жизни.

– Не знаю, у нас в России есть такая фраза: «мы любим не за что-то, а вопреки».

– Это слова, Лариса, просто слова. Я изучал историю и литературу России. Вы любите говорить громкие слова, поэтому у вас так много великих писателей. Ваши просторы способствуют неумеренности во всем, вы, русские, не умеете сдерживать инстинкты, даже самые низменные. Вы согласны со мной, мадам Лариса? – он осторожно положил руку мне на плечо.

– А что плохого в инстинктах? – лукаво улыбнулась я. – Ведь инстинкт – это естественная потребность человека. Мне кажется, люди, говорящие, что они живут разумом, а не сердцем, просто лицемеры. Лицемерие ужасно, оно страшнее открытого распутства.

– Мадам Лариса, вы очень умная женщина, я бы мечтал поближе узнать ваши мысли, вашу душу. Я руковожу корпорацией, людьми, многие из которых умнее и талантливее меня. Это непередаваемое ощущение, власть развращает. Но она дает такое мощное чувство собственной значимости и силы, что многие люди стремятся к ней, как к наркотику. Слава, власть, деньги, секс – что еще интересует людей? И все-таки они такие слабые и ранимые, в глубине души им хочется тепла, участия, милосердия, прощения. Парадоксально, не правда ли?

– В чем тут парадокс? Неповторимое, необъяснимое, крепкое слияние добра и зла на земле – вот что рождает поэзию, – я решила, что лучше будет осторожно убрать его руку с моего плеча. Мой жест вызвал у него легкую улыбку, но больше Пьер не делал попыток прикоснуться ко мне.

Я пыталась повторять манеру Пьера говорить и излагать свои мысли, мне хотелось понравиться ему. Беседа с этим человеком увлекла меня, я смотрела в его глубокие и ироничные глаза, на дне которых было что-то твердое, жесткое и непробиваемое, и это заводило меня, мне хотелось понять его. Есть ли в нем жестокость и злость? Откуда они появились? Или это просто несгибаемая твердость, привычка бороться и побеждать?

Наконец мы приехали в известный ресторан в центре Парижа. Пьер подал мне руку и мы вышли из машины. Фенешебельное заведение располагалось на первом этаже современного высотного здания. Когда мы вышли из машины, воздух показался мне теплым и свежим, пропитанным легким ароматом чистого, мокрого снега. Французская зима больше напоминает весну. В свете фонаря лицо моего спутника показалось мне необыкновенно привлекательным.

– Я счастлива, – вдруг шепнула я Пьеру на ухо, как девочка. «Как же это глупо», – подумала я.

– Я тоже счастлив, мадам, – ответил он.

– Я вообще счастливый человек, месье, – добавила я, чтобы сгладить неловкость ситуации.

– Это прекрасно, мадам.

Мы вошли, в зале был приглушенный, мягкий фиолетовый свет, везде горели свечи. Это было прелестно, играл живой оркестр, настоящие музыканты во фраках, скрипки, контрабасы, флейты, виолончели.

– О! – восхитилась я. – Здесь никого нет.

– Да, я заказал для нас весь ресторан.

– Здорово! Вы так щедры.

– Мадам Лариса, вы так непосредственны для людей нашего круга, мне это нравится в вас.

– А вам не кажется, месье, что я просто играю определенную роль? – спохватилась я.

– Не знаю, если это и роль, то прекрасная роль. Присаживайтесь, пожалуйста, – он пригласил меня за столик напротив оркестра. Весь зал был оформлен в стиле модерн. Люстры в форме шаров чуть качались высоко над головой. Я положила руки в бриллиантовых кольцах на ослепительно белую скатерть.

– Меню, прошу вас, – произнес любезный официант во фраке. И положил перед нами позолоченную книгу, в которой содержался список кулинарных изысков.

– Рекомендую суп-пюре «сен-юбер» из дичи и улиток по-бургундски.

– Не знаю, я предпочитаю жареного гуся с тушеной капустой по-эльзасски.

– О, здесь они могут его слегка не дожарить, это их фишка, но мне не нравится.

Мы заказывали разные совершенно экзотические для меня блюда и говорили обо всем на свете.