Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить Страница 26

– Не знаю, я предпочитаю жареного гуся с тушеной капустой по-эльзасски.

– О, здесь они могут его слегка не дожарить, это их фишка, но мне не нравится.

Мы заказывали разные совершенно экзотические для меня блюда и говорили обо всем на свете.

Мой спутник рассказал о своем детстве. Отец пил и вечно был занят, зато бабушка очень любила маленького Пьера. Учеба в Гарварде – вот о чем у него самые прекрасные воспоминания.

Я мало рассказывала о себе – какой-то бред про наш семейный остров в Тихом океане, секретность нашей фамилии, связь со спецслужбами и личную яхту. Мне казалось, что такой человек, как Пьер, никогда не поверит мне. Но я так и не поняла, остались ли у него сомнения в достоверности этой информации. Я смотрела в его глаза, но в них ничего не было, кроме почтительного внимания и мягкой иронии. Потом мы обсудили промышленность, шоу-бизнес, политику, некоторые исторические вопросы, еще много общих тем. А после ужина поехали смотреть ночной Париж. Белый город в дымке мокрого снега, фонари в стиле ретро и яркая подсветка, прекрасная архитектура, плавно едущие машины и счастливые, как мне казалось, люди. Я будто на другой планете, судьба преподнесла мне подарок, и моя жизнь изменилась навсегда.

Больше всего меня поразила Эйфелева башня, хотя я уже видела ее, когда была в гостях у сестры. Каждый час она загоралась множеством сверкающих огней, которые будто бегали по ней вверх-вниз. Мы вышли из такси на берегу Сены полюбоваться памятником силе человеческой мысли. К нам подбежал негр с целым мешком сувениров. Пьер решил купить их все для меня. Потом мы поднялись на лифте на Эйфелеву башню. Вокруг слышались голоса людей, по-моему, на всех языках мира. Мы стояли у окна, а лифт ехал к сверкающей вершине, где тепло и уютно, ресторан, интересный рассказ и смотровая площадка. Мне стало казаться, что теперь события жизни будут сменяться сверкающим калейдоскопом, как эти огни на башне. Конечно, не все мои проблемы в прошлом, но я теперь вижу не проблемы, а задачи, которые надо решать. А что еще есть жизнь, как не бесконечная, волнующая смена декораций, если не относиться ко всему слишком серьезно и одурманить себя алкоголем, сигаретами, большими деньгами и абстрагироваться от боли, жестокости и несправедливости. Ведь если принимать все слишком близко к сердцу, оно не выдержит и разорвется на множество клочков израненной живой плоти. А если смотреть на все со стороны как на занятный фильм, сердце будет живым, веселым и немножко холодным, что, может быть, и к лучшему.

– Я не удивлена, что эту площадку оградили от самоубийц. Если бы я хотела свести счеты с жизнью, то выбрала бы именно это место, – улыбнулась я Пьеру. Он выглядел очень элегантно в своем кашемировом пальто. Мой спутник взял меня за руку и внимательно посмотрел мне в глаза:

– У вас были поводы думать об этом?

– Наверно, у каждого человека были.

– Когда я был подростком, то помню, мне очень хотелось умереть. Не смотрите на меня с таким удивлением, у меня не было депрессии, несчастной первой любви или наркомании. Я просто задумался о том, что это самое сильное ощущение – расставание с жизнью, ничего более острого, пронзительного, настоящего, без всякого привкуса фальши, внушения и самообмана человеку не дано испытать. И мне захотелось этого единственного подлинного переживания. Я ужасно рисковал, прыгал с парашютом, ездил на огромной скорости – все закончилось переломом ноги и пониманием того, что желание жить во мне сильнее.

– А ты не думал о том, что само желание умереть тоже искусственно? Что оно навеяно нашей цивилизацией марионеток, которых дергают за ниточки СМИ, так называемое общественное мнение, закулисные кукловоды и еще множество факторов?

Я слегка сжала его руку в своей, будто хотела подтвердить весомость моих аргументов.

– В какой-то степени, конечно, да. Но, согласись, в этом что-то было, – вздохнул он.

Мы уже спускались с башни на лифте.

– А у меня был период, когда я оказалась на самом дне, – сказала я, – спускалась вниз по наклонной плоскости, это тоже было сильное чувство, но теперь все в прошлом. Я сейчас очень мечтаю о ребенке, не подумай, что я на что-то намекаю, это желание появилось задолго до знакомства с тобой.

– Ну, что вы, мадам, у меня есть дочь, это огромное счастье, хотя и много трудностей. Но я с удовольствием завел бы еще одного малыша от любимой женщины, вы тоже не подумайте, что это какой-нибудь намек, – рассмеялся он. Пьер и я снова сели в такси и поехали вдоль Сены. Мы говорили, говорили и говорили о жизни в широком понимании этого слова.

Часто бывает так, что волшебный ряд ассоциаций, представлений, фантазий, взглядов, воспоминаний у двух людей резко расходится и им становится скучно вместе, они видят совершенно разные грани этого мира. Удивительно, но я, ставшая миллионершей вчера, и Пьер, проживший всю жизнь совершенно в другой среде, оказались на одной волне.

Мы проехали площадь Бастилии с огромной стелой.

– Люди все время пытаются изменить мир: перевороты, заговоры, войны и революции. Но человеческая природа остается прежней, с поправкой на новое информационное пространство, новые условности и культурные рамки, – сказала я, в глубине души ругая себя за банальность своей мысли.

– Не знаю, мне кажется, культура и общественный строй все-таки меняют человека, – ответил Пьер. – Интересно, человечество, с одной стороны, идет по пути развития гуманизма, а с другой стороны, появляется такое зло, какого раньше невозможно было себе представить, например, атомное оружие. Добро и зло непрерывно совершенствуются, стремятся к абсолюту, и к концу истории они достигнут своего апогея, столкнутся в страшной схватке не на жизнь, а на смерть, и мир взорвется.

– Какая интересная мысль. А как ты думаешь, мы доживем до этого? – спросила я.

– Не знаю, может быть, – ответил Пьер.

И наконец мой спутник сказал:

– Мадам Лариса, позвольте пригласить вас в мою скромную обитель выпить чашечку кофе.

Я согласилась, так как была полностью заворожена этим человеком. Мы подошли к одному из современных высотных зданий.

– Я живу на последнем этаже, – сообщил Пьер.

Мы поднялись на лифте, и он открыл ключом дверь. Все было оформлено в стиле хай-тек. Высокие потолки, сверкающие зеркала, моющиеся обои стального цвета, современная мебель и пол с подогревом.

– Он теплый, тапок не надо, – шепнул мне Пьер.

Финансовый магнат помог мне снять мои высокие сапоги.

Меня охватило волнение.

– Мадам, прошу вас, – он показал мне дорогу в спальню, где была огромная вращающаяся кровать и зеркальный потолок. И тут мне стало почему-то страшно. У меня появилось отчетливое чувство, что я вступаю на опасную дорогу, с которой нет пути назад. А куда она меня приведет? Неизвестность всегда страшна, но тут было еще какое-то смутное чувство приближающейся трагедии, которое иногда возникает, несмотря на то, что, казалось бы, все хорошо. Меня била нервная дрожь.

– Месье Пьер, у вас нет вина? – спросила я тихо.

– Конечно, есть и вино, и коньяк, и водка, – улыбнулся он.

Я присела на кровать, и Пьер принес мне большой хрустальный бокал. Я выпила почти залпом. И мой страх начал проходить. Совладелец корпорации медленно начал меня раздевать. Я потянулась к нему, и мы слились в поцелуе. Эта была прекрасная близость, полная нежности и грусти. Вдруг я увидела в зеркальном потолке свое отражение и вздрогнула. Когда все закончилось, он закурил трубку.

– Дорогая, ты прекрасна, – сказал Пьер, поглаживая меня по руке, – я не выдержу, если ты завтра исчезнешь. В тебе скрыта тайна, загадка, ты не такая, как все, в хорошем смысле слова. Этим ты меня привлекла и твоей удивительной красотой. В твоих прекрасных глазах отражается чистая и ранимая душа. Я хочу продолжить отношения.

– Да, конечно, я тоже, у меня никогда такого не было на первом свидании, разве что один раз. У меня была очень сложная жизнь, – слегка смутившись, призналась я, натянув одеяло до подбородка.

– Любовь бывает разной, в молодости это, прежде всего, влечение плоти, а в моем возрасте хочется и духовной близости. Ты, конечно, изумительно красива, но для меня, может быть, даже важнее то, что мы с тобой оказались на одной волне.

Я с удивлением посмотрела на него.

– Ты знаешь, я думала то же самое, – прошептала я.

– Вот видишь, звезды сегодня к нам благосклонны.

Он хлопнул в ладоши и выключил свет. Я чуть не воскликнула «Вау!», но вовремя сдержалась. Вдруг кровать стала вращаться вокруг, это было так необычно, на зеркальном потолке появились блики света, заиграла светомузыка, как на дискотеке, что-то из современной французской эстрады.

– Это так, мое маленькое гнездышко, – сказал Пьер, – у меня еще есть настоящий замок с картинами, статуями и мраморными лестницами. Он в парижских предместьях.

– Любовное гнездышко, да? Сколько у тебя было подружек?

– А так ли это важно? Как ты считаешь, может ли человек остаться чистым в душе, даже если он испачкался, опустился на самое дно? Я считаю, что может, и среди отверженных и бродяг есть люди, более чистые душой, чем епископы. Мне кажется, не так важно, что человек делает, главное, каков он на самом деле, что заставляет его сердце биться чаще и замирать от восторга, – он осторожно провел рукой по моим волосам.