Алексей Ефимов - C-dur Страница 26

– Да.

– Я ее трахнул. Я знал – она этого хочет. Слегка подергалась для проформы, не сразу раздвинула ноги, но это все мелочи. Я вытер ей слезки. Мы мирно расстались.

– Ты ее изнасиловал.

– Саша, я тебя умоляю, – поморщился Моисеев. – Что за лексика? Знаешь как говорят: сучка не захочет – кобель не вскочит? Все было по обоюдному согласию, просто девочка в последний момент занервничала по поводу своей моральной устойчивости и чуть было не передумала. Молодо-зелено, хочется-колется. Пришлось ей помочь.

– То есть насиловать.

– Я ее в машину силком не затаскивал! – отреагировал Моисеев. – И в дом к ней не вламывался! Сказала «а» – говори «б», нечего строить целку.

– Сволочь ты, Витя.

Моисеев переменился в лице. Взгляд заострился, мышцы окаменели, он подался вперед на диване.

– Саша, я не ослышался? Ты назвал меня сволочью? Из-за сучки, у которой было так мокро, что я раз выскользнул из нее?

– Да, Витя. Ты не ослышался.

– Взял бы слова назад. Было бы лучше.

– Нет.

– Ладно, как знаешь.

Они смотрели друг другу в глаза.

– Зря, Саша.

В дверь постучали.

Вошла Ольга с подносом. Вид у нее был озадаченный. Почувствовав атмосферу в комнате и поймав ледяной взгляд Моисеева, она покраснела и с этой минуты стала смотреть вниз. Молча расставив чашки с кофе, она выдавила «пожалуйста» и вышла.

– Саша, – с вкрадчивостью тигра спросил Моисеев, не притрагиваясь к кофе, – ты тоже хотел ее трахнуть? Да?

– Нет.

– Врешь. Если я сволочь, то ты, Саша, сволочь не меньшая. Просто тебе слабо сделать то, о чем ты мечтаешь.

Виктор встал и пошел к дверям. Через два шага он бросил через плечо:

– О делах позже! —

И вышел.

В комнате остался запах французской туалетной воды.

Остановив взгляд на чашке с кофе, Беспалов пытался втиснуть в мозг и упорядочить все, что он услышал, увидел, почувствовал. Что теперь делать? Зачем она села в машину? Зачем впустила к себе это чудовище? В голове не укладывается. Кто бы подумал, что это возможно? Черная вода льется по скалам. Она мертвая, эта вода, в ней нет жизни. У них нет будущего. Мертвая вода между ними. Когда смотришь в нее – не видишь себя. И видеть не хочешь. Черная вода бурлит, кружась быстрым водоворотом, и затягивает на глубину, где сгустки грязи, спермы и крови плавают вперемешку.

Звонок телефона выдернул его на поверхность.

– Александр Александрович, через час у вас встреча с Пучковым из банка.

– Спасибо, Оксана. Через пятнадцать минут выезжаю.

– Я занесу вам бумаги на подпись?

– Да.

В ее голосе больше жизни, чем было при встрече. Это хороший знак. Но после всего, что случилось, она не останется здесь. Выбора у нее нет. Он больше не будет ее отговаривать.

На столе ждала стопка бумаг, не разобранных с прошлой недели. Вот-вот она вырастет. Служебки, приказы, письма, контракты, – стихийное бедствие, которое никогда не закончится. Когда он умрет, ему положат в гроб несколько договоров и пару мобильников – чтобы он, не дай Бог, не расслабился и не вздохнул с облегчением, свесив ноги с белого облака.

Вошла Оксана. Все такая же бледная, с припухлостями вокруг глаз, она принесла новую порцию чтива и поспешила выйти из кабинета, ни разу не встретившись с ним взглядом. Чтобы отвлечься от черных мыслей, он взял бумаги из стопки. Факс из мэрии с запросом о прогнозе продаж, служебка Шлеина на аренду банковской ячейки для нужд безопасности, несколько входящих писем (в том числе написанная неровным сбивчивым почерком претензия от некого Иванова П. В., жаловавшегося, что ветчина не оправдала его ожиданий, была «жидкой и травянистой»), три исходящих и два договора. Он завизировал все за минуту. Стало чуточку легче. Жизнь продолжается. Однако с этого дня все будет иначе. Он не заглядывает в будущее, он сделает это позже.

Он едет к Толе Пучкову. Толя – главный кредитный босс в местном филиале Сбербанка, а в прошлом – его одногруппник и житель старой доброй общаги. Тема встречи – кредит для проекта по заморозке. Встречу уже не отменишь, а смысла в ней нет. После того, что случилось, он не хочет иметь дел, тем более новых, с Виктором Моисеевым. Связывавшая их перемычка лопнула, не выдержав натяжения, и отныне они будут отдаляться друг от друга, как два космонавта в черном бездонном космосе, без шанса снова быть рядом.

Он едет в банк по инерции.

Толя, отличавшийся такими качествами (в общем-то, положительными, но в восприятии других порой менявшими знак на минус), как то: педантичность, обстоятельность, рассудительность, умение все расставить по полочкам, въедливая настойчивость, – к тридцати двум дорос до нынешней должности, сел в кресло в большом кабинете и, положа руку на сердце, был горд этим. Из всего курса только Витя и Саша могли похвастаться такими успехами. Жертвуя многим: отдыхом, личной жизнью, – Толя сделал головокружительную карьеру. Теперь, у вершины, он мог расслабиться и осмотреться в поисках новых возможностей. Личная жизнь фонтанировала. Шлюхи стояли в очереди. Наверстывая упущенное, он стал завсегдатаем стрип-клубов, ценителем виски, владельцем загородного дома и «мерса» S-класса. Была и обратная, темная, сторона. Он не мог насытиться – что свойственно в той или иной степени всем. Для получения прежнего удовольствия требовались все более сильные раздражители. Он хотел больше денег, больше женщин, больше власти. Сняв с себя схиму монаха, он выпустил на свободу джинна: в нем прятался тот еще мистер Хайд.

Два года назад он помог им с кредитом, помог бы и в этот раз, можно не сомневаться. Сделка взаимовыгодна: им – деньги, ему – надежный заемщик и плюсик в личном послужном списке. Кстати, Витя до сих пор, несмотря ни на что, считает его ботаником, искренне недоумевая – как он, этот рохля, выбился в люди? Ему бы работать клерком или бухгалтером. Пожалуй, все вышло случайно, не по заслугам. Толику подфартило. Не лишним будет заметить, что Витя не видел его с тех пор, как пили пиво на выпускном, и не хотел видеть. Пусть Саша им занимается.

Тепло встретив Сашу, Толя угостил его кофе с капелькой «Hennesy X. O.», и они дружески поболтали. Вопрос о кредите занял не более четверти часа. Толя не стал углубляться в детали. Выслушав Сашу, он задал несколько уточняющих вопросов (о выручке, окупаемости, обеспечении), мельком заглянул в бизнес-план, покивал и сказал, что нужно подать заявку, а дальше дело техники. Он проследит, чтобы заявку не отклонили и дали нормальную ставку. Проверенные заемщики могут рассчитывать на взаимность со стороны банка.

– Объективное субъективируется, – он улыбнулся. – Даже в такой жутко регламентированной сфере, как банковское дело.

Александр принужденно улыбнулся в ответ.

В другой ситуации он обрадовался бы, но сейчас внутри было пусто. Он играл свою роль, играл скверно. Скорей бы покончить с кредитом, которого никогда не будет, и прекратить лгать.

Когда перешли от дел к общению на свободные темы, стало намного легче.

С интересом разглядывая Пучкова, он искал что-то от прежнего Толи-ботаника и в очередной раз дивился случившейся в нем перемене. Гадкий утенок вырос в склонного к полноте лебедя – уверенного в себе холеного мужчину в светлом костюме, небрежно сидевшего в кресле и растягивавшего слова на московский манер (то ли для пущей важности и удовольствия, то ли в силу привычки). От прежнего Толи остался фирменный жест: легкое постукивание пальцем по виску, сопровождающееся фразой: «Это у нас здесь» или – «Это отсюда». Десять лет назад, расположившись на подоконнике учебного корпуса НИНХа, он рассказывал что-то Саше, то и дело пользуясь этим жестом, а сейчас он сидел в кожаном кресле, и его указательный палец вновь касался виска, в то время как он философствовал. «Есть, Саша, что-то здесь (постукивание по виску), что мешает нам жить. Кто справится с этим, тот сможет все. Это как в японском саду камней. Там нет места, откуда видны все камни. Чтобы видеть всё, нужно подняться, а не ходить вокруг. Когда-то я думал, что стою на правильном месте и отлично все вижу, но со временем понял, что это не так. Сегодня я вижу больше, но все равно не все».

С Толей приятно общаться. Он умный, у него философский взгляд на жизнь, он умеет слушать и подстраиваться под собеседника. Час пролетел незаметно. Пожалуй, у каждого из них был дефицит такого общения: с равным по статусу, без лишних масок, как бы по-дружески. Они говорили о настоящем и вспоминали прошлое. В прошлом они были студентами, жили в общаге и мечтали жить лучше. С одной стороны, они были слишком наивны, с другой – слишком серьезны, категоричны, с явно выраженным юношеским максимализмом. Они ничего не знали о диалектике жизни. Они видели мир черно-белым. Их иллюзии исчезли с годами, но что пришло им на смену? Какие новые ценности появились? Какие цели? Самореализация? Власть? Дольче вита? Жаждешь ли страстно чего-то? Порой кажется, что рука, ищущая опору, проваливается в пустоту, и теряешь шаткое равновесие. Где друзья? Где они? Люди по одиночке стоят на скалах, на перекрестье ветров, вдали друг от друга. У них нет времени на простое человеческое общение. Они заняты, целыми днями заняты. Им нет до других дела. Им кажется, что они что-то собой представляют и заняты чем-то важным, тогда как на самом деле они лишь тени прежних героев и их цели слишком мелки, чтобы оставить даже царапину на каменной глыбе истории. Но что это? Гляньте! Ветер стихает, солнце показывается меж туч, и – О, чудо! – люди тянутся друг к другу и жаждут общения. Они устали от одиночества и от трудов важных. Можно поговорить с ними, дотронуться до них и даже их полюбить.