Алексей Лухминский - Мой Ванька Страница 27

– Я сказал – спать, а не рыдать! Идиот…

В ванной начинаю разбираться с Ванькиными шмотками. Что это в кармане куртки? Паспорт… Запечатанный конверт… Ещё какая-то бумажка… Ключи… Одни… Вторые… Наверное, ещё и от его квартиры. Замываю трусы и штаны. Теперь всё в стиралку!

Прихожу на кухню, предварительно заглянув к Ваньке в комнату и убедившись, что он спит, закуриваю и разворачиваю бумажку.

Гм… «Того, кто меня найдёт, прошу доставить письмо по адресу…» Дальше вижу свой адрес. Ясно. Что ж, письмо нашло адресата. Что значит – «меня найдёт»? Неужели он опять… Вскрываю конверт.

«Дорогой мой, единственный Сашенька!

Я не прошу меня простить. Вряд ли это возможно, после того что произошло. Только прошу не вспоминать про меня плохо.

Я совсем запутался в своей жизни и в результате остался совсем один. Знаю, что очень виноват перед тобой, что поступил, как последняя сволочь и скотина. Поверь, я всё осознал и сейчас свершаю над собой свой собственный суд. Я всё рассчитал! Всё бабушкино снотворное, а поверх бутылка водки. Это сработает.

И всё-таки прости меня за всё! Я ещё раз повторю, что ты был для меня единственным близким, родным мне человеком, а я этого не смог, не сумел оценить.

Прощай! Прошу, похорони меня рядом с бабушкой и родителями.

Был и есть – твой Ванюха».

Вскакиваю. Его же надо спасать! Срочно! Желудок надо промыть!

Дежурная в «Скорой», слава богу, озадачилась, услышав про снотворное и водку.

– Только врач будет без бригады. Бригада с другим врачом. Придётся помочь.

– Да, конечно, помогу! – рявкаю я в трубку.

Бегу на кухню, хватаю кастрюлю, наливаю воду прямо из-под крана, добавляю горячей, чтобы была тёплой. Беру чашку и несу всё в комнату.

– Ваня, Ванька! Подъём! – трясу его изо всех сил.

– М-м… – замычал…

Усаживаю на кровати и подношу чашку с водой к губам.

– Пей! Пей, я сказал!

Сжимает губы, засранец! Зажимаю ему нос. Ага! Открыл-таки рот! Заставляю его пить. Так… Одна чашка… Теперь вторая…

Звонок в дверь. Бегу открывать. «Скорая помощь» приехала…

– Я уже две чашки ему споил, – докладываю сразу.

– Мало! – говорит пожилая женщина-врач и, отодвигая меня, идёт к Ваньке.

Совместными усилиями заливаем в него, наверно, литра два. Потом наклоняем над тазом, врач что-то суёт ему в глотку. Блюёт… Кажется, успели…

– Повторяем! – следует команда.

Всё снова… Ох-х… Ещё раз… Ещё…

– Теперь кишечник промываем! – и врачиха снова открывает свой саквояж…

Тащу Ваньку в туалет после клизмы. Сидит, качается… Придерживаю его.

– Кажется, всё… – устало говорит врач. – Кстати, у него температура.

– Тридцать девять и пять. У него воспаление лёгких.

– Да, воспаление… – соглашается она, прослушав Ваньку. – Везём в больницу?

– Может, сейчас не надо, после…

– Пожалуй, вы правы… А вы что, врач?

– Немножко… Работаю в больнице академии, в неврологии. У вас жаропонижающее для инъекции есть?

– Есть, – она достаёт ампулу и шприц.

Заправляю шприц, слегка поворачиваю Ваньку и делаю укол.

– Да вы – профессионал! – улыбается врачиха. – К нам пойти не хотите?

– У меня там больные. Они меня ждут и поэтому не поймут.

– Ваша правда. Вот вам до утра… – и даёт мне ещё две ампулы и два шприца.

– Доктор, что вы посоветуете для него из антибиотиков после всех этих процедур? – решаюсь спросить я.

Она пишет рецепт.

– От души желаю вам успеха! Дайте мне номер вашего телефона, я позже позвоню, как у вас дела. Меня зовут Анастасия Ивановна, а вас?

– Саша. Просто Саша. Спасибо вам! – улыбнуться явно не получается. Устал и переволновался. – Записывайте…

– До свидания, Саша! Может, вы ещё не всё знаете, но подход у вас совершенно профессиональный, – она крепко пожимает мне руку. Закрываю за ней дверь.

– Сашка… – вдруг подаёт голос Ванька.

– Чего тебе? Спи давай!

– Зачем ты всё это сделал? – у него снова слёзы. – Ты же прочитал моё письмо!

– Тебя, идиота, не спросил! Ты был такой, что спрашивать было некого. Спи!

Стелю себе на кресле. Чёрт! Надо позвонить Андрею. Люди там беспокоятся. Встаю, иду к телефону и докладываю, что Ванька у меня. Об остальном молчу.

Захожу в комнату. Спит… Прислушиваюсь к его дыханию. Очень тяжёлое. Ладно. Надо ложиться спать. На работу завтра не пойду. Парни справятся. Ваньку же оставлять одного ни в коем случае нельзя. Да и в аптеку с утра бежать надо. Ох-х… Устал я сегодня… Кресло придвигаю поближе к тахте, чтобы слушать и не проспать чего-нибудь.

Утро. Вваливаюсь в квартиру после аптеки и магазина. Надо больному сварить куриный бульон, чтобы попил, поэтому для простоты взял окорочка…

Заглядываю в комнату. Ванька полусидит на кровати. Глаза бешеные! Как-то странно блестят. Весь раскраснелся… Одеяло сброшено.

– Сашка, а где мои лыжи? – беспокойно спрашивает он.

– Какие лыжи? – пока не понимаю я.

– Ну те… Те! Мы же их потеряли!

Понятно… У него бред, и бред-то нехороший. Видно, что сильный жар. А вообще-то бред когда-нибудь бывает хорошим? Что-то я уже совсем…

– Вань… Не потеряли мы их. Я их в стенной шкаф убрал. Ложись… Ложись…

Осторожно его укладываю и снова накрываю.

– Бабушке скажи, что я не приду на обед… – бормочет он, но укладывается.

– Скажу обязательно! Ложись…

Плохи дела! Дыхание у него по-прежнему хриплое и тяжёлое. Грудь аж ходуном ходит. Надо срочно вводить антибиотик и жаропонижающее.

Сделав уколы, щупаю Ванькин лоб, потом пульс, сую ему градусник под мышку, а сам иду на кухню. В голове почему-то стоит цифра сорок. Наваждение какое-то…

Так… Бульон поставил… Можно покурить. Затягиваюсь… Чёрт! Надо посмотреть Ванькину температуру. Ох, ничего себе! Сорок и одна десятая. Обалденная температура… И я, кажется, её увидел! Похоже, пора начинать применять свои способности. Но как? Так же, как и в случае с язвой? А может, как с Димкиным сыном? А-а, чем чёрт не шутит!

Всё-таки нужно проконсультироваться с Кириллом Сергеевичем. А почему не с Юрием Степановичем? Нет. Он невропатолог.

А Кирилл Сергеевич может всё. Беру телефон. Сейчас по булунскому времени его дома нет. Набираю кабинет главврача.

– Понятно… – глухо произносит он, выслушав мой отчёт обо всём происшедшем, исключая, конечно, попытку суицида. – В целом, правильно. Не думал ты, что можешь и себя использовать?

– Думал. Только сначала решил с вами проконсультироваться.

– Спасибо. Считаю, что любое воспаление тебе должно покориться. Только здесь, видимо, надо воздействовать не точечно, как с язвой, а как-то по-другому. Но это уже твоя епархия, и я не могу тебе подсказать. Придётся думать самому, как с его позвонком.

– Понял. Вот сижу на кухне, варю ему бульон и думаю.

– Ну и хорошо. Потом мне всё расскажешь.

Кладу трубку и подхожу к Ваньке. Уснул… Всё-таки лучше использовать тот же метод, что и с Димкиным сыном, то есть втянуть в своё здоровое поле. Где-то я читал, что деревенские знахари иногда так поступали, прижимали больного к себе.

Трясу его за плечо.

– Просыпайся… Надо поесть. Я бульон сварил.

Усаживаю в подушки. Да… Так и не вспотел. Плохо… И по-прежнему дышит очень тяжело. А чего я хотел? Чтоб так, от одного укола, и сразу? Приношу чашку с бульоном. Поглядывая на меня, хлебает. Взгляд совсем потухший.

– Опять из-за меня корячишься? – и криво усмехается. – Незачем всё это…

Мне вдруг становится ясно, что Ванька совсем не борется с болезнью! Сейчас он мне не союзник, а скорее противник. И первое, что мне надо сделать, это преодолеть его нежелание жить. Надо убрать стресс! Успокоить его.

– Ты давай лучше пей. Увы, это не водка, но зато, наверно, съедобно.

– Пожалуй… – и хлебает дальше.

– Ещё принести?

– Если не влом…

Приношу. Пьёт… Опорожнил вторую чашку.

– Ох… Хватит… Спасибо…

Укладываю его снова. Кладу руку на лоб. Тридцать девять… Лучше, но надо проверить. Делаю очередные уколы и ставлю градусник. Да… Тридцать девять и одна.

– Мне немножко холодно стало… – слышу я виноватое бормотанье.

– Я тебя сейчас согрею, – и начинаю раздеваться. – Двигайся!

– Ты чего? Спать будешь?

– С тобой поспишь, пожалуй. Давай двигайся! Собой греть тебя буду.

Ложусь к Ваньке под одеяло и прижимаю к себе. Ох-х… Как мне этого не хватало – вот так его прижимать…

– Можно, я тебя обниму? – шепчет он мне, как всегда, в ухо.

– Нужно!

Обнимает и сам тоже старается прижаться.

– Тепло?

– Угу… Саш… Прости меня, если сможешь… Я сам себя осудил за своё скотство.

– Иди в задницу! Во-первых, я не могу тебя не простить, ведь ты – мой единственный родной человек на свете, и я тебя очень люблю, – так же шёпотом говорю я. – И во-вторых, осудил-то ты не себя, а нас обоих. Мы же братья!

– И всё-таки… – начинает шмыгать носом. – После всего, что было, у меня язык не поворачивается сказать, как я тебя люблю…