Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz Страница 27

Я хожу на источник купаюсь в холодной воде! Класс! Видел К.! Он снова в трансе! Похож на персонажа из американских фильмов ужасов. Он начинает пить всегда, когда фортуна валит, вот и сейчас судьба надавала ему вполне приличных заказов на очень хорошие деньги, вот он и запил страшно, классика. Он – модель этой жизни в чём-то.

С тяжким сердцем ездил на дачу. Мрак! А в лесу хорошо! Не забыть бы, что скоро сморчки.

Когда тебя встречать оркестром? Напиши!

Успехов и нормального настроения! Держись!

Глава 21

В которой Автор впервые сводится с Алесем Хидляром и между ними проскакивает яркая философская искра.

И всё же… Автор не раз задумывался, почему же Алесь Хидляр так любил вечный город Нежнотраховъ, и к однозначным выводам по этому поводу не пришёл. Он ведь был совсем не глуп, всё понимал, знал цену тому, что происходило на его родине, земле предков, манином футерлянде. Не Адриатика здесь! Без омаров живем! Не до того здесь! Уцелеть бы! Покусинькать бы! А народ какой! Ёханый Баболт! Какой народ! Карман всё время нужно рукой сжимать! Акул кругом столько, что пукнуть нельзя! Как премудрому пескарю забраться бы в лунку и пересидеть основные угрозы бандитского времени, от которого нет никакого спасения. Да ещё, спасибо тебе, Господи, увидеть смерть врагов! Об этом только можно мечтать в этом шизофреническом бедламе!

Идея альтернативного исторического пути не давала ему покоя.

Нет здесь озарённых солнцем бухт и барахт, где реют паруса на закате! Не повезло нам! Не повезло! Врагу бы такую родину, как моя! Зато уж есть рынок, на котором можно торговать, кто чего склепал, и может быть, радость его наличия и не позволила Алесю сойти с ума. Можно, к примеру, земляка продать.

Он прожил долгую и тяжёлую жизнь…

Сейчас они, эти бумаги в очень плохом состоянии, и если не попадут в народную библиотеку, рано или поздно поглотятся ненасытным временем и его духом полного исчезновения.

Автор думал над этим и решил предать вышеозначенные бумаги гласности, которой они несомненно заслуживают.

Глава 22

Алесь Хидляр освещает свой город, себя и попутно предаётся невинным воспоминаниям о былом и думах.

«Я живу в вечном городе с названием Нежнотрахов, (это его самое последнее, самое клёвое название) что на западном юге Восточно-Европейской цокольной платформы, при вдохе северного ветра, – начинается повествование, – Здесь моё ВСЁ! И самое главное заключается в том, что здесь даже Пушкин родился! Здесь моя милая родина, здесь жили мои родители до смерти.

Они любили свою родину и как дети, всегда искренне удивлялись, почему она мучает их и всегда предаёт. И так и ушли, ничего не поняв, горячо и благодарно, с рукой у исполнительного козырька и жаждой недостижимой правды в сердце.

Я их ни за что не виню! Великое, преданное тысячи раз поколение, прощай навсегда! Но самое главное заключается в том, что здесь Пушкин родился. Вон в тех кустах. Его мать была в нашем городе проездом, приезжала по делам отца, связанным с закупкой больших коровьих кнутов. Вон под тем кустом ей дурно и стало, так она не долго думая родила Пушкина. Сочинять он стал почти сразу же, не вылезая из кустов. А я за ним следом немного погодя.

Мне 36 полных лет, из них тридцать пять с половиной я безвылазно пребывал здесь, в Нежнотрахове, безвылазно занимаясь подробным взрастанием на лоне, быстрым взрослением и неизбежным подростковым онанизмом, в чём мне стыдно в некотором роде признаваться. Здесь я учился и страдал, здесь я первый раз влюбился в дуру. К тому же она была анарейка! Что тут сказать без пол-литры? Посмотреть, как Монтень, осуждающими глазами?

Мне было всегда интересно узнать, историю родного до слёз города, и хоть мои родители были здесь столь приезжими, что так и не укоренились ответственно в здешнем коцаном народце, я никогда не оставлял отчаянных, безуспешных попыток это сделать.

Но народ чувствовал чужака и ходу не давал. Я научился обходиться без него, и корм зарабатывал сам по своей воле и благордаря милости Провидения и Судьбы. Мне это почти всегда удавалось, несмотря на козни всяких крученых патриотов.

Я белобрыс. Роста слегка выше среднего, не хром и не бос вопреки ожиданиям большинства из моего нынешнего окружения, которое столь же уважает мою семью, как и не любит. Телосложение имею худое, лицо приятное, по крайней мере, я сам так думаю. Очки я по праву тайного вождя народа ношу только дома, дабы скрыть природную близорукость и благоприобретённый в трудах астигматизм. Вот, пожалуй, и всё, что следует знать читателю. А то я часто замечал, как начнёшь много о себе рассказывать и душу свою абы кому раскрывать, как матрос Железняк, так люди быстро теряют к тебе уважение и начинают считать дураком – они уважают только страшное и загадочное, а честное и простое – не уважают.

Итак, в былые времена я не терял надежды слиться в едином порыве с моим странноватым народом. Тогда я считал «Своим» народом всё население – и братьев по разуму и инородцев. Счастливые времена юного неведенья! Мы были так воспитаны, что, стыдно сказать, свои и чужаки были для нас ровня! Стыдно сказать!

Сделать это было крайне непросто, практически невозможно. Отчасти из-за секретности общей жизни, не имевшей серьёзных оснований, отчасти из-за полной безалаберности древних архилов, львиная доля которых прогорела ещё задолго до мига моего рождения, а также детства, юности и отрочества.

Но я дерзал, и поиски не прекращал ни на йоту. Пока империя не развалилась, и я не потерял окончательные координаты в поисках истины.

Я теперь с сожалением многое вспоминаю, и всё по-другому оцениваю, да уж поздно по снятым волосам плакать, всё равно уже ничего не изменить. Ничего не вернуть. Ни людей, которых я уважал, ни духа времени, ничего. Тогда и мать моя жива была, и отец, и кругом много всего нормального было. Это теперь я езжу за едой в другой район, потому что в моём районе теперь нет ни одного продуктового магазина, а есть заведения, в которые я не зайду ни разу в жизни. Хотя на любителя стало до одури много церквей, и когда в воскресенье я дремлю, меня пробуждает колокольный звон. Вероятно, эта новая жизнь не для нас построена, не для людей, и люди здесь жить не должны, а будут жить счастливые пришельцы с Марса или с Венеры!

А тогда всё было рядом, и в парке клумбы с цветами были, а не будки с вином. Я не ценил этого всего, мне казалось само собой разумеющейся наша скромная жизнь. А оказалось, что это и было чудо, которого нет, и никогда не будет. А архивов кругом теперь полно! Вся наша жизнь теперь в архиве! Вон они, кстати, на помойке вблизи городской библиотеки лежат, архивы. Может, почитаем?

И вот чего я разузнал.

Не взыщите.

Глава 23

В которой Алесь Хидляр и Автор дуплетом рассказывают нечто очень полезное любознательному читателю.

За века мутного существования в городе до последних времён не было канализации, но всегда обреталось по нескольку дюжин спелых, как вишни, градоведов-историков. Это надо учитывать! Специалист по каменному веку и неандертальскому расселению Фрол Матвеич Сыпняков. Знаток улиц и архитектуры степняков Глеб Петрович Татиков. Беллетрист, знаток древней экономической деятельности Огюст Ванбол Виндерман. И творивший за тридевять земель слепой картограф Джон Болл Вински.

«Вы, Фрол Матвеевич, честный и талантливый кинорежиссёр, но если вы будете снимать фильм об английской королеве, солгите! Хоть раз солгите! Сделайте её красивой!» – тайно советовал одному из корифеев мэр града Мал Пихтоньев.

Они оставили бесценные сведения не только о топографии изучаемых мест, наличествующей флоре и фауне, но и о быте здешних жителей – «податных гнилоуржан», как их назвал знаменитый местный писатель, наш местный Брет Гарт – Сандро Черняк. Это гордось Нежнотраховщины – величественый Эполлет Маракуйский, прозваный Красным Зиждителем, гунявый басноплёт Пётр Микикикин-Зоро и некто фимилией Маленько-Педов, бывший Кацман, имя которого осталось неведомо летописцам. Они-то и восстановили в наиболее полной мере сведения о древнейшем состоянии города, включая его названия на протяжении многих веков существования.

В последние, тревожные годы в местном университете в рамках областной почвоведческой программы «Болоты Нашей Родины» заседали так называемые «Исторические Плеяды» – сплочённая группа анарейских исследователей-новоторов. Они занялись раскопками жарких исторических пластов, касаемых поддатых гнилоуржан, в основном из прежде запрещённых архилов. Им мы обязаны знанием многих изумительных исторических сведений о характере жизни в Древней Фиглелэнда. Дело дошло до того, что мэр Сиськин давал остробюджетные деньги на книжонки «Плеяд», а потом прочитывал написанное. Ему тоже хотелось остаться в основной истории не Никитой Сиськиным, но Человеком С Большой Буки.