Алексей Козлов - Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz Страница 28

Если бы вы знали, как «Плеяды» бросились подносить справки из архивов для знаменитого музыканта Поперовича, когда он стал наезжать на родину предков в целях общей радости жизни и строгой музыкальной инспекции. Где-то откопали дарственную на дом в Скорняжном переулке, где распоряжался его дед Микита, потом отыскались и другие родственники-музруки, потом там сделали мемориальную доску, мол, вот тут и родилась музыкальная знаменитость, такой-то и такой-то. А потом книжонки стали писать про их здешнюю жизнь. Боюсь, будут, несмотря на возраст старца, предложения отсосать! Не поступали ли? Любят мои земляки небожителей! Не хватает им звёздной пыли на родимых полях Нежнотраховщины! Поперович от этих льстецов прямо сиял и цвёл, алая роза, так ему нравилось происходящее. Ему концерт в училище устроили, а он видел в кресле и не знал, что под левой ножкой стула лежит ненайденная с незапамятных времён копейка. Это даже по телевизору было видно. А эти историки сидели такие серьёзные, солидные, степенные, не подойди, моя черешня! Ох! Цвет нации! В общем-то, как оказалось, до сюю пору есть у нас здеся трое настоящих, испытанных историков – Есуся Мамлунский, Ёся Кодловский и Изя Прицерковленский. Три богатыря. А где же сестрица Алёнушка? Из лужицы попивает? Они-то, все устроенные в здешнем университете, похожем на филиал ближневосточной синагоги, конкурируя под ковром и нанося друг другу под столом изящные интеллектуальные удары несгораемыми перьями и весомыми пресс-папьями, на сегодняшний день и определяют путь мутной Нежнотраховской истории и прогресса. Без них история бы точно закисла. Неопределённость тренда их не останавливает. Конечно, престарелый Поперович со своей виолончелью для них был просто находка!

Ими была также открыта миру Шоколадная улица, дом 16. О-о-оо! Мама миа! Опять мемориальная доска с чёрным сабельным носом! Вау! Наша слава! Наши герои и здесь! Оказывается… Тут в тридцатые годы без году неделю жил великий поэт Поцек Акулович Маркинстоль (большой любитель и вольный интерпретатор Данте), которого сослали в Нежнотрахов за грубость по отношению к тогдашнему железному диктатору, невнятность убеждений, мутность поведения и общую превратность рифм. Тут он был арестован, препровождён в Соловки и вскорости отдал там концы при крайней загадочности тюремных обстоятельств. Он был первый, на ком «Плеяда» оттачивала свою методику и мастерство исследователей. «Плеяды» всячески поддерживали в обывателях память о многочисленных анарейских гениях, когда-либо наследивших в Нежнотрахове за время его прозябания.

О анарейские гении! Сколь много вас вокруг нас! Как чудесно вы разбавляете своим присутствием скудную провинциальную почву, как ловко интерпретируете факты любимой истории! Я в восхищении, господа! Я в восхищении! Браво!

За счёт налогоплательщиков и бюджета тучами издавались сирые окололитературные книжонки, в коих обретались славные персонажи с выпученными глазёнками – то в виде паперных рецензентов, то в виде сугубых написателей длинных, сурьёзных предисловий, то как заезжие текстовики, а то и вовсе без всяких видимых причин. Потом в два нужных года, пометя мётлами архивы, собрали долгожданную «Энциклопедию Гениев и Планов Нежнотрахова». Спонсором труда выступили местные власти, по крохам набравшие необходимую на типографию и гонорары сумму. Том получился солидный, пудовый по весу, с застёжками и чудным рисованым шмуцтитулом. Больше всего был удивителен аппарат фолианта. Там были почти все персонажи – анареи, и их было так много, так много, что даже слезу пробивало от концентрации у нежного, не приспособленного к неожиданным презентам читателя. Можно было бы не перечислять, но уж уважу читателя: Авдотьян Испанский, Сом Бредленко, Шара Волькрафт, мама, Гаруся Фыркин, Додо Френкель, Ежи Мац-Августейший, Репс Житнинский-Аперус, просто Кранцельбром, Никита Ламо, Хавер Маркиш-Жрецов, Рэм Надсоевич, Святополк Руглик, Мельник, Кулчинский, Арт Дохлецкий, Курт Ставицкий, Ион Тухлис-Мамо, Андрю Уфо-Манаев, а в заключении Савва Якперсон (по кличке Одесса-Мама) – мы впервые с изумлением глазами первооткрывателя Америго Веспуччи обозревали для себя новый, неведомый, прекрасный континент Гондвана, радуясь и искренне волхвуя за наших друзей. Вместе с составителями мы смотрели с высокого холма знания на долину, раскинувшуюся пред нами в ясных солнечных лучах! Заметки налезали тематически одна на другую, завязывались тугим пуповинным узлом с тайными намерениями господ составителей, вертелись под лупой, отблёскивали гранями, переливались соцветьями. Герои книги оживали ожтвали на наших глазах и уходили в мировой туман непонятыми. При этом в них всегда подчёркивалась плачевная гонимость сумрачного, величественного и не всегда, как оказалось, оцененного контингента. О какие испытания выпали на долю анареев в горнем Нежнотрахове, да и по всей Фиглелэнда, какие испытания, просто уму непостижимо! Ужасные, неописуемые испытания! О, как много они сделали для нашего народа, в годы мира и особенно в трудные революционнные и постреволюционные годы! А в годы войны как постарались для победы в тылу и агитбригадах, избороздивших восток и запад вдоль и поперёк. А в трофейных бригадах разве не принесли они настоящей пользы родине, разве не принесли? Впрочем… Внутренняя рационалистическая направленность статей Авторов никогда не смущала, а учитывая удивительно покорный и непредсказуемо добродушный характер вверенного судьбе остального населения, научила их совершенно ничего не бояться. Они сразу поняли, что наше население просто мычит-нетелится и ничего не соображает, сидя за телевизором и глуша водку в количествах, соизмеримых с собственным весом.

Вообще, интересно, даже обладая деньгами, смог ли я, находясь, к примеру, в Обетованной, установить мемориальную доску генералу Корнилову или Колчаку? Хе! А мог бы я сам увековечить, без возможности сложить голову, бессмертное, оболганное имя генерала Власова? Интересно? Нет, не мог бы! А тут всё можно! Ну, буквально всё! Все пути открыты для кучерявой молодёжи! Заходи и располагайся, кто как хочет, никаких препятствий нет! И Фыркина безнаказанно воспеть можно!

Неподалёку прилепилась ещё одна доска, воспевающая анарейского героя-мученика, мужественного Рувима ибн Оглы Товима Обложского, в годы последней войны бросившегося на фашиста и укусившего его в ганзейскую пятку. Вероятно, речь шла о тех трагических для военной машины Великой Гурмании временах, когда фанатичные солдаты вермахта воевали уже без обуви и оружия. И не ели месяцами. А то дали бы они анарею себя за пятку лизать! Ха! Ждите!

Вот какие герои, оказывается, жили иногда на наших улицах! Самое смешное заключается в том, что вместо того, чтобы помочь Вермахту, мои, к примеру, родственники сражались с ним и даже подумать в порыве безоглядного патриотизма не могли, а правильно ли они делают, выгодно ли это будет всем нам потом?! Это же не наша победа была, а этого государства! Наша победа должна быть в нашем кармане! А если в кармане у нас после такой победы ничего нет и никогда не будет, кроме красноармейских дырок и подарочных юбилейных кукишей, то наша ли это победа? Я понятно излагаю? Улавливаете, господа? Мы, славяне вообще часто ни о чём не думаем вовремя, и в результате оказываемся внутренне слабы в том, в чём нужно честно и прямо, а главное вовремя сделать выбор. Правильный выбор, а не тот, который нам приказали сделать, какие-то хрены с бугра! А потом бледный вид имеем! Йа-йа!

Вообще же мемориальные доски – подлинная беда моего вечного города. Это ведь совсем недавно началось, приблизительно в то же время, как молодожёны стади кокать бутылки с шампанским о парапет Каменного мостика, доведя его до совершенно ужасного состояния в считанные недели. Рядом с мостиком всегда после их свадьб оставалась огромная куча битых бутылок и всякого мусора. Кто им это подсказал? Они десять лет в школе не могли запомнить, как Пушкина зовут, называли его всё Иваном Петровичем, а тут смекнули сразу, как приобщиться к мировой культурке. Кстати, Пушкина зовут Александром Сергеевичем, я проверил! Не очень звонкое, тоже, имя, да на первый раз сойдёт! У нас ещё не все гении кончились, будут и похлеще! Наверно, Пушкин тоже любил колбасить бутылки о парапет. У него всегда в глазах чертенята резвились! Затейник был, кстати! А теперь уже бутылочная традиция набрала обороты, и никто не смеет не кокать бутылки о парапет. Присягнул – кокни бутлю! Кто не кокнул – тот сразу развёлся! А ещё они закрывали на решётках амбарные замки и бросали ключи в реку, как символ нерушимости их брака. Тогда же подзаснувшие ветераны, лишившиеся своей страны и её развесистой кроны, стали увековечивать себя сами – крепить мемориальные доски со своими именами на свои дома. Ввиду утраты законов и здравого смысла, повлёкшие утрату уважения к себе и другим, оказалось, что кто угодно может повесить мемориальную дощечку кому угодно. Кто даёт разрешения на эти доски – бог знает! Думаю, долларов сто это удовольствие стоит, не больше. Плати сто долларов – и вешай мраморное объявление, какой ты замечательный и героический, никому дела нет. Вывешивание мемориальных дощечек приняло сейчас повсеместно характер. Это эпидемия! Детки делали досочки недавно почившим генералам от инфантерии, полковникам медицинской службы, сержантам-сверхсрочникам, вънуки увековечивали матерей-героинь и тётушек-поэтесс. Я удивился, оказалось, что в стране столько генералов, сколько солдат в строю, верно, никогда не было! Миллион одних генералов – и побед с гулькин нос! В Нежнотрахове дощечное поветрие продолжается до сих пор, удивляя иногородних путников своим размахом. Генералы-бедняки вешают доски из фанеры, побогаче – из песчаника, а уж важные космические генералы – из привозного каррарского мрамора, с портретом в полоборота. Самая смешная доска висит на особняке графов Силиных: «Генерал Электрон Алябьев. 1912—1983». Думаю, что только жестокий диктатор может остановить это безобразие. Ну, в самом деле, не всякий мой земляк хочет видеть Рувима Товима у себя под носом, да ещё взирающего с чёрной глянцевой доски. Не нужны нам и дощечки генералов, полковников и прочих. Вынесите их отсюда на кладбще, пжлста!