Эми Шумер - Девушка с тату пониже спины Страница 3

Мы все знаем, что секс на одну ночь – не чудесное исцеление для разбитого сердца и упавшей самооценки. Вся эта дрянь может выйти боком. Мы все пробовали поправить дело сексом и в результате чувствовали себя еще более одинокими, и бежали обратно к тому козлу, от которого только что с таким усилием ушли. Но иногда секс на одну ночь может помочь исправить что-то конкретное. И даже лучше: иногда, когда пытаешься исправить что-то сексом, обнаруживаешь, что он – сам по себе награда. Он ничему не учит. Он просто для радости. И иногда куча заслуженных оргазмов от парня, который на тебя смотрит, как на жратву, и как раз тогда, когда тебе, твою мать, это необходимо, это то, что доктор прописал. Нельзя ли учредить национальный день рыжих? Этот парень заслуживает, чтобы в его честь провели парад или что-то такое.

Он связался со мной еще пару раз, когда опять приезжал в Штаты, но я осталась верна намерению сохранить святость того, что странным образом восприняла как самую чистую ночь в своей жизни. И до сих пор воспринимаю.

Я интроверт

Я – интроверт. Знаю, что вы подумали: «Эми, да какого ты? Только что нам рассказала, как переспала с первым встречным в Тампе, а теперь косишь под скромницу? Никакая ты не застенчивая скромница, ты шумное пьяное животное!» Ладно, согласна. Иногда так и бывает. Но я совершенно точно интроверт, классический, как по учебнику.

Если вы вдруг не знаете, что значит это слово, я вас быстро просвещу. Если знаете, пролистайте до главы, в которой говорится о том, где найти в Пекине лучшие туалеты формата «дыра в полу». Шучу. Нет у меня такой инфы. И вообще, вашу мать, просто прочитайте мое определение интроверта. Чего вы так торопитесь листать, извращенцы?

Быть интровертом вовсе не значит быть застенчивым. Это значит, что вам нравится быть одному. Не просто нравится – вам это нужно. Если вы настоящий интроверт, вас окружают в основном энергетические вампиры. Вы их не ненавидите; вам просто приходится продумывать, когда к ним выходить – как на солнце. Понятно, они дают вам жизнь, но еще они могут вас сжечь, так что у вас появится морщинистая лонгайлендская ложбинка между грудей; всегда боялась, что у меня такая будет, а теперь – ничего не поделаешь, такую и завела. Для меня медитация и наушники в метро служат кремом от солнечных ожогов, они меня защищают от ада, который называется «другие люди».

Есть фотография из National Geographic, которая мне очень нравится. Молодой бурый медведь мирно сидит, привалившись к дереву на границе Финляндии и России. Подпись под фото – примерно такая: «Медвежата гонялись и играли целый день, а потом один из них отошел на несколько минут, расслабиться в одиночестве и насладиться тишиной». Для меня это очень много значит, потому что я так и делаю! Только в моем случае медведя оттаскивают от места отдыха под деревом, несколько человек красят ему лицо, завивают волосы и всовывают в платье, чтобы выпихнуть на арену – ездить на таком маленьком цирковом велосипедике. Я не говорю, что мне не нравится смешить людей, но все-таки маленькому лохматому интроверту там непросто.

Я знаю, некоторые из тех, кто писал книгу, продвигались с трудом и на куски рвались на каждой странице. Но для меня писать эту книгу было одним из величайших удовольствий в жизни. Сидеть, писать, ни с кем не разговаривать – так я хотела бы проводить лучшую часть дня, каждый день. Вас это, может, и удивит, но вообще-то я большую часть дней провожу в одиночестве, если только не снимаюсь, что интроверта жутко выматывает. Как только подходит время обеда, я отбегаю от столов с едой и мчусь в свой трейлер или в тихий уголок, где можно помедитировать. Мне нужно полностью отключиться. Время, проведенное в молчании, для меня как еда. А еще я очень много ем. Но когда я не снимаюсь, мне нравится день напролет сидеть одной. Разве что выйти на часок пообедать с другом, но это все.

Если ты артист, – особенно артистка, – считается, что тебе нравится все время быть «на работе». Ничего менее похожего на правду про меня и моих знакомых артистов сказать нельзя. Мне, так получилось, внушили в детстве, что, раз уж я девочка, да еще и артистка, мне должно нравиться быть приятной, вызывать у всех улыбку, и мне все время должно быть легко это делать. Думаю, всем девочкам это внушают, даже тем, кто не работает в шоу-бизнесе, как я. От женщины всегда ждут, что она будет любезной хозяйкой, что у нее всегда найдется шутка и что она приправит смехом чужие анекдоты. Именно нам вечно приходится улаживать неловкие моменты всякими милыми словами, от которых с души воротит. По сути, мы – гейши, которым не платят. Но когда не оправдываешь этих ожиданий (потому что ты интроверт, например), все начинают считать, что или у тебя депрессия, или ты сука. Может, я и сука, но не потому что не хочу хлопать глазами и улыбаться, пока мне кто-то рассказывает, как бегал в средней школе кросс.

Про мою интровертность я начала догадываться, когда уже жила с бойфрендом Риком. Но даже маленькой я всегда знала, что-то тут не то. Я не любила так подолгу играть, как другие дети, и всегда сливалась, если предлагали заночевать в гостях. Но когда я выросла и мама уже не была готова примчаться за мной среди ночи, для меня многое прояснилось. Можно сказать, что с Риком у меня впервые были взрослые отношения, и я в первый раз играла с кем-то в дом, подражала женатикам, которые добросовестно исполняют свои обязанности насчет друзей и родных друг друга. Помню, как мы собрались к его семье на праздники и как я почувствовала, что мне придется часто отлучаться, чтобы передохнуть от общества симпатичных людей, с которыми мы проводили целый день. Примерно раз в полтора часа я уходила в его комнату или выходила пройтись. Никто мне ни слова не говорил, но на часы они явно поглядывали. Как-то Рик меня привел на свадьбу своего друга. Два часа проговорив о ерунде и исполнив кучу формальностей, я спряталась в ванной. Мне больше было нечего отдать и нечего сказать, ничего внутри не осталось. Только невыносимое чувство, что я бреду по воде.

Лишь подружившись с коллегами-комиками и артистами, я поняла: быть интровертом нормально. Даже когда мы едем вместе в отпуск или в тур, каждый на время уходит к себе в номер, а потом мы пишем друг другу эсэмэски, прежде чем побеспокоить стуком в дверь. Непростая особенность, когда твоя работа в том и состоит, чтобы все время ездить и видеть новые лица, новые города, новую публику. На этой работе пересекаешься с таким количеством народа! И чувствуешь себя полным дерьмом, если не отдашь немного энергии и не перемолвишься парой слов с каждым водителем, администратором в гостинице, промоутером, рабочим сцены, зрителем, официантом и так далее. И про «отдашь» я серьезно. Энергия между подзарядками не бесконечна. Она, сука такая, уходит. Не то чтобы я не уважала всех этих людей, которые трудятся и делают свою работу (с особенностями всех этих профессий я, кстати, знакома лично, потому что работала всем, чем можно, кроме дулы. Об этом еще поговорим потом). Я понимаю, что они не со зла, и знаю, что вокруг – толпы тех, кто, в отличие от меня, хочет поговорить с таксистом о том, как долетел, и какая погода в Нью-Йорке (мороз, жара – кому какое дело?). Сколько ключей от номера вам потребуется? (Сто девять.) Просто я – не такая, я не хочу тратить чужое время и силы (свои и чужие) на бессмысленную болтовню ни о чем. Каждый раз, забрав тебя в аэропорту, водители тут же спрашивают, что тебя привело в этот город и чем зарабатываешь на жизнь. Когда я была еще зеленая, отвечала прямо, но с тех пор поумнела, потому что каждый раз получается одно и то же:

– Так вы комик?

– Я вас раньше видел?

– Вы есть на Joutube?

– О, у меня двоюродный брат комик. Зовут Руди Мордожоп. Знаете его? Погуглите.

– Знаете, кто правда смешной? Джефф Данем.

– Вам надо снять передачу про таксистов.

– Я вам расскажу смешное для вашей передачи.

– Вы снимались в том кино?

– Нет? Точно?

– Мне вообще не нравятся женщины-комики.

Вот это меня просто убивает. Это вроде как сказать между делом: «Я вообще-то черных не люблю». Как бы то ни было, женщине-комику такое говорить грубо. И, дайте угадаю, вы всего одну женщину-комика видели за всю свою жизнь, было это в восьмидесятые. И еще кое-что: вы небось от нее были в восторге.

Поэтому, чтобы избежать таких разговоров, я одно время применяла легенду и говорила, что я учительница. Но за этим все равно следовало слишком много вопросов, и я стала говорить: «Я зарабатываю на жизнь, рассказывая истории». Это звучит достаточно стремно, чтобы болтовня прекратилась.

Я могу весь вечер простоять на сцене, рассказывая тысячам людей о своих самых уязвимых и личных переживаниях – вроде соображений о парне, который последним во мне побывал, или о том, что жру, как чревоугодник из фильма «Семь», когда напьюсь. Но на вечеринках или в компаниях, где мне кажется, что я должна «общаться», я так себя не веду. Обычно я нахожу себе укромный уголок и тут же там поселяюсь, как девочка из «Звонка», надеясь, что никто не захочет подойти со мной поговорить. Но если время и место окажутся удачными, я могу быть довольно милой. Например, я несколько раз приятно беседовала с голыми старушками в раздевалках спортзалов. Даже если они сушат волосы феном, выставив седой лобок, я поговорю.