Артем Ляхович - Черти лысые. Повесть Страница 3

Глаза у нее были уже не такие красные.

– Ты что, водить умеешь?

– А то! Я и папин джип водила!

– А он об этом знал?

– Нууу… один раз знал, а другой раз нет. Это все фигня, – она снова засмеялась. – Я в детстве вообще как пацан была. По деревьям лазила, по заборам, и дралась так, что все просто стонали от меня вголос.

– А щас дерешься?

– Не, щас не это… Лонгера хошь?

– Давай.

Она открыла бутылку, дала мне, и я хлебнул. Обычный сок, только язык щипает.

– Щас меня родаки нагрузили, как кобылу ездовую. Это чтоб моя энергия в продуктивное русло шла, а то у меня темперамент чересчур дикий. Я холерик, – гордо сказала Милана, – а ты кто?

– Не знаю… Самый тормозной как называется?

– Да ну, не гони на себя! Флегматик или меланхолик… Слушай, а ты поэтому такой упырь по жизни?

– То есть?

– Ну, я так смотрю на тебя… не тусишь ни с кем почти. В классе, то есть… Или у тебя все друзяки не в школе?

– Да нет, – говорю. – Просто я в каждой школе долго не задерживаюсь. Нет смысла друзей заводить. Завел – и ты уже в другом городе. Вконтакте с ними висеть, что ли? Надоедает…

– Выгоняют все время? Ну, из школы? – уважительно спросила Милана.

– Да нет. Просто мама моя все время переезжает.

– Работа?

– Работа… только не у нее, а у мужиков. У моих новых пап, короче. Один ее бросает… или она его бросает – и нового заводит. Каждый на год-два, и все в разных городах. Хоть бы одним городом ограничилась. Так нет, у нее всегда междугородняя любовь…

И снова я сказал Милане то, что еще никому не говорил, и оно так легко рассказалось, будто мы с ней знакомы сто лет.

– А у меня родаки тоже дают прикурить, – сказала Милана, помолчав. – Не, вообще мы нормальная крепкая семья, просто мама не любит, когда папа с другими… ну, ты понял. А папа не любит, когда мама это не любит.

– Ты поэтому плачешь часто?

(Я почувствовал, что про это можно спросить, и оно прозвучало легко, как и про мою маму.)

– Ну… наверно. Просто они ругаются все время. И дерутся. Меня специально так нагрузили, чтобы я дома поменьше была. А я и так ненавижу там быть, с Шурочкой этой, которая вечно начинает охать, жалеть меня, когда их нет…

– Шурочка – это твоя сестра?

– Какая нахрен сестра! Домработница наша, полы моет. Вообще она супер, мы с ней подруги, только папа не любит, когда мы общаемся… Расскажи про своего папу!

– Про которого?

– Про настоящего, который самый первый. Про того, с которым вы на Синем Озере были. И про озеро еще расскажи! – она вытянулась в траве, приняв позу слушательницы сказок.

– Ладно…

Я уже давно рассказал ей все, что помнил, поэтому начал придумывать. И про озеро, и про настоящего папу. И про купание голышом тоже сказал – сначала ляпнул, а потом уже подумал, но было почти не стыдно.

– Вау! – сказала Милана. – Я никогда совсем голая не купалась. А что оно, прикольно?

– Просто супер, – говорю, – ветер тебя всего так обдувает, и кажется, что ты летишь, и свобода такая… ну, ты как совсем дикий.

– А на тебя же папа смотрит?..

– Ну и что. Он тоже голый.

Тут я замолчал, потому что получилось все-таки стыдно. Даже щеки разгорелись. И Милана тоже притихла, а потом ка-ак подхватится из травы:

– А давай тут голышом купаться!

– Где «тут»?

– Вот тут! В речке! Там заросли, не попалит никто!

– Ты что, – я покраснел еще больше. – Там нельзя купаться.

– Чего?

– Сама сказала – заросли, и дно грязное. Болото, короче. Помнишь, как Крокодил Гена купался и вылез, как негр?

– Не… а что за крокодил такой?

– Ты мультик про Крокодила Гену и Чебурашку не видела разве?

– Не… Я мультики уже сто лет не смотрю, только анимешки…

Мы помолчали.

Потом она встала, кряхтя, как старуха.

– Ладно. Мне как раз на японский пора.

– Ага, давай…

Я тоже хотел встать, но подумал – что мне делать, если встану? Жать ей руку? Она же не мальчик все-таки. Целоваться? Обниматься? Ну да, еще чего!

Так и не встал.

Милана потопталась немного и ушла.

– Эй, Милана! – вдруг крикнул я.

Вот взял и крикнул, а зачем – не знаю. Как-то само крикнулось.

– Чего? – отозвалась она.

А я еще не успел придумать, чего.

– Ты это… – я лихорадочно придумывал, что «это», и вдруг глаза наткнулись на спасительную бутылку. – Лонгер свой забыла!..

– Так принеси мне! Ты ж кавалер! – донеслось сквозь траву.

В другое время я показал бы ей «кавалера», но сейчас подхватился, как ужаленный, и рванул к ней. Она еще не успела далеко отойти.

– Мне не нравится имя Милана, – капризно скривилась она, когда я вручил ей бутылку. – Была я в том Милане. Ничего прикольного, одни бутики.

– А как тебе нравится?

– Мне нравится Барбадос, и еще Гавана. Жаль, нет такого имени – Гавана…

– А хочешь, я буду тебя так называть?

Она прищурилась.

– Прикольный ты. Было бы круто, но… не надо. Не поймут.

– Давай тогда придумаем, как тебя называть, – я снова уселся в траву. – Потому что это же неправильно, когда имя не нравится. Вот тебя в школе зовут Милашка, Милявка и тэ дэ… тебе как?

– Фээээ, – она скорчила рожу.

– Я тоже так думаю. А чего не возражаешь тогда?

– Ну… привыкли ведь уже. Это как галстук у мужиков: никому не нравится, давит, жмет, но все носят, потому что так надо.

– Тогда… какие варианты? Мила, Мела, Милота, Мелюз… это все фигня, правильно?

– Правильно.

– Тогда… тогда пойдем от противного. Лания, Ланья, Лана…

– Лана? Прикольно. Только как-то пресно, что ли.

– Тогда Ляна. Соленое, как Синее Озеро.

– А оно что, соленое?

– Ага. Я разве забыл сказать?

– Слушай, мне нравится… Ля-яна, – она просмаковала «я», как конфету. – Ну ты гений ваще!

– Ага… Только пусть это будет наше… ну, в смысле, твое тайное имя. Только для нас.

– Естессно. Что я, дура, что ли? Застебают. И ты тоже… при знакомых не говори мне «Ляна».

– По рукам. Пока, Ляна!.. А можно «Лянка»?

– Можно, если осторожно… Пока, Марик! Тебе, кстати, твое имя как?

– Мне как-то пофиг. Марик и Марик. Спасибо, что не Кошмарик.

– Ахахаха! – Милана (то есть теперь уже Лянка) рассмеялась, наморщив щеки.

А это, как я уже знал, заразно, и сопротивляться смысла нет.

Секунда – и мы снова ржали, как психи, выбираясь из травы. Заклятье, что ли, такое на нас – ржать, когда уходим отсюда?..

6.

Вечером, когда я отсидел свои два часа на толчке (чертов лонгер!), она написала мне:

– а давай летом мотанем на синее)) —

Блин. Как же мне в голову-то не пришло, что туда можно просто взять и приехать?

– Давай, – пишу, – а как?

– родаков попросим) что они откажут чтоли)) —

– Нуууу… Твои, может, и не откажут, а мои…

– да ну)) они же нас любят) главное бить все время в одну цель)) только надо все таки выяснить где это озеро) —

Да, итс прОблем, как говорит Майк. Потому что я так и не нашел Синее Озеро ни на одной карте. Помню только, что это вроде как в N-ской области, потому что мы тогда жили там, в N-ске. Я подозреваю, что это папа его так окрестил, а на самом деле оно как-то по-другому называется. Это круто, конечно, когда озеро имеет тайное имя, тем более что оно действительно синее, синЕе неба, но все-таки – как его найти? С папой связаться нельзя, мама следит за этим, как цербер. У нее спрашивать – дохлый номер. Я пробовал, но нарвался на обычное:

– Есть у меня чем голову забивать и без вашей этой хрени! Поперся туда с ребенком, будто ему разрешили! Чуть не повесилась тут…

Ничего больше от нее добиться было нельзя. Но Лянка сохраняла оптимизм:

– оки, будем долбить родаков в голову) авось и продолбим))) как я сегодня унитаз продолбила)) —

Так мы с ней и общались весь май и июнь, до самых каникул: приходили в Наше Место, валялись в траве и трепались обо всем на свете (кроме купания голышом – об этом мы больше не говорили никогда), и потом продолжали вконтакте – до полдвенадцатого, когда Лянку тащили спать. На скайп она отказалась перейти – «отец попалит и взбеленится», – а я не уточнял, чего это.

Встречались мы, прогуливая школу: почти каждый день попадался урок, который можно было профукать. Сегодня это был один предмет, завтра другой, послезавтра третий. Все остальное время у Лянки было забито под завязку. Родаки регулярно трезвонили ей, но она ставила на беззвучный, и потом перезванивала – «Чего? Я на физре!»

В классе мы делали вид, что ничего не изменилось: Лянка блистала, как и привыкла, а я торчал упырем в углу. Была бы у меня другая фамилия – меня, наверно, так и звали бы: Упырь. Я не ревновал к нашим мачо, которые состязались перед Лянкой, кто круче матюкнется, и не понимал, как это люди ревнуют. Все равно я ведь знал, что для Лянки я – это я, и она для меня – это она.

И ни от кого, кроме нас, это не зависит, кто бы чего ни сказал и ни сделал.