Антон Платов - Сказки о магах Страница 3

А катер шел уже на середине бухты. Часто стучал мотор, пенилась за кормой вода.

– Молодой человек! – это был голос старичка.

– Да, – я снова повернулся к нему.

– Если хотите знать, сейчас вечер.

– Да, спасибо, – я улыбнулся, – до меня уже дошло: солнце-то с моря.

Он покивал головой.

– С вами что-то случилось? Может, я могу помочь?

– Еще раз спасибо, я постараюсь сам справиться.

Он снова кивнул, отворачиваясь. Солнце отразилось в стеклах его очков; яркие желтые блики пробежали по палубе и фальшборту. Вспомнился почему-то Лукьяненко:

В мутном зеркала овалеЯ ловлю твое движенье.В рамке треснутой поймалиНас с тобою отраженья…

И все же… Если бы здесь, сейчас, появился на палубе маленький смерчик, я смог бы снова поверить в начавшуюся было сказку. Ведь здесь, несмотря ни на что, был Севастополь, и здесь я не верил в ту, обычную, обыденную жизнь, оставшуюся за последним тоннелем…

Но ничего не было.

…Я дождался, когда матрос закрепит швартов на кнехте причала и положит сходни, и сошел на берег той стороны. Ничего не произошло. Все было как всегда, все было обыденно – так, как я не люблю.

Я потолкался на площади у пристани, съел пирожок с картошкой и пошел в город: не хотелось возвращаться, не оправдав поездку хотя бы для себя самого.

Минут через двадцать, когда я забрел в какие-то совсем уже незнакомые места, повстречалась мне стайка мальчишек – совсем мелких, не старше лет десяти. Опустившись на коленки, они увлеченно разрисовывали асфальт цветными мелками.

Один из них поднял мне навстречу лицо, глянул из-под светлых бровей весело и смешливо. Спросил, склонив голову набок:

– Дядь, сколько времени?

Я даже остановился от неожиданности вопроса. Сколько времени?

– Знаешь, дружище, боюсь, я тебе не помогу. Мне бы самому узнать…

Пацаненок кивнул, как будто я сказал ему именно то, что он хотел узнать; кивнул и вернулся к своему рисунку. Я улыбнулся и собрался было продолжить свой путь, когда увидел, что именно он рисует.

Это был большой равносторонний крест со стрелками на каждом из четырех концов, похожий на указатель сторон света на старинных флюгерах. Но из центра выходила еще одна стрелка, словно указывавшая еще одно направление в каком-то сложном многомерном пространстве.

Я знал, что это за направление. Истинный полдень.

Это был рисунок из книги, которая лежала у меня в сумке.

И тогда я поверил. Сразу и насовсем.

3

Подчиняясь правилам этой игры, я взглянул в том направлении, куда указывала пятая стрелка.

То был переулок, криво уходящий в сторону от улицы, по которой я шел раньше. Солнце, опустившееся уже к самым крышам, почти не заглядывало сюда; лишь редкие косые полосы густого предзакатного света лежали на асфальте, рассекая глубокие синие тени. Я шагнул в сторону этого переулка, искренне веря – нет, зная! – что делаю шаг на Истинный полдень.

И снова были вокруг меня незнакомые дома; и редкие прохожие, не останавливаясь, спешили мимо меня по своим делам.

Над городом собиралась ночь. Понемногу в домах зажигались окна, и их свет падал сквозь разноцветные занавески на асфальт улицы. Впрочем, это был уже не совсем асфальт: не останавливаясь, я разглядел в одной из полос желтого оконного света темные плитки, которыми была вымощена улица.

…Стало совсем темно. Засверкали на небе яркие южные звезды, один за другим погасли в окнах огни. Я шел, слушая, как в пустоте стучат мои подошвы по каменной мостовой…

С тихим шелестом разгоняя крыльями воздух, пролетела над моей головой сова – словно метнулось на фоне звездного неба темное пятно. Бесшумно зависло над улицей НЛО – огромный чуть вытянутый черный треугольник, заслонивший собою звезды, с тремя яркими огнями по углам. Пробежал мимо белый пес, похожий на сеттера, с большими вислыми ушами – остановился на миг впереди меня, обернулся, взглянул в глаза.

Я шел…

Начал светлеть край неба в стороне от моего пути…

Неожиданно расступились стоящие тесно – как корабли в бухте – дома. И одновременно я услышал далекий шум прибоя.

Здесь была небольшая площадь; с одной ее стороны линия домов обрывалась, отсюда тянулась широкая лестница, уходящая в окружении тополей и платанов куда-то вниз – к морю. С другой стороны спящие двухэтажные каменные дома выстроились полукругом, и лишь одно здание – приземистое и асимметричное, со странным куполом наверху – выдавалось вперед, на площадь. Окна его были распахнуты и ярко освещены; негромкий шум доносился из них сквозь шторы, перечеркнутые разноцветными полосами и раскрашенные яркими квадратами.

Недолго думая, я направился к этому странному дому и, потянув на себя оказавшуюся незапертой дверь, вошел.

Это была таверна. Именно таверна – не кафе, не бар, не столовая. Я остановился у входа, разглядывая помещение.

Было накурено и немного шумно. Несколько ввернутых под потолком электрических лампочек бросали неяркий свет; однако то тут, то там горели в разнообразных канделябрах высокие свечи. Висел на одной из стен огромный грубо вытканный гобелен с изображением зеленого холма и трех растущих на нем дубов. Другая стена была увешана колесами – от огромных белазовских до тонких велосипедных. На тонких черных цепях чуть покачивалась под потолком огромная модель парусника, баркентины. А занавеси на окнах оказались большими флагами морского сигнального свода… Хмыкнув, я направился к стойке, лавируя между столиками.

Хозяин, как полагается, был толст, лыс и весел. Невероятным образом он сочетал в себе все самое, казалось бы, несочетаемое: хитроватый взгляд русского трактирщика, широкую белозубую улыбку итальянца, аккуратность немецкого бюргера и, разумеется, элегантную вальяжность сабатиньевского пирата.

– Ва! – сказал он. – Новый человек на нашей дороге!

– Добрый день, – я улыбнулся.

– Какой день? У нас скоро утро. Ты откуда такой? Впрочем, нет: куда?

– Вперед, разумеется, – я попытался попасть ему в тон.

Хозяин махнул рукой:

– Ай, не важно. Кушать будешь?

– Ага.

– Баранье рагу, а?

– Идет.

– И еще к рагу?..

– Э… – я задумался, разглядывая полки у него за спиной, заставленные бутылками самых разнообразных форм и расцветок. Лишь на некоторых из них были этикетки с надписями на русском или других понятных мне языках, да и то сплошь незнакомыми; однако, пробежав глазами по бутылочным рядам, я вдруг заметил в самом углу запыленную бутылку со знакомой этикеткой. Это был массандровский «Бастардо» – великолепный портвейн, столь любимый мною не только за удивительные качества, но и просто за то, что я открыл его для себя именно в Севастополе, вернувшись из первого своего рейса.

Вероятно, я широко улыбнулся, заметив на полке старого приятеля из массандровских подвалов, поскольку хозяин проследил направление моего взгляда и с довольным видом достал бутылку и поставил ее на стойку.

– И к рагу стакан «Бастардо», ага? – спросил он.

Я кивнул. И снова обрадовался, увидев на полках еще одного знакомца.

– И пачку «Ligeros», – эти крепкие, с настоящим черным кубинским табаком сигареты я не видел со времен начала перестройки.

Хозяин усмехнулся:

– Все будет. Садись куда хочешь, я принесу.

Я поблагодарил его и отошел, нашел свободный столик, уселся. Подошел хозяин, небрежно – но ловко! – составил с обшарпанного подноса на стол высокий стакан с «Бастардо», сбросил пачку сигарет.

Закурив и пригубив портвейн, я почувствовал, как расслабляются мои стянутые в жгут нервы, как отступает усталость… В ожидании рагу я продолжал рассматривать таверну.

Она была… как старый знакомый. Почти не вглядываясь, я мог угадывать детали обстановки; так, увидев незамеченную раньше крашеную деревянную русалку в нише возле стойки, я сразу понял, что это носовая фигура из-под бушприта отслужившего свое парусного судна. Я узнавал эту таверну – пусть не всю сразу, а лишь по частям. Было здесь что-то из «Лунных эскадронов», из «Стеклянных парусов», из «Якорного поля», что-то – из «Кораблей в Лиссе» и «Золотой цепи», что-то – из моего «Замка Транквилль» и ненаписанной «Руны Райд»…

Когда я вышел из дверей таверны, было позднее утро. Солнечные лучи ласково огладили мое лицо, ветер с моря растрепал волосы, принес запах соли и выброшенных на берег водорослей. Чуть шумели деревья возле лестницы напротив таверны; с площади не было видно, куда уводят широкие ступени, но я знал – море именно там, и не мог не откликнуться на его зов.

Лестница повела меня прямо на шум прибоя. Старые тополя так плотно обступали ее, что их кроны сливались, и казалось, будто в зеленом полумраке идешь по длинному ступенчатому тоннелю. Это было хорошо: белый мрамор ступеней и прохладная зелень тополей.

Я спускался долго, не пытаясь даже гадать, куда попаду. Но странно было, что прибой, звук которого я различал столь ясно, оставался по-прежнему где-то там, далеко. Потом мне показалось, что он даже стал тише; я остановился, прислушался. Нет, звук вовсе не стих, но изменил тональность – по-прежнему это был шум прибоя, но… то был уже не морской прибой.