Андрей Неклюдов - Звезда по имени Алголь (сборник) Страница 3

Борису Семеновичу снилось в эту ночь, будто он школьник и должен ответить, что такое горизонт.

– Горизонт – это… – повторял он в десятый раз, стоя перед классом. – Горизонт – это…

Он помнил во сне, что знал верное определение, однако на языке крутилась лишь всякая чепуха, вроде: «горизонт – это линия атмосферы».

– Так что же такое горизонт? – послышался грозный голос, и Борис Семенович увидел, что за учительским столом сидит его сын Коля.

– Это… – вновь безнадежно промямлил он во сне и неожиданно для себя вдруг выпалил: – Это видимое вокруг нас пространство!

– То-то же, – погрозил пальцем Коля-учитель.

Утром, собираясь на работу, Борис Семенович имел такой вид, будто он всю ночь учил уроки.

А Коля, прекрасно выспавшись, отправился в школу, и когда на уроке природоведения учительница сказала: «Кто ответит, что такое горизонт?» – он смело вытянул руку и, вскочив с места, отчетливо произнес:

– Горизонт – это край земли, который нам кажется!

Никто не захлопал в ладоши, и даже учительница не ахнула от радостного изумления.

– Как-то не очень… – поморщилась она. – Лучше послушай, как будет правильно: «Горизонт – это видимое вокруг нас пространство». Повтори, пожалуйста.

– Горизонт – это видимое вокруг нас пространство, – повторил Коля и задумчиво посмотрел в окно – в пространство пустого школьного двора.

«Выходит, двор – это все-таки горизонт», – подумал он.

«Как я провел лето»

Рассказ

В 4-ом «Б» писали сочинение на тему «Как я провел лето». Сережка Шихов развернул тетрадь, закрепил в пальцах новенькую, красную с белым, ручку и записал: «Летом я с отцом был на ночевке». Тут он остановился и прикрыл глаза, словно обдумывая следующую строку или прислушиваясь к чему-то.

В классе шуршали, шушукались, шелестели страницами. Сливаясь, эти звуки навевали что-то знакомое, приятно волнующее… Постепенно до Сережки дошло, что это шорох камышей. Затем он уловил запах реки, сырой, свежий, смешанный с ароматом прибрежных трав. Он весь потянулся за этим запахом – и воображение с готовностью подхватило его и вынесло из класса.

Глазам стало просторно, блеснула впереди река, темной стеной стал за рекой лес, заслоняя собой гаснущее солнце. Всей кожей Сережка ощутил прохладу. Еще бы! Ведь он только что выбрел из воды. Он нетвердо ступает по охладевшей траве. После долгого купания земля колышется и плывет под ногами. Он опускается на корточки у костра, зябко прижимая к бокам локти. В мокрых ресницах вспыхивают рыжие огоньки. Раскаленные, пульсирующие угли завораживают взгляд. Костер, еще недавно такой беспокойный, похожий на бьющуюся Жар-птицу, к вечеру присмирел и лишь сонно пошевеливает своими огненными перьями. Как странно и хорошо – сидеть вот так и смотреть на огонь, забыв обо всем.

Становится горячо лицу. Сережка отворачивается – и снова видит костер. Нет, то не костер – неподвижное широкое зарево простерлось над лесом, там, где еще недавно садилось солнце. Жарко пламенеет река. На ее огнистом фоне резко отпечаталась человеческая фигура без ног. Там, забредя в воду, рыбачил отец. Но сейчас это картина. Такие краски, по Сережкиным представлениям, бывают только на картинах. Вот бы запомнить, запечатлеть в уме все эти цвета и оттенки, все детали увиденного!

Внезапно картина нарушается: дрогнула фигура рыбака, удилище прянуло вверх, изогнувшись на кончике. Со звонким причмоком в воздух взмывает рыбёшка, вся в золотых блестках. Запрокинув голову, рыбак водит вытянутой рукой, а добыча упархивает по-птичьи на невидимой леске. Отец оборачивается, что-то произносит вполголоса. Слов не разобрать и не разглядеть лица, темного против заката, но чувствуется, что он улыбается. Неожиданно он взмахивает рукой – и рыба летит к костру.

Приблизившись к ней, Сережка осматривает ее со всех сторон, затем осторожно берет. Приходится притискивать ее второй рукой. Она пружинистая. Она скользкая и чуть теплая, как вода в реке. В ее круглом глазу горит, отражаясь, крохотный костерок. Широкий губастый рот открывается, и кажется, это из него доносится тихий плеск воды.

Час спустя, лежа на боку, спиной к спине с отцом, Сережка наблюдает догорающий костёр. Временами там что-то происходит: вдруг красноватым сиянием озаряется воздух, плывущий у воды туман, ближайший куст, отцовские сапоги, похожие на человеческие ноги без туловища. Но вот опять смыкается тьма, остается лишь слабое розовое пятнышко. И тогда откуда-то из глубин ночи набегает ветерок и вкрадчиво, словно слепец, ощупывает прохладными пальцами Сережкино лицо. Сережка лежит не шевелясь. Ему не то чтобы страшно, а как-то слишком все непривычно и странно…

Внезапно что-то громко взбултыхивает в реке. Похоже, что-то крупное. Накануне он слышал от отца, что кроме рыб в реке живут выдры. Скорей всего, это выдра. Сережкино воображение рисует выдру. Получается зверь величиной с собаку, с маленькими хищными глазками, мерцающими, как угольки. Конечно же, Сережка понимает, что это всего лишь фантазия, но в то же время ему ясно слышатся звуки, напоминающие шлепанье крупных мокрых лап по песку. Вот уже где-то рядом шуршит трава… Вывернув руку, Сережка ощупью торопится убедиться, что отец рядом, хотя отчетливо слышит его ровное, безмятежное дыхание. Отец рядом, все хорошо. Сережка облегченно закрывает глаза.

А вокруг продолжается невидимая ночная жизнь. Доносится, казалось бы, не слышимый до этого плеск воды (словно кто-то тихо шлепает губами). Что-то шуршит, пощелкивает; у самого лица тонко звенит комар, и от его крыльев ощущается ветерок. И где-то далеко повторяется, время от времени, протяжный звук, похожий на печальный стон. Сережка теснее прижимается к отцовской спине, теплой, большой, надежной. Повернувшись на спину, он приоткрывает глаза – и с этой минуты забывает о ночных звуках, о комарах, о баснословной выдре. Над ним, вместо привычного близкого потолка его комнаты с хорошо знакомыми шероховатостями и уютной полоской света от уличного фонаря, – темная впадина неба. Как из пропасти, оттуда тянет холодком. Тысячи звезд-искринок застыли в каком-то глубоком согласном молчании. И как от костра, от них не отвести взгляд.

Сережка так долго смотрит на звезды, что ему начинает мерещиться, будто то не звезды, а далекие рассеянные в пространстве костры. Постепенно они удаляются, словно погружаются под воду, и оттуда, из-под воды, глядят на него круглые немигающие глаза рыбы. В недоумении он разлепляет веки и опять видит ясные четкие звезды. Однако скоро они расплываются снова, и снова на их месте появляются то костры, то огромные глаза рыбы.

Теплый розовый свет касается Сережкиных век. Он пробует открыть глаза – и сейчас же сквозь ресницы врывается слепящий поток света. Где он?! В одно мгновение в голове проносятся закатное небо, фигура отца, костер, звезды… И необъяснимый восторг врывается в него вместе с солнцем. Он ночевал на берегу реки!

Он пытается встать, но не тут-то было: целый ворох вещей навален на него сверху. Вдруг, одним махом сбросив с себя одеяла и куртки, он вскакивает в страшном испуге. Отца рядом нет! Отец, несомненно, давно удит, а он, Сережка, проспал утренний клев! Хотя, пожалуй, он больше разыгрывает испуг. Ведь раз отца нет, значит, клев еще не кончился.

На тусклой от росы траве лежит удочка. Она мокрая и холодная на ощупь. Рядом – консервная банка с червями, заботливо оставленная ему отцом. От нетерпения Сережка путается в свитере, мотает головой, наконец, высвободившись, бежит с удочкой к воде. Справа, за ближним семейством камышей, он успевает заметить плечи и голову отца и плавно изогнутую линию удилища. И снова непонятная буря радости обрушивается на него. Ему почему-то хочется громко захохотать или крикнуть что-нибудь отцу. Но он знает, что на рыбалке не полагается шуметь, и потому лишь подпрыгивает на бегу, да так высоко, что это почти похоже на полет.

После того как непослушный червяк был наконец нанизан на вопросительный знак крючка (по всем правилам, как учил отец), и удочка с наживкой после третьей попытки заброшена на нужное расстояние от берега, и поплавок успокоился, после того как Сережка истоптал песок у кромки воды – у него вдруг клюнуло! Впервые в жизни!

Сперва он даже не понял, что произошло: поплавок исчез… Мелкие колечки разбегались на его месте по дремотной, чуть туманной поверхности воды. Он даже рассердился: что за шутки?! – недоуменно потянул – и тотчас ощутил сопротивление! Что-то живое, сильное двигалось на том конце снасти. Оно так упорно тащило лесу к себе, что Сережка одной ногой угодил в воду. Удочка изогнулась еще сильнее и дергалась, как живая. «Есть!» – огнем полыхнуло по Сережкиным щекам. Сердце его забилось так сильно, что, казалось, это от его ударов вздрагивает удочка. Стиснув удилище обеими руками, задыхаясь, Сережка шарахнулся к берегу. На поверхности реки возник темный бугорок и пошел зигзагами, затем погрузился снова. «Ушла?!» – вытаращив глаза, Сережка изо всех сил рванул удочку. В воздухе блеснуло – и сейчас же удилище облегченно отскочило назад, а добыча полетела самостоятельно, прямо над Сережкиной головой и шлепнулась на истоптанную им кромку берега.