Олег Рябов - Девочка в саду и другие рассказы Страница 3

Любил, конечно, Иван Лукич свою дочь и поэтому виду не показал, но в душе очень расстроился, даже обиделся на супругу, что та без спросу, не посоветовавшись, отдала самовар. А потому – сходил он на дебаркадер за кипятком один раз, другой, а потом так и остался там, на нем, жить.

Никаким шкипером Лукич не был: просто подарил ему кто-то как-то тельняшку, а потом китель речной, а там и фуражку капитанскую. Научился он команды командовать в рупор, вроде «Отдать швартовы!», а через два года все уже и не представляли дебаркадер без Лукича.

Да только если где что-то немножко покосилось, все остальное развалится. В одну зиму случились две беды: новый дом Людмилин сгорел вместе с мужем и самоваром, а потом Анна Ивановна пропала, только весной нашли ее среди вылезших голубеньких подснежников – и зачем она зимой в лес забрела, не понятно. Так получился на старости лет Иван Лукич без жены и без внуков. Зимой он жил в избе со своей Людмилой, изредка поругиваясь, а на лето на дебаркадер перебирался.

У этой-то самой Людмилы и снимали дачу родители, где Василий с младшим братом Вовкой и бабушкой жили все лето. Двадцать пятого августа все дачники, у которых дети постарше, собрались и уехали в город – готовиться к школе. Васькин отец тоже приехал за ним, да задержался на пару дней, чтобы порыбачить – погода стояла отличная. А младший брат Вовка – ему не в школу – и бабушка оставались еще пожить.

Решил Лукич уважить городского гостя и вечером, заглянув в избу дочери, вытащил из своего загашника заначку – бутылку английского виски, непонятно каким образом образовавшегося у него. А в принципе, понятно, откуда: базы ОРСов у речников были богатейшими в те годы, и можно было на них разжиться и зарубежным спиртным, и американскими сигаретами, и английскими носками. Вот поставил Лукич гордо на стол бутылку и пригласил Васькиного отца выпить с ним.

– Нет, Иван Лукич, – твердо сказал гость, – выпивать я с тобой не буду. Повода нет, да и вообще, с какой стати? Давай просто чаю попьем, вот я тут гостинцев с собой прихватил.

– Как не будешь выпивать?

– Да так – не буду.

– Это что же – я к тебе с уважением, а ты меня вроде как презираешь?

– Да нет, не презираю. Даже наоборот – уважаю. А вот выпивать не буду.

– Ты, мужик, чего-то не понимаешь, или я, может, чего не то делаю. Я же к тебе… А ты?

– А что я?

– Да знаешь, что ты вообще ни хрена отсюда в город не уедешь, пока со мной не выпьешь по-дружески? – хлопнул дверью и ушел к себе на дебаркадер.

Через пару дней собрал Васька свой рюкзачок пионерский, отец взял свой охотничий, и отправились они на дебаркадер поздно вечером, скорее, даже ночью. Пароход, идущий в город, проходил мимо поселка почти ночью и причаливал только тогда, когда пассажиры были. Стояли Васька с отцом у перил дебаркадера, ждали, а когда небольшой колесный пароходик «Островский», тускло поблескивая огоньками и шлепая плицами, стал подходить ближе, вышел из своей каморки шкипер.

– Как у тебя, Лукич? – спросил через рупор голос с парохода.

– Да нет никого, – ответил в рупор шкипер и пошел к себе в каморку, даже не взглянув на стоявших недалеко от него.

Пароход проплыл мимо дебаркадера и пошел в город.

Утром Васькин отец отправился на дебаркадер разбираться. Ничего из этой разборки не получилось – еще хуже стало, чуть не подрались. Тогда отец подключил к решению проблемы хозяйку Людмилу – к нему она относилась с симпатией: кокетничала, строила глазки. Да только и поход дочери к суровому ее папаше ничего не дал – ответ был один: «Он никуда отсюда не уедет!»

В тот же день на клубе поселка вывесили объявление, что вечером будет выступление знаменитого гипнотизера Вольфа Мессинга. Артисты приехали на «финлянчике», и пароходик пришвартовался прямо в ремонтных доках затона. Отец Васьки ходил туда, чтобы договориться о возвращении в город с ними, но оказалось, что артисты назавтра пойдут вниз по реке, в Работки.

А поселок тем временем просто с ума сходил – чего только не говорили про этого артиста: что приехавший Мессинг гипнотизировал и Сталина, и Гитлера. Народу в клубе вечером набилось столько, что и на полу сидели. Васька с Вовкой тоже – на корточках, у самой сцены. Конечно, Мессинг для начала сидящих в зале загипнотизировал – все уснули. Один пятилетний Вовка не спал, он смотрел на чародея с открытым ртом. Потом еще были разные фокусы и чудеса. А когда после окончания сеанса зрители, отхлопав ладони, стали расходиться, Вовка поднялся, подошел к сцене и громко сказал Мессингу:

– А я знаю!

– Что ты знаешь, мальчик? – спросил Мессинг.

– Знаю все!

– А как мою помощницу зовут?

– Эсмеральду, что ли?

– Да!

– Тетя Таня.

– Ну а знаешь, например, где я родился?

– В деревне, – ответил Вовка, – там говорят не по-нашему.

Вольф Мессинг удивленно посмотрел на Вовку.

– А в какой день я родился?

– Во вторник, – уверенно произнес Вовка.

Мессинг ненадолго задумался и, уже с серьезным интересом посмотрев на Вовку, спросил:

– А ты здесь с кем?

– Со старшим братом.

– Поговорить бы мне с тобой надо, мальчик.

Из клуба братья отправились прямиком на дебаркадер. Лукич стоял у перил под тусклой лампочкой, обмотанной проволочной сеткой, жевал потухшую папиросу и смотрел в черную воду. Ребята направились к нему, шкипер конфликт с их отцом никак не связывал с ними самими.

– Иван Лукич, а ты почему в клубе не был?

– Я фокусы не люблю и не верю в них.

– Напрасно. Хочешь – я тебя загипнотизирую? – спросил Вовка.

– Это как?

– Садись на скамейку. Я сейчас скажу «спать», и ты уснешь.

– Прямо, – ухмыльнулся Лукич.

– Не прямо, а криво, – произнес Вовка и, широко открыв глаза, уставился на шкипера.

Тот, уже отбросив исслюнявленную папиросину, покорно уселся на лавку.

– А теперь спи, наш дорогой Иван Лукич, – Вовка несколько раз развел руками в стороны, и шкипер, свесив голову в капитанской фуражке, покорно заснул.

– Беги за папой, получилось, а я здесь на атанде постою, – прошептал Вовка брату.

Васька бросился домой.

Артисты пришли садиться на свой «финлянчик», уже пришвартовавшийся к дебаркадеру, когда Вовка дежурил около спящего Лукича. Он радостно бросился им навстречу, крича:

– Дяденька артист, у меня получилось!

– Что получилось? – спросил у мальчика великий иллюзионист.

– Я сделал это, он заснул, – и Вовка показал на спящего Лукича.

– Идите, садитесь. Я вас догоню, я на минутку, – обратился артист к своим спутникам, уже поднимавшимся по шатким сходням на борт.

Он обнял Вовку за плечи и шепотом, чуть дрожащим голосом сказал:

– Тебя как зовут?

– Вовка.

– Пойдем, Володя, на корму или на нос: не поймешь тут. Я хочу попросить у тебя об одном одолжении, – он сел на ржавый чугунный кнехт, двумя руками взял Вовку за плечи и, старательно глядя своими блестящими черными глазами в широко раскрытые Вовкины, продолжил: – Я прошу тебя об одном: никогда не пользуйся своим даром. Забудь о нем. Потеряй его, если сможешь. Поверь мне: я загубил свою жизнь, я испытал столько горя в жизни, а виной тому такой дар. И если он откроется в тебе, как и у меня, тебя ждут большие несчастья. Запомни, что я тебе сказал, и поверь мне. Я хочу для тебя только счастья и добра, – артист сжал Вовкины плечи, встал и поторопился за своими коллегами.

Поздно ночью провожала своих постояльцев на дебаркадер Людмила. Лукич сладко спал, сидя на лавочке, фуражка съехала набекрень, а по щетине изо рта стекала слюна. Двухпалубный пароходик «Михаил Калинин», мерцая редкими ночными сигнальными огнями, мягко шлепая плицами, подплывал к пристани.

– Что у тебя там, Лукич? – спросили в рупор.

– Забери двоих, – зычно ответила в рупор Людмила, – батька что-то того…

Супруга пришла рано утром, пока Василий еще спал, и сразу на кухню, готовить завтрак. Он, проснувшись, почему-то ничему не удивился.

– Где была-то? – только и спросил.

– Да у деверя, брата твоего, Вовки. Надо было с его Марией поговорить, да заболтались.

Щука

Уж не знаю: есть ли какая польза кому от фольклорных экспедиций. Может, конечно, какой-нибудь ученый и запишет новую поговорку или сказку, а то и зарисует наличник с берегиней или фараонкой. Вон Коля Старшинов целую книжку матерных частушек напечатал – стыдоба да и только. Нам, студентам филфака, любопытнее всего было пробовать в разных деревнях местную самогонку, тоже как бы фольклор.

Облазили мы весь Воротынский район – Фокино, Сомовку, Карповку, Криуши – и оказались в старинном русском селе Бармино: церковь великолепная – красавица, на берегу дебаркадер с шаткими сходнями, тетки в сарафанах и платках рыбой, ягодами торгуют. Съели мы по стакану малины, щуку вяленую разодрали одну на пятерых и слышим, что баржа-самоходка, что стоит у дебаркадера, – это плавучий магазин, и идет он сейчас в Великовское, село на том берегу Волги. А на том берегу всегда всё интереснее.