Иван Охлобыстин - Пустынные герои (сборник) Страница 3

Про «Мао» мне много хочется сказать, потому что родной ресторан, потому что хозяйка этого ресторана Таня Беркович мне близкий и родной человек. И еще потому, конечно, что мы сидели здесь со Стасом Наминым. Я помню начало разговора со Стасом Наминым, помню прекрасно. Я благодарил его, что он «Металлику» привез. И говорил, что жалко, что не прошла его идея с Лениным – покатать его по миру. В «Мао» вообще-то еда неплохая, она восточная такая. Что-то мы ели, наверное. Чего-то мы ели, но вряд ли. Потому что после «Роллинг Стоунз» есть уже не хотелось. И вообще, помимо всего хорошего, что есть в меню «Мао», самое лучшее, конечно, Таня Беркович. На Таню сюда надо приходить! То есть не на Таню – я убью за Таню! – а к Тане.

Но мы все-таки ушли. В ресторан «Дадди террас», который мы сразу назвали «Папкина веранда». Там действительно один из лучших видов на Москву-реку. Меня очень возбудили стулья, которые там находились. Они, по-моему, больше человеческого роста. Я даже вспомнил, как играл в спектакле «Привидения» с мамой, и там были вот такие здоровые стулья. «Папкин террас» хорош еще тем, что там меня научили пить самбуку. Пить-то я ее пил, но, оказывается, не умел. После того как выпьешь, надо вдыхать пары. Зачем это надо, я не знаю. Наверное, значительнее. Еще менее полезно для здоровья, но дает, наверное, то, что надо.

В ресторане Вася встретил Гулливера, они ушли по бизнесу тереть, а потом Гулливер за нас заплатил. Несмотря на то что у него сгорел «Дягилев». Кстати, по поводу оплаты. Мне кажется, это справедливо и правильно мы сделали, что, получив вперед гонорар вот за данный текст, весь его пропили в этом походе (автор пропивал гонорар за ресторанную критику из предыдущего номера журнала, она называлась «Травят честной народ». – «РП»).

Вот потом я не очень помню. Конечно, по логике действий мы должны были направиться в «Арт-Академию». Потому что этот ресторан возглавляют художники Митта, Дубоссарский и Виноградов. Ну, конечно, еще кто-то возглавляет, но я знаю только их. Женя Митта даже сделал декорации для моего спектакля по Андрею Платонову «Шарманка». В нем есть сцена испытания новых форм еды: каша из саранчи, котлеты из чернозема, березовый сок пополам с муравьиной кислотой и уксус с махорочными крошками. Вот это все Женя сделал из надувных шаров и дыма. Но надо сказать, в ресторане еда гораздо лучше, чем в моем спектакле. На сто порядков лучше. Особенно мне нравится там щавелевый суп, потому что он там есть. А я очень люблю щавелевый суп. Просто не помню, ел его в этот раз или нет. А вот что помню, так это давнее обещание купить свой портрет у Виноградова и Дубоссарского. И я куплю его. Через прессу обещаю.

В клуб «Рай» мы попали, наверное, в самый разгул пороков. Я с самого начала надеялся, что он будет закрыт. И вообще считал, что в «Рай» надо только заскакивать: навестил – и привет. Я ведь был до этого в «Раю», трезвым, и познакомился с Гусом Хиддинком. А вот в этот раз не помню, что там было. Может быть, я плясал, может быть, пел. Но вот на том диске, что записывала девушка Маша для вашего журнала, который мне потом дали, я услышал такие слова: «Это место для молодежи, но я не хочу, чтобы мои дети бывали тут». На вопрос: «Почему?» – я ответил: «Потому». На этом запись обрывается. И что было дальше, известно одному Васиному води телю.

Проснулся дома, и мои ощущения после этого похода – конечно, стыд. Ну, стыд как абстинентный синдром – это естественно. На самом деле мне нравится, что есть такое вот собрание ресторанов разных, и не в турецком супермаркете, а в таком странном местечке из красного камня, как Кремль. Потом узнал, будучи здесь в трезвом состоянии, что тут есть галереи, боксерский клуб, кинотеатры в этих самых штуках. Более того, вспомнил, что сам здесь в каком-то месте принимал участие в премии «Инновации современного искусства». И вот сейчас пишу эти строки сразу после того, как зачитывал отрывки из рассказов Олега Кашина на телеканале «Дождь» – он тоже здесь находится. То есть тут вообще место-то культурное. В принципе, это место, помимо ресторанов, которые утлой моей голове и ушлой Васиной были нужны для ресторанной критики, гораздо интереснее во всем.

Нет, все-таки, поскольку я артист и режиссер, я к критике изначально отношусь нехорошо. А к ресторанам хорошо. И вот ресторан и ресторанный критик для меня – несоединимые две вещи. Рестораны я как бы люблю даже и плохие, это нужное для людей дело и место. А вот критику ненавижу. Так что я лучше буду буфетчиком, потому что еще Грибоедов сказал: «Ну как не полюбить буфетчика Петрушу?»

P. S. Кстати, ни в одном из заведений, где мы были, буфетчиков по имени Петруша нету. Павлы есть, Евгении есть, Виктор. Петруши нет. А может быть, есть. Я не помню.

Иван Охлобыстин. Вторая серия

Водка – никогда не упоминаемый, но всегда присутствующий элемент любого уравнения квантовой физики…

РОССИЙСКИЙ АКТЕР, РЕЖИССЕР, СЦЕНАРИСТ, ДРАМАТУРГ, ЖУРНАЛИСТ И ПИСАТЕЛЬ. РОДИЛСЯ В ДОМЕ ОТДЫХА «ПОЛЕНОВО», В ТУЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ. ЗА СВОЮ КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ИМЕЕТ 17 НАГРАД ЗА ЛУЧШУЮ РЕЖИССУРУ, 9 НАГРАД ЗА ЛУЧШУЮ АКТЕРСКУЮ РОЛЬ И 21 НАГРАДУ ЗА ЛУЧШИЙ СЦЕНАРИЙ. ПИСАЛ РЕПОРТАЖИ В ЖУРНАЛ «СТОЛИЦА». РЕГУЛЯРНО ПУБЛИКУЕТ КОЛОНКИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ЖУРНАЛЕ «Русский пионер».

1. Как я был миллиардером

Как-то я выиграл в дурака у арабского шейха Самира Ашрафа Абдель Баки атомную подводную лодку. Несмотря на мое яростное желание владеть именно подводной лодкой, мне отдали деньгами. Тогдашний министр обороны чего-то так и не решился подписать. А я был полон эсхатологических устремлений. Я хотел подойти к Южному полюсу и нанести множественный ядерный удар в точку земной оси.

Кто мог предположить, что существуют гражданские атомные подводные лодки!

По моей научной версии, ядерный удар «под хвостик» планете помог бы нашей атмосфере мгновенно реабилитироваться и мы зажили бы по-новому. Правда, существовала опасность зарождения волны землетрясений по всей земной коре в девять – десять баллов. Но это недоказуемо, поэтому наплевать.

Я, наивный романтик, был уверен, что все земное сообщество вскладчину выкупит у меня мою научную мечту, а я приобрету маленькое государство в Европе и такое же маленькое в Южной Америке.

Но у министра обороны чего-то Самир не подписал и отслюнявил ассигнациями. Правда, за моральный ущерб дал вдвое больше.

Я его пытался отговорить:

– Самир, не пижонь. Здесь все свои. Папа тебе башку оторвет.

– Не оторвет. Я скажу, что у тебя женщину перекупил. В Дубае, у дяди Ясура. Из Швеции женщина. Без бороды.

– Где ты эту женщину из Швеции без бороды возьмешь?

– Уже. Она из меня веревки вьет. Буду жениться.

– Невесте эта история может не понравиться, и я рискую потерять друга, – засомневался я.

– Повторяю: невеста из Швеции. Мы с ней у Петлюры познакомились.

– Ну, если у Петлюры… Так понимаю – невеста не против гарема?

– Я ее люблю больше жизни. Она звезда моей души! Мечта моих детских снов!

– У тебя проблемы, толстяк.

– Я знаю, – грустно кивнул он.

Вот так мы обсудили результаты игры, сидя на ржавой площадке Бережковского моста душной ночью 1989 года.

Я поставил на кон прыжок с моста, Самир засомневался и поставил подводную лодку, которую папа на совершеннолетие вместе с остальными подарками на него переписал.

По прошествии двух недель на мои свежеоткрытые счета, разбросанные по разным банкам мира, лег 1 миллиард 477 миллионов долларов. Напомню: шел 1989 год, банковское дело в России еще особо не прижилось. Пришлось месяц потратить на загранпоездки, оформление бумаг и дикий банкет в Монако с представителями королевских домов этого курортного региона.

Тогда я учился на втором курсе института, деньги мне тратить было некогда: мы всем курсом ставили спектакль по книге Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки» и параллельно шли экзамены. Тем более что по тем временам на родине меня могли за зонтик зарезать, а за два ярда[1] вообще распылить на атомы.

По приезде из Монако я тихо поручил одному энергичному товарищу Z, в прошлом офицеру СВР, купить на все деньги нефтяные вышки в том же Кувейте и, по факту заработка, вкладываться в одну южнокорейскую фирму, выпускающую магнитофоны. Товарищ Z прохладным сентябрьским утром подписал со мной на пыльном подоконнике лестницы во вгиковской общаге на улице Галушкина три-четыре бумажки с печатями и пропал на полгода. Через шесть месяцев он вернулся с новостью, что сделал, как я велел, и мы увеличили капитал еще на шестьдесят миллионов долларов. Товарищ Z застал меня в самый неподходящий момент – я похмелялся темным пивом «Портер» в беседке за павильоном «Рыболовство» на ВДНХ.

Меня тогда жутко томили неразделенные чувства к однокурснице, я собирался выдуть себе мозг картечью из двустволки и сердечно не был заинтересован заниматься деньгами.