Андрей Кайгородов - Вибрирующая реальность. роман Страница 3

Он не мог объяснить почему это так, но это было так, без всяких объяснений. Третий глаз, шестое чувство. Нечто похожее Вазян испытывал к риелторам и людям с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

– В этом парке голубые любят собираться – мерзко, словно разжевывая коровью лепешку, произнес Вазян, отводя свой взгляд от Григория.

– А вы вот, как хотите – расправил свои плечи Гриша – мне все ж таки кажется, что это своего рода болезнь, помешательство. И ведь никто не пробует их лечить, сначала в тюрьму сажали, а теперь, пожалуйста, по телику кажут.

– Тут, дорогой вы мой, менеджер – сделав глоток пива, начал доктор – не то чтобы они были больны, хотя, конечно же, ваша правда, это люди с психическими отклонениями, с глубинными личностными комплексами, сформированными на стадии даже не взросления, а раньше: детства, отрочества, юности. Так вот о чем я собственно, общество наше насквозь больное. У этого общества, словно у зараженного СПИДом, нет иммунитета и всякая зараза, как репей липнет к нему, проникает в самое нутро и там пускает корни.

– Общество, общество – вновь возмутился Вазян – что такое общество? Это каждый из нас отдельно взятый. Я, ты, он, она, вместе дружная семья, вместе дружная страна. И что, каждый из нас болен, всех нас нужно лечить? Или как-то нужно лечить общество, а мы вылечимся сами по себе, когда общество будет здоровым? Что за бред? И что, вообще, вы называете здоровым обществом? Какое, по-вашему, общество на земле здоровое? Пусть не сейчас, можно взять любой исторический отрезок. Гомосексуализм, как болезнь, стоит у истоков любой общественной формации, будь это Греция, Рим, восток. Средневековье – инквизиция, молот ведьм, Крестовые походы, здоровьем и не пахнет, возрождение – полный разврат, капитализм – войны, каторжный труд, труд детей, проституция и все прочее. Социализм – реки крови, лагеря. И вот приплыли, заболели, потеряли иммунитет, чего вдруг?

– Почему вдруг не вдруг. Вы кто по профессии? – Самсон спросил не из любопытства, а, для того чтобы слегка обескуражить противника, нарушить его равновесие.

– Искусствовед – не без ложной доли скромности произнес Вазян.

– Вот и чудно, скажите-ка мне, Рублевская Троица, фрески Дионисия, храмы и церкви по всей Руси, что это? Не утруждайте себя, я вам отвечу что это, это хорда, духовная составляющая нашего русского народа, столп, основа основ.

– Вы же врач – уставился на Самсона Гриша – какой столб? Вы же материалист.

– Да, да – поддакнул Вазян, – наука отрицает понятие души. Наука говорит, что души нет, есть мускулы, печенка, селезенка, мозг, а души нет.

– Вы безнадежно устарели. Наука, медицина в том числе, никогда не отрицала духовности, однако, смотрела на нее слегка с иной стороны, нежели религия, но на то она и наука. Фрейд между прочим был психиатром. А его ученик Юнг открыл коллективное бессознательное. А что есть коллективное бессознательное если не душа народа?

– О, все понеслась – отхлебнул пивка искусствовед – давайте только о душе народной не будем. А то мы так черте до чего можем договориться.

– Чего-то поджимает меня потихоньку – огляделся по сторонам Гриша, в поисках туалета – отлить бы надо, самое время.

– А вон кабинки синие – кивнул в сторону биотуалетов Вазян.

– Лучше через дорогу перейди, там, вон кафешка есть, в ней нормальный туалет и бесплатный к тому же – посоветовал Самсон – в этих кабинках зараза одна. Запросто можешь гонорею словить, или сифилис.

– Подагру еще – усмехнулся Вазян.

– Подагру, это вряд ли – серьезно возразил ему доктор – а всякие гонококки и прочую дрянь на раз два.

– Все, перестаньте меня стращать – Гриша встал и направился в туалет.

Вазян и Самсон проводили его взглядами.

Возле трех синих кабинок в порядке очередности стоял разношерстный народ, объединенный одной заветной целью, справить малую нужду. Последними в очереди стояли три, раскованного вида, девушки. Они были вызывающе одеты и вели себя подобным образом: курили, плевались и пили пиво прямо из бутылок. Чуть впереди них, в очереди в другую кабинку стояли четыре молодых, слегка подвыпивших парня, всё в них от одежды, до жестов, манеры разговаривать, говорило о том, что они принадлежат к самому многочисленному сословию города Москвы – менеджерам среднего звена. Все четверо приехали в Москву из разных уголков великой и могучей страны, с одним-единственным желанием – хорошо жить. В это обширное по своему звучанию и размаху понятие умещается совсем немного, а практически одно желание – иметь много денег. Когда есть деньги, ты король мира, думали они, просиживая штаны в маленьких конторках своих городков. Уже в Москве, в полной мере осознав, что помимо денег, приносит моральное удовлетворение еще и власть над подчиненными, сам статус менеджера среднего звена, принадлежность к когорте, касте избранных и мечта дослужиться до топ-менеджера.

Прямо перед входом в кабинку стояли несколько молодых людей непонятного пола, одетых во все черное. По всей видимости, это были готы, а может эммо, они стояли тихо, никого не трогая, молча ожидая освобождения кабинки. Влюбленные в смерть тоже хотят писать. За четырьмя менеджерами стояла мама с ребенком лет 10 ти. Ребенок припрыгивал с ноги на ногу, то и дело, дергая маму за рукав со словами – «ну когда уже?». Мама всякий раз грубо отдергивала руку и принималась ворчать – «перестань, не можешь потерпеть пять минут».

Гриша прошел мимо очереди, бросив беглый взгляд на трех девиц. Дойдя до проезжей части, он подождал, когда проедут машины, перебежал на другую сторону и скрылся за дверью в кафе.

Доктор и искусствовед молчали, думая каждый о своем.

Вазян вспоминал, как познакомился с художницей, на несколько лет старше его, как они гуляли по вечерней Москве, по набережной, смотрели и восхищались буйством красок, лежащих на зеленом, пахнущем бензином и соляркой, холсте Москва – реки, отражением рекламных огней большого города. Он читал ей стихи, она рассказывала ему о художниках, живописных приемах, о талантливых детях, которых она учит рисовать. Никаких иллюзий на ее счет Арнольд не испытывал, ему просто нравилось находиться в обществе этой грациозной, изящной, импозантной женщины. Ни одна из особей противоположного пола, которых встречал он раньше, не походила на нее. Она была какая-то неземная, словно принцесса, из давно забытой сказки.

Искусствовед сделал еще один глоток пива, закурил и подумал, что должно быть нет любви в этом мире, а все беды, конечно же, из-за баб. Ромео и Джульетта – глупая выдумка гения, только и всего. Толстой был бытописцем, поэтому и не любил ни комичных, ни трагичных выдумок великого английского мастера.

Вазян был женат в третий раз. Он не то чтобы испытывал страстные чувства любви, ко всем этим женщинам, скорее отношения с ними были удобны, для Арнольда. Он, как любой человек, влюблялся, женился и дальше все шло по накатанной: привычка, уважение, совместный быт, вынос мусора, супружеский долг и все прочее, что подстерегает людей на пути брака. Первая жена ушла от него к его знакомому, Косте Складному, начальнику промышленной базы. Вазян долго переживал, много плакал и чуть было в сердцах не проклял обоих. Он запил. Пил долго и упорно, при этом все чаще стал посещать церковь, молился, ставил свечи и целовал иконы, что до этого никогда не делал. Все его просьбы, обращенные к Богу, сводились к одному, он просил большой и чистой любви, чтобы его избранница была преданна ему и никогда не изменяла. Бог или интернет, точно сказать сложно, посылал ему за три года холостяцкой жизни, каждый месяц новое молодое или уже не очень, округлое женское тело, со своими амбициями, закидонами, тараканами и прочими заморочками. Вазян не был особо разборчив в плане сексуальном, поэтому телами своих знакомых барышень пользовался в полной мере. Но так, чтобы нашлись иные точки соприкосновения, кроме постели, увы. Ни одна из женщин по тем или иным причинам не подходили Вазяну. Иная была слишком скромная, тихая и молчаливая, другая толстая, третья худая, четвертая зануда, пятая заразила его чесоткой. Вазян месяца два не мог излечиться от этого недуга. Он натирал и мазал тело различными микстурами, настойками и мазями, кипятил в баке белье и удрученно мастурбировал, проклиная всех баб на свете. Он устал чесаться, все его тело было покрыто начесами и волдырями.

На исходе третьего года поисков любви, он встретил свою вторую жену. Это было милое, юное создание с большим количеством различных комплексов, спровоцированных одиночеством и множеством иных личностных факторов. Ей, как и многим молодым женщинам детородного возраста, хотелось семью и детей. Вполне объяснимое явление – материнский зов, природная потребность и результат – истерия, блуждание матки по организму, как говорили древние греки. А что же Вазян? Во-первых, он был мужчина, а во-вторых, у него имелась дочь, от первого брака, с которой ему доводилось видеться очень редко. В-третьих, искусствовед смотрел на свою будущую жену, как на очередную партнершу для секса и, в-четвертых, продолжал пить, страдать, ходить на работу и в церковь, в общем жить, так, как жил до этого, в свое удовольствие.