Михаил Князев - Рукопись, найденная на чердаке. Рассказы. Ключ Тортилы Страница 3

Обычно, обосновавшись на каком-то месте, я начинаю с того, что ненавязчиво рассматриваю окружающих, пытаясь увидеть интересные лица. Но в этот раз не стал этого делать – уж больно было мерзко на душе, а, полуобернувшись к окну, принялся смотреть на проплывающие за окном окрестности, чтобы попытаться как-то отвлечься от мрачного восприятия действительности.

А должен вам сказать, что еще одним развлечением в таких поездках, которым я часто занимаю себя глядя в окно, было высматривание в проносящихся мимо пейзажах маковок церквей. Их было немало, около десятка или чуть больше, на протяжении часа езды. Одни – близко к железной дороге, другие – чуть в стороне, некоторые – еще дальше. Я давно уже изучил эти церквушки, их внешний вид, у каждой по-своему красивый, их местоположение, и всякий раз встречал их взглядом уже как хороших знакомых, которых приятно видеть.

Одна из них, особенно симпатичная мне, появлялась минут через пятнадцать после того, как электричка отходила от моей платформы. Она была расположена довольно далеко от железной дороги, наверное километра три-четыре через широкую пойму, и появлялась всегда внезапно на высоком дальнем берегу реки, вырываясь из-за вдруг оборвавшегося более близкого лесного массива. Утром в хорошую погоду взаимное расположение солнца, церквушки и меня, едущего в электричке, таково, что освещенная солнцем церковь с колокольней ярко выделялась своей белизной на темно-зеленом фоне стены леса, начинавшегося прямо за ней.

Вот и в тот раз, повернувшись к окну и глядя на проплывающий мимо пейзаж, я автоматически стал ожидать того момента, когда церквушка вынырнет из-за леса. Но было пасмурно. Солнце скрывалось за облаками, и, несмотря на в общем-то хорошую видимость, церкви не было видно – она сливалась с общим фоном… Все же я продолжал напряженно всматриваться в то место где-то между мной и горизонтом, где, как я знал, должна была быть та «моя» колокольня…

Я уже потерял надежду что-либо разглядеть, как вдруг…

Словно кто-то специально проделал в облаках отверстие, и наклонный столб яркого солнечного света, как луч прожектора, упал прямехонько на ту мою церковь, резко, в одно мгновение, высветив ее на окружающем темно-сером фоне. Только что ее не было – и вдруг вот она! Во все своей красе как бы парит в воздухе над землей!

Картина была настолько ярка, удивительна своей четкостью, красотой и внезапностью явления, что я замер, затаив дыхание. Хотелось запечатлеть ее в своей памяти, зная и боясь, что видение вот-вот исчезнет…

Чуть погодя, переведя дыхание, я обратил взгляд внутрь вагона – было интересно, видит ли эту, прямо сказочную картину кто-нибудь еще. Вагон был по-прежнему сер и угрюм. Но он как бы притих. Кто-то спал, кто-то уткнулся в книгу, кто-то тупо смотрел в пространство пустыми глазами, жуя жвачку и слушая плеер… И лишь одно лицо, лицо молодой женщины, было обращено к окну и как бы устремлено к тому, что она там увидела. Я сразу же понял, что она видит то же, что и я. Но самое удивительное было в том, что, как и в картине за окном, ее лицо тоже было словно освещено каким-то светом (внутренним?), выделяясь чистым образом на сумрачно-сером фоне окружающих людей.

Я переводил взгляд с удивительной картины, медленно плывущей за окном электрички, на удивительную картину в вагоне и обратно и не переставал поражаться их красоте, их какому-то внутреннему единству и взаимосвязанности. Но какая была эта связь? В чем смысл этих двух светлых образов, одновременно возникших и стоящих сейчас передо мной?

Поймите меня правильно – в тех чувствах, что вызывали во мне эти две картины, вовсе не было никакого религиозного восторга. Меня ну уж никак нельзя отнести к истово верующим. То восхищение было чисто эстетического свойства – было просто красиво! И лишь появившееся в глубине сознания смутное чувство, что это не могло быть простой случайностью, что кто-то подстроил все это, привносило в душу какое-то приятное, восторженное беспокойство…

…Удивительная картина за окном не могла длиться долго. Электричка уносила меня все дальше и дальше. Прореха в облаках постепенно затянулась. Церковь с колокольней медленно угасла, слившись с окружающим. Женщина отвела взгляд от окна. Легкий вздох сожаления – мне показалось, мы сделали его одновременно. Чуть заметная спокойная и чистая улыбка на ее лице постепенно угасла, а вместе с ней медленно угас и тот свет, что освещал ее. Вскоре она вышла на какой-то остановке. Больше я никогда ее не видел.

Что это было? Одно только незначительное атмосферное явление, случайно произошедшее в тот момент и в том месте, где я его увидел, плюс мои собственные иллюзии впечатлительной натуры? Или же это нечто большее, и за этим стоит некая метафизическая сила, пославшая таким образом… Что? Знак? Знак кому? Был ли я просто случайным свидетелем этого, или все это предназначалось именно мне? Или ей, той женщине? Нам обоим, раз уж только мы его увидели? Знак о чем?

Может быть так Судьба хотела дать мне знать о том, что вот он – твой храм, что вот она – та самая женщина? Что надо было делать в таком случае? Бросить все и бежать за ней? Глупо – она ведь даже не заметила меня. Видимо, в таких ситуациях каждый ставит вопросы и выбирает ответы на них сам, и действует (или не действует) в соответствии с ними. Ну, а я…

В тот день я остался наедине со своими философскими рассуждениями о соотношении физики и метафизики в нашей жизни… Ну и, может быть, с чем-то еще, что зародилось в тот момент у меня в душе…

Человек, который всегда возвращался

Часто можно слышать: «Нельзя возвращаться туда, где ты был счастлив, где тебе было хорошо». Подразумевается, что от былого там почти ничего не осталось, и ждет тебя лишь горечь разочарования. Даже бережно хранимые воспоминания пострадают от того нового и, увы, чужого, что неизбежно появилось в твое отсутствие и безвозвратно изменило, исказило старое, родное и знакомое.

Какая чепуха! Возвращения необходимы. По крайней мере, для того типа людей, к которым Антон относил себя, своих друзей, всех тех, кого любил и уважал. Наоборот, он не любил тех, кто не хочет или даже боится возвращаться, оглядываться, кто ломится только вперед и вперед. Кому все равно, что он оставил после себя. Не оглядываясь – вперед, сжигая мосты и обрывая ставшие ненужными связи и привязанности, сбрасывая ненужный груз прошлого. Сам же Антон всегда, как бы ни было тяжело, тащил этот груз с собой. И всегда оставлял возможность возвращения. И с радостью при случае пользовался этой возможностью.

Время от времени возвращаться надо. И лучше всего как раз именно туда, где было хорошо. На его, Антона, взгляд это делает жизнь… еще более живой, что ли. Ведь кроме живого настоящего, ты обретаешь живое прошлое. Оно перестает быть мертвым, застывшим слепком памяти, постепенно угасающим по мере удаления от него по дороге времени. Возвращения (в прямом смысле этого слова) – это новое прикосновение к материальным предметам прошлого. Возвращения обновляют его, делают чуть изменчивым, живым, все время наполняя его новыми эмоциями и переживаниями. Возвращения (в переносном смысле – в мыслях, воспоминаниях) позволяют обдумать прошлое, уложить его в багаж своего опыта и, поднявшись с ним на новый уровень, идти дальше.

Настоящее – всего лишь тонкая оболочка нашего прошлого. Если не возвращаться в прошлое, не жить с ним, не вглядываться временами в него внимательно и с любовью, то однажды обнаружишь, что внутри под – может быть и яркой, радужной – оболочкой одна лишь пустота, населенная смутными призраками. Прошлое не прощает предательства и забвения…

Наверное, хорошо тому, кому не нужно возвращаться в силу той простой причины, что они никуда не уезжали. Но ведь дело не в физической перемене мест. Все гораздо глубже. Вся наша жизнь только и состоит из того, что мы кого-то покидаем, от кого-то и куда-то уходим. Антон старался уходить так, чтобы можно было вернуться с легким сердцем. Хотя бы ненадолго, хотя бы просто в гости – просто сказать: «Привет! Давно не виделись. Рад тебя видеть!» И чтобы ему улыбнулись в ответ…

Он любил возвращаться в свой маленький городок. Город своего детства. Город своей юности. Ему было в нем хорошо. И хотя город сильно изменился, хотя в нем осталось не так уж много людей, которые связывали Антона с ним и с его прошлым в нем, все равно он радостно возвращался в свой город. Радостно и, конечно, грустно.

Первое, с чего начинался его город в момент возвращения и что потом постоянно сопровождало Антона, – это его запах. Он давно уже отметил для себя, что у каждого города есть свой, присущий только ему одному запах. Запах своего города он не спутает ни с каким другим. Описать его вряд ли возможно. Это – как некая аура, которая всюду сопровождает тебя, когда ты идешь по его улицам, дышишь его воздухом. В той ауре, может быть, слегка различимы оттенки запахов липы, акации, лебеды, чуть приправленные горечью полыни. Но это лишь оттенки. Основу же составляет что-то другое. Особенно это ощущаешь поздним вечером, когда суетная дневная жизнь успокаивается, и просыпается дух города, волнующий душу и будоражащий воспоминания.