Григорий Саркисов - Маленькие люди. Коротко – о длинном Страница 3

…Свирепеев привычно толкнул дверь кабинета, плюхнулся в кресло, и уставился в окно, на стену дома напротив. Стена была шершавая и серая, как понедельник.

– Напиться, что ли? – пробормотал Свирепеев, машинально перебирая бумаги на столе. – Или не напиваться? Потом ведь изжога будет, и башка затрещит, и жена…

Свирепеев посмотрел на шкаф. Там, за папками «Входящие» и «На доклад», томилась заветная бутылочка настоящего шотландского виски, подаренная Свирепееву на прошлый день рождения. Относить домой бутылочку он не стал, – таможенного досмотра супруги Аделии Кузьминичны не прошел бы и опытный колумбийский наркокурьер, а тратить виски на гостей Свирепеев не хотел.

Так и ждала своего часа бутылочка.

– Напиваться, пожалуй, не стоит, – решил Свирепеев. – А вот рюмочку насыпать – это да. Чего вкусняшке шотландской зря без дела томиться? Ну-ка, где она у нас тут?

Свирепеев раздвинул папки «Входящие» и «На доклад», облизнулся, – и замер. Бутылочки не было.

– Это как же? – обиженно протянул Свирепеев. – Это что же… Это кто же?!..

Бывает же так: кажется, близко счастье, вот-вот ухватишь его за хвост, но только человек протянет руку, – а там и нет ничего. Показалось, значит.

– Это какая же собака мою бутылочку сперла? – размышлял Свирепеев. – Маргарита Ахундовна из планового? Она-то здесь чаще других бывает… Нет, вряд ли, ей же на пенсию скоро, зачем ей виски?.. Или секретарша Мариночка? А этой на кой ляд в руководящих шкафах рыться? И не пьет Мариночка, она по другой части…

Свирепеев задумался. Потом хлопнул себя по покатому лбу.

– Ну, точно! – шепотом вскрикнул он. – Как же я сразу не догадался! Это Мурашкин! Только он сюда без меня и заходит, когда доклад готовит. И в этом квартале тут шастал, – документы, говорит, подбирал… Вот он, подлец, оказывается, что подбирал! Нет, точно, Мурашкин бутылочку увел. Только он и мог!

– Марина! – позвал Свирепеев. – Мурашкина ко мне!

Через минуту перед Свирепеевым стоял щуплый человек в остромодном лет тридцать назад костюме.

– Ты что же это, Мурашкин, вытворяешь? – сурово спросил Свирепеев. – Как же это ты мог себе допустить, я интересуюсь знать?

– Что?! – испугался Мурашкин. – С докладом что-то не так?

– Ты мне докладом зубы не заговаривай! – заорал Свирепеев и стукнул кулаком по столешнице. – Прямо отвечай – был там?!

Свирепеев указал пальцем на шкаф.

– Был. Документы искал…

– Знаю я, какие ты документы искал! – опять заорал Свирепеев. – В стеклянной таре ты документы искал! И нашел! И выпил всю… документацию!

– Я не…

– Молчать! Пиши по собственному!

– По какому писать? – не понял Мурашкин.

– Пиши – прошу уволить меня по собственному желанию! Если, конечно, не хочешь по статье, за утрату моего доверия…

– За что, Иван Израилевич?!

– Тамбовский волк тебе Иван Израилевич! Ну, написал? Все, свободен!

Свирепеев вырвал листок с заявлением из рук оторопевшего Мурашкина, и опять вытянул руководящий палец, – на сей раз в сторону двери.

Прошла неделя.

Свирепеев вызвал секретаршу.

– Тут такое дело, сегодня ко мне приедут из министерства. А они только виски употребляют, так что надо бы бутылочку прикупить. Или лучше три. Вот тебе деньги… Только дешевку абы какую не бери, поняла? Прямо сейчас и иди, они вот-вот приедут…

– Иван Израилевич, а у вас тут целая бутылка виски стоит. Еще со дня рождения!

– Стоит, говоришь? – горько усмехнулся Свирепеев. – Ничего тут не стоит.

Он подошел к шкафу и распахнул дверцу.

– Видишь? Раньше стояло, а сейчас уже не стоит! Была бутылочка – и сплыла…

– Никуда она не сплыла, – всплеснула наманикюренными пальчиками Мариночка. – Вы же ее сами перепрятать приказали…

– Я? Когда?!

– Ой, а вы не помните? Как раз еще из главка к вам приезжали… этот…

– Куроедов?

– Ну да, Куроедов. И другой… с носом…

– Тупикян. И что?

– Вы тогда были немного… как бы это сказать…

Мариночка смущенно замолчала.

– Ну, говори, говори, – потребовал Свирепеев. – Не тяни кота!

– Вы выпили немного… много, – решилась, наконец, Мариночка. – А потом меня подозвали и шепнули, чтобы я вашу бутылку перепрятала. Вы еще сказали, что за себя не ручаетесь, а бутылочка вам потом самому пригодится, и вы не желаете ее на этих халявщиков из главка тратить…

– Ну, а дальше-то, дальше что?

– Дальше? Дальше вы водку пили…

– Ну, это понятно, а потом что было?

– Вы с Куроедовым в чехарду играли, пока не заснули, а Тупикян на столе лезгинку танцевал…

– Какую лезгинку?! Я спрашиваю, что с виски случилось?

– Да ничего не случилось. Я эту бутылку тихонько забрала из шкафа, и, как вы приказали, перепрятала.

– Где она?!

– У вас в столе должна быть. В нижнем ящике посмотрите.

Свирепеев ринулся к столу, рванул к себе нижний ящик, и обомлел, – оттуда на него смотрела красивая бутылочка шотландского виски!

– Не понял, – пробормотал Свирепеев. – Это как же… Это что же… А я думал, Мурашкин все выдул…

– Да что вы, Иван Израилевич, – махнула рукой Мариночка. – Мурашкин у нас язвенник, потому что трезвенник… ой, трезвенник, потому что язвенник. Ему вообще ни капельки нельзя…

На следующий день Мурашкина восстановили на работе. И правильно, – у нас кадры на дороге не валяются. Тем более, трезвые.

А Свирепеев с тех пор виски разлюбил.

Складка

Женщину, служащую в Учреждении, видно издалека. Она подтянута, неброско одета и еще более неброско причесана, но главное ее отличие от всех остальных дам, – государственное выражение лица. Сразу видно: эту женщину обуревают не мысли о новом рецепте борща, или, скажем, о подозрительной эсэмэске в телефоне мужа. Ее думы – о больших задачах, стоящих перед Учреждением, и о том, как эти задачи решить. От этого на лбу у таких женщин прорезается особая, Государственная Складка.

И даже если однажды придет такая дама к пластическому хирургу, ни за что не позволит она убрать Особую Складку, этот бесспорный след правильного хода мысли. И правильно сделает. Говорят, одна Руководящая Женщина после непродуманного хирургического вмешательства даже Потеряла Доверие Вышестоящей Инстанции, и для Возвращения Доверия ей пришлось вернуть Складку на место, причем на этот раз – за свой счет!..

…До Большой Карьеры и Государственной Складки, а тем более до Доверия Инстанций Зиночке было далеко. Она трудилась в Отделе Входящих всего год. Зиночка была маленькая и худенькая, и Начальница Отдела, Мальвина Бархударовна, звала ее просто – «девочка».

– Девочка, найди-ка письмо за номером 136/67/998-В, – просила Мальвина Бархударовна.

– Сейчас – мгновенно отзывалась Зиночка, и через минуту письмо лежало на руководящем столе.

– Девочка, включи чайник, кофейку хочется, – просила Мальвина Бархударовна.

И уже через три минуты перед начальницей исходила вкусным паром чашка кофе.

– Вот все бы так работали, – говорила Мальвина Бархударовна, – давно бы коммунизм наступил. Или даже капитализм…

Работы у Зиночки было много. Она приносила почту, раскладывала по папкам и подшивала входящие письма, относила письма на подпись в Канцелярию, а однажды принесла письмо прямо в Приемную Генерального Начальника!

Словом, девочка росла.

В личной жизни у Зиночки ничего особенного не происходило. Институтские подружки как-то разом повыходили замуж, родили детишек, и созванивались с Зиночкой только для того, чтобы поздравить ее с Новым годом. Не было у Зиночки и молодого человека, – если, конечно, не считать молодым человеком пятидесятилетнего Семена Викторовича, лысого женатого доцента, изредка – но все реже и реже, – остававшегося у Зиночки на ночь. Потом доцент исчез навсегда, в пустой квартире Зиночку никто не ждал, и она отдалась работе. Зиночка приходила в Отдел первой, уходила последней, аккуратно выполняла все команды Мальвины Бархударовны, и числилась в ее любимицах.

Конец ознакомительного фрагмента.