Игорь Костюченко - Хазарский оборотень. Роман Страница 3

– Эх, дичины бы, – мечтательно вздыхал боярич.

Ставр усмехнулся: любил боярский сын сладко пожить, вкусно попировать. Какой из него боярин будет, поглядим…

Огонь жадно лизал нанизанные на прутья грибы, сок с шипением падал на раскаленные угли. Гул костра не смог утаить от Ставра легкий треск. Кто это? Доман ничего не успел сообразить, а Ставр уже подвинул к себе копье, приготовился вскочить навстречу неведомой опасности.

Отблески пламени озарили еловую стену. Заколыхались ветви. Плотная тень легла на поляну.

– Онфим! – воскликнул Доман. Ставр опустил копье. К костру шагнул из черной чащи старик с широкой окладистой бородой, в которой запутались хвоинки да сухие травинки. Был он могуч и кряжист, с натруженными громадными руками, больше похожими на две коряги. За плечами виднелся охотничий лук, за поясом топор, нож. Онфим вытащил из объемистой кожаной сумы, что висела на его боку, тушку зайца. Принялся разделывать зайца, ловко сдирал шкурку.

– Как ты нашёл нас, Онфимушка? – спросил Доман.

– По следам, дело нехитрое, – пробасил ловчий, – боярыня Борислава, матушка твоя, боярич, покой потеряла, как прознала, что на Воловье ты подался. Вот меня и отправила вдогонку.

Ставр усмехнулся, направляясь к ельнику за валежиной. Доман покосился в его сторону. Толкнул кулаком Онфима в плечо.

– Ты бы попридержал язык, старый хрыч.

Ловчий изумленно захлопал глазами на такие слова боярича.

– Да я… да мы что, боярич… Что сказал-то?

Доман только махнул рукой, поспешил подбросить ненасытному пламени дровишек.

У охотничьего костра ладилась неспешная беседа. Говорили о печальном, обсуждая исчезновение Бояна. Онфим вспоминал молодые годы. Знал он Бояна по разным делам. И по ратным, и по охотничьим. Сколь раз в облавах на лютого зверя хаживали, на кабанов, лосей. Брали вместе туров да медведей. В молодые годы, когда полоцкие князья покоряли ливов, довелось и в сече кровавой рубиться. Онфим хвалил Бояна. Сказывал, что лучшего товарища на охотах и в походах не желал. Боян честен был и справедлив.

Ставр слушал речи Онфима. Горечь наполняла душу. Тосковал по отцу. Неужто ушел навсегда? Ему трудно было поверить в то, что свершилось так зло и нежданно.

– Говоришь, оборотня след приметил? – угостившись жареным зайцем с грибами, обратился к Доману старый Онфим.

– Да, вот, как тебя видел. Но пропал, будто и не было. Диво дивное! – сокрушался боярич.

Пахнуло пряно: кожей сыромятной, луком, дымом. Дядька Онфим придвинулся к боярскому отроку. Легонько толкнул в плечо плотной ладонью.

– Да ты, чай, от страха разомлел никак… Не дело для ловчего!

– Нет, нет, я ничего. Я так. Наваждение, морок попутал… Вот, говорят, тоже с русалками у реки бывает. Видишь их только ты, а другие – нет!

– Что русалки, – усмехнулся старик, – Девки они и есть девки. Гульба на уме. Ты свое знай – блюди веру в светлых богов да себя не забывай. А то будет как с тем хазарином.

– Это с каким еще хазарином? С тем, про которого на торжище бают? – спросил Онфима Ставр.

– Про него, – вздохнул старик.

– А ты что знаешь про оборотня, Онфим? – Доман пристроился у огня. Он любил слушать перехожих гусельников, былинщиков. Повесть о хазарском оборотне Доману была доподлинно известна, но он не хотел лишать себя удовольствия послушать сказ в очередной раз. Онфим знал об этом и не заставил себя упрашивать. Ловчему было лестно угодить бояричу. Авось зачтется как-нибудь. В жизни не угадать, где солому стелить.

– Был в Полоцке купец, – начал сказ Онфим, – Из далекой южной земли занесло его к нам. С товаром красным прибыл, на крепкой ладье. Торговал на спуске у Верхнего замчища. Княгиня Предслава тогда совсем еще дева была, на выданье. Весь про нее сказ. И про красавца того, про хазарина.

– Так что с ним стало, не тяни, старик. Сказывай, – прошипел Доман.

– Да я только от других слыхивал. Да, торговал хазарин. И не столько товаром своим – тканями заморскими да вином греческим, сколько красотой своей писаной. А он и вправду был пригож. Статен. Любая бы за такого удавилась. Вот и Предслава, княгиня наша теперешняя, прельстилась на посулы хазарина. Решилась бежать с ним на корабле. По Двине сначала. А там к варягам, что в студеном море на скалах живут да морского зверя промышляют.

– Худо ли житье у варягов? – спросил Ставр.

– А про то, милок, ты у Агмунда спроси. Зачастил он на подворье Радомера. Агмунд тебе, Ставрушка, про варягов всю правду и откроет. А от себя скажу, что злые они люди, варяги. Потому как и земля у них злая. Но сказывать ли про хазарина?

– Сказывай, коли начал… – буркнул боярич.

Доман и Ставр слушали рассказ старого ловчего. В ночной тьме далеко кричала одинокая птица. Дурманил аромат сырой хвои. Горький дым ел глаза. Видения представали перед взором. Сон ли, явь ли – не разобрать. Да только видел Ставр, как живых видел, и хазарина, и совсем молодую княгиню Предславу. Вот всходят они, рука об руку, по брошенным сходням на борт высокой ладьи. Поднимается алый парус, взмахивают гребцы веслами. И рулевой хрипло выкрикивает команды наперекор ветру, рвущему корабельные снасти. А родной берег уходит далеко-далеко. И Предслава стоит у борта корабля, бросая последний взгляд на замковую гору, на Полоту, сливающуюся у холма с могучей Двиной.

Но вот ревут за городским частоколом боевые трубы. Червленый плащ мелькает над валом. Бегут к пристани княжьи слуги. А в погоню бросаются челны, полные лучников. Свистят стрелы над кораблем хазарина. Бугрятся мышцы на спинах хазарских рабов. Нет, кораблю не уйти по вверх Двине. Трудно грести под тучей стрел. То один, то другой раб падает, сраженный насмерть. Миг – и хазарское судно остановлено, окружено стаей челнов. Воины полоцкого князя карабкаются на борт ладьи. Рубят канаты. Взметаются арканы, вяжут дружинники купца-хазарина, вызволяют Предславу.

Полоцкий князь скор на расправу. Хазарина бросают в башню, что высится над въездными воротами у Полоты. Волей князя предначертано Предславе жить в тереме, в отдалении от домашних. В позоре и смятении.

Оборвался внезапно рассказ Онфима, затихла стариковская речь.

– Да ты часом не заснул, боярич? – Онфим толкнул кулаком отрока в бок. Доман протер глаза, затряс вихрастой головой.

– Нет, нет, дядька Онфим. Да что там дальше-то было? Что Предслава? Тосковала по своему хазарину?

– Вестимо. Да что девичья тоска? Туман на рассвете. Мгла сошла и ладно. Дело то летом было. А к весне следующего года разродилась дитем Предслава. Точно в срок положенный, как и уготовили ей светлые боги. Мальчонку она родила. Да не стерпела позора княжна. Стыд сжег сердце. Поклонилась отцу-князю, молила убить сына.

– Где ж такое видано?

– Эх, боярич, на княжьей да боярской службе многое не так, как у простых людей. Что тут скажешь… Князь сделал все так, как просила его родная дочь. Младенца утопили в болоте, тут неподалеку, на старой гати, что шла от Воловьего озера.

– А хазарин? За него выкуп дали? Али как? – спросил Ставр.

– Если бы. Хазарина князь повелел отвести на гать и порешить.

– Неужто порешили?

– А как же? Мечом ударили, потом в костер и бросили. Я и ударил. У меня рука тогда крепкая была, не чета теперешней. Взметнулся хазарин к богам вместе с пламенем. Только, сказывали, не все так гладко закончилось. Душа хазарина воспротивилась Сварогу, не приняли ее боги. Грех, знать, велик был. Так и металась она по болотам, пока не вселилась в зверя лесного. С тех пор и мерещится людям у Воловьего озера хазарский оборотень. И изловить его нельзя. Семаргл его охраняет…

Незадолго до рассвета костер догорел. Онфим разбудил парней. Охотники направились прочь из чащи. Когда встало солнце, они были уже недалеко от городских ворот. Уже скрипели цепи подъемного моста, стража отворяла высокие дубовые створы. Над валами, частоколами и башнями града Полоцка занимался новый день 973-го года.

Весть для Радомера

Почитали и боялись полочане Радомера. По знатности и силе, учил некогда Ставра отец, мог Радомер потягаться с князьями. Дом знатного мужа возвышался на высоком берегу Полоты, словно второй детинец. Его видели в Полоцке отовсюду. Из узких окон-бойниц верхних комнат главного терема боярин обозревал дворы горожан, вымощенные дубовыми плахами улочки, ведущие к построенной недавно торговой площади, слободу в Заполотье, въездные ворота да крепкие городские стены с валами да башнями.

Никому не было ведомо, что творится на подворье боярина. Высокая бревенчатая загородь окружала его терема, брёвна с заостренными концами зодчие вбили в вал тесно, без единой щели. Ворота никаким тараном не снести. Да сверху ещё и башенка пристроена, с которой двум лучникам ладно держать оборону: луг перед подворьем открыт, словно на ладони, никуда врагу не спрятаться и незаметно не подобраться.