Алексей Еремин - Путешествие из Москвы в Санкт-Петербург Страница 3

Свернув, проехал площадью, оправленной в фасады двухэтажных старинных домов в торговых вывесках, с толпящимися покупателями, с высокой, на подклете желтой церковью с колокольней, дальше улицей ветхих особняков, – словно невыразительное лицо средних лет сменил дряхлый, но благородный старик.

Поселившись, сошел в ресторан, но прочнозапертая дверь тупо упрямилась табличке с часами работы. Пожилая уборщица из милых женщин, которые не докучают, но увидев затруднение, бескорыстно и легко помогут, объяснила, что ресторан, видимо, обслуживает специальных людей, и сказала, где лучше поесть. К крыльцу подъехал вороной автомобиль с затемненными стеклами, мужчина в льняном костюме вышел, подал руку женщине в легком летнем платье. Оглянувшись по сторонам, они торопливо скрылись за дверью, предупредительно распахнутой их шофером, а на втором этаже глухие кремовые шторы пропитал предупредительный электрический свет.

С пешеходного моста смотрел на быструю Тверцу, где как перебирают пальцы клавиши фортепиано, струились витые канаты потоков, искря на солнце.

На набережной особняк; в стеклянном мезонине пышные складки римских штор, на переносице остроконечной крыши парадного крыльца, вознесенной коринфскими колоннами, – монокль спутниковой антенны, у белокаменных ступней лежит черными догами пара породистых автомобилей. Отгородившись общей оградой чугунных копий в свежей побелке старинные особняки гостиницы, ресторана, партии «Единая Россия» и нескольких уважаемых людей; так лукавый торгаш, выставив напоказ начищенные до блеска образцы сапог, хочет сбыть интенданту тысячи рваных и дырявых пар; левее, вверх по холму, в зелени кустов длинная обгорелая стена с торчащими стропилами, ступенью выше дощатый барак, с ржавым скатом крыши, на вершине из крон тополей тускло светит купол собора без креста, – алюминиевая истертая миска, рядом серая колокольня с пустыми проемами, левее – двухэтажный дом, – четыре высоких окна в тельняшках досок; – будто вышло несколько разодетых дворян в летних белых платьях и кителях в толпу ободранных нищих.

Обедал в кафе «Юрвес», кирпичном одноэтажном здании у дороги. Посредине столов зала стеклянный потолок подпирал ствол дерева под бронзу с мигающими стеклянными камнями в коре. На высоких стульях за барной стойкой выпивали двое парней, им смеялись официантки в белых блузках и черных жилетках. За столами ели по двое-четверо люди. Я медленно кушал незаметную еду, пил вкусный брусничный морс, думал, что с детьми хорошо проехать по маршруту Тверь-Торжок-Волок-Ламский, а здесь остановиться пообедать. За стойкой смеялись официантки, иногда относили, цокая каблуками, подносы, а двое парней выпивали больше, хохотали громче, словно дикобразы в мягкую тишину обеда, голубиное воркованье разговоров, подчеркнутое перезвоном столовых приборов, таращили колючки матерных выкриков. За чаем смотрел, как шутейно стучали друг другу в плечи здоровыми кулаками парни, матерно уточняя имена, хохоча спорили, кому оплачивать счет.

Прогулялся по городу, застроенному старинными купеческими особняками и церквями. Понравилась деревянная церковь, многоярусная как китайская пагода, на высоком обрыве над Тверцой, откуда виден весь город.

В гостиничном номере я разложил на полу карту, книги и раскрыл блокнот маршрута в айфоне.

Разработка путешествия в Москве, как промывание золотоносной породы, приносило крохотки драгоценных открытий, а на карте появлялись новые остановки в пути. Вдохновляло, найденное в редких мемуарах, описание дворянского гнезда в Татарстане, больше четырех столетий принадлежавшего одному роду. В начале ХХ века там был усадебный дом, ворота, мельница, а главное «каретный двор непередаваемого вида, мужицкой работы, но так ладно и красиво рубленый, что загляденье» и «планированный парк, пруды, беседки, стриженые ели, все задумано на широкую руку».

Волновало добраться до городка Албазин на китайской границе, увидеть остатки острога 17 века. Еще хотелось в село к отцу, а главное, навестить могилы бабушки и дедушки. Мечталось пожить несколько дней в глухомани на берегу Байкала, добраться до Сахалина и обязательно искупаться в Тихом Океане.

Торжок – Дзержинск

С утра был зол.

Зол, что плохо спал с неугомонными мыслями о путешествии.

Зол, что из упрямства забрался в Тверскую область, хоть Петр заранее сообщил, что конференцию в Твери ему заменили на саммит в Юго-Восточной Азии.

Зол, что выехал в Нижний Новгород кривоезжей дорогой через Рыбинск, Ярославль, чтобы не возвращаться в Москву.

Но дорога вбирала в себя.

Как у бегущего мальчишки, вдруг, силы начинают прибывать, прибывать, и бежать все легче, веселее, и появляется, ширится, растет удовольствие от самих движений бега, – так вдруг появилось и стало заполнять сознание наслаждение.

Наслаждение тем, как автомашина мчит по шоссе и незнакомые, новые и новые лесные пейзажи вливаются через лобовое стекло.

Наслаждение, как с гудением в приоткрытом окне ветер со свистом обжигает щеку, выбивает слезу, пахнет хвоей, горячим асфальтом, испарениями нефти.

Наслаждение, что смог своей волей остановить однообразную жизнь и решиться на поездку.

Наслаждение, что остался наедине со своей судьбой.

Наслаждение.

Проезжал Углич; вспоминалось, как мы с детьми дождливым летом приплыли на теплоходе, в куртках с капюшонами гуляли по городу, и тогда маленькая младшая сидела в коляске под дождевиком, словно в полупрозрачном яйце цыпленок, и смотрела на мир круглыми голубыми глазами через круглое окошко под её круглое полное личико; как выхватывал взгляд из густой зелени парка белые, красные соборы, как крупные пионы в густой траве, и эти удивительные названия Огнева Гора, Дивная Церковь, Михаил Архангел на Бору, Дмитрия на Крови, где одно емкое слово побуждает сочинять легенды.

В Рыбинске проспект Ленина перешел в Крестовую улицу, вдоль проезжей части выстроились старинные трёхэтажные особняки, дома с колоннами, окнами в пышных лепных рамах, над крышами загорелся купол с крестом, а впереди вырос исполинский желтый собор с высокой колокольней. У моста я развернулся, проехал обратно мимо двухэтажных торговых рядов – нарядных, в чистых окнах, в свежей побелке, свернул к Волге, вышел из машины в тыл главной улице – квадратные окна торговых рядов заложены красным кирпичом, стены рыжей штукатурки в бурых пятнах, как простыни у немощных стариков, лежащих без присмотра в больничной палате, в узких арочных окнах второго этажа битые стекла, вдоль ржавой крыши тянется почерневшая гнилью, когда-то белокаменная лепнина.

Я прошелся по Крестовой улице, которая для Рыбинска Невский Проспект, Московская улица Владимира, выпил вкусный кофе с выпечкой и поехал дальше. И даже то, что в Иваново на объездной дороге сплошь и рядом лежали ямы, и даже то, что свернул не на Нижний, а куда-то в сторону Коврова, не подпортило приподнятого настроения.

Я не спеша ехал по дороге, вдоль забора рынка. Краем глаза заметил какое-то движение в узком проулке и тотчас «Ленд Ровер» потряс удар. Машину повернуло, я затормозил. Черный «БМВ» вмял мне задний бампер и крыло над колесом. Из машины выскочил и подбежал ко мне подросток, размахивая руками что-то кричал, дергал за ручку двери. Я опустил стекло: – вместе с сильным запахом алкоголя в салон полезли матерная брань, угрозы, предсказания наказания. Дав ему выговориться, спросил, сам ли он вызовет дорожную полицию или мне позвонить? Он пообещал людей, после которых мне нужна будет не полиция, а кладбищенские гробокопатели. Закрыл окно, решил не выходить из машины и вызвал полицию.

Однако появилась не полиция.

Торжественным выездом средневекового феодала подъехали белое купе «Мерседес» и огромный черный внедорожник «Линкольн» с надписью «Частное охранное предприятие «Вера и честь». На обочину вышли белолицые, светловолосые, коротко подстриженные парни в черных брюках и футболках, в белоснежных портупеях под пистолеты, округлые, словно накаченные воздухом манекены. Из «Мерседеса» ко мне подошел высокий мужчина в белоснежном костюме и черной рубашке с расстегнутым воротом, в котором в седых волосах искрил бриллиантами золотой крест, звонко постучал крупным зеленым камнем массивного золотого кольца. Запереться значило показать, что я боюсь, признаю себя слабейшим. С такого рода людьми это непозволительно и я вышел.

– Значит так. Мальчик, который въехал в тебя, – мой сын. А я – хозяин. Хочу чтобы ты это сразу понял, москвич. Глава района – мой человек, ты вот заправился – на моей заправке, купил жвачку – в моем магазине, потому что управляющий никогда бы не открылся, никогда бы не получил землю в аренду, не оформил согласований, не подключился к электричеству и канализации, кстати и водичку ты пьешь, которую разливают на паях со мной, потому что здесь даже дырку в земле без меня не сделать, толчок не поставить. Мы с тобой на дороге, которую проложил сельсовет для меня, потому что мне нужен подъезд к моему рынку, мой парень помял тебе крыло, а оформлять приедет руководитель районного ГИБДД, потому что он начальник с моей просьбы, и к мировому ты пойдешь моему, точнее к его тетке – моей сестре. К чему говорю. Ты не бойся, москвич, тебя не тронут, – наверно, – но тебе надо исчезнуть. Ты должен понимать, что авария приключилась напротив рынка, людишки видели, как ты врезался в моего парнишку, потому что они мои арендаторы. Извини, москвич, ничего личного.