А. Кривич - Как во смутной волости Страница 3

– Отстань!

Теперь из столовой доносились лишь скрежет вилки о тарелку да громкое чавканье. Почему она терпит такой тон, не поставит его на место? В излишней покладистости ее никак нельзя упрекнуть. В чем дело?

Только сейчас я наконец понял, откуда у сына деньги на водку. Конечно, это она его обеспечивает, но зачем она это делает – непонятно, кажется, ни одна мать не станет сознательно спаивать сына.

Вскоре сын насытился и ушел по своим делам, я встал с дивана и вышел в столовую. Жена в прежней позе сидела с кроссвордом, лишь грязной посуды на столе прибавилось.

– Зачем ты даешь ему деньги на водку? – спросил я.

Жена отвернулась, с каменным лицом уставилась куда-то в угол. Это выражение лица мне было знакомо, вероятно, такой же вид был у Зои Космодемьянской на допросах в гестапо.

– Ты что, не понимаешь, что спаиваешь шестнадцатилетнего щенка?

С тем же успехом я мог бы задавать вопросы собственным тапочкам. Даже не знаю, что меня раздражает больше: когда она на мое слово отвечает десятью или когда вот так уставится в стенку. Обычно она бывает готова к ответу, и тогда слова сыплются из нее, как мякина из дырявого мешка, но иногда случается, что вопрос застает ее врасплох, и тогда она застывает с непроницаемой физиономией. В такие минуты мне кажется, что слышен скрежет в ее головенке от лихорадочной работы извилин, однако результата, как правило, не случается, убогий интеллект способен воспроизводить лишь заранее заготовленные фразы.

– Ты слышишь меня?

Бесполезно. Да и какой смысл задавать вопросы, зная, что ответом будет либо молчание, либо очередная ложь?

– Тварь! – в сердцах бросил я и вернулся к телевизору.

Глава 2

19 июня 2006 года

К отделению милиции подъехали уже в темноте, капитан лихо загнал «Ниву» на стоянку и провел меня в дежурку. Дежурный, в чине майора и изрядном подпитии, видимо, для бодрого несения службы, довольно уверенно прохаживался от стены к стене и делился своим мнением о «кухонных боксерах», выказывая недюжинные познания в избитом милицейском юморе. Странно, когда он успел дослужиться до майора? Кажется, еще совсем недавно он носил погоны лейтенанта и привлекался к суду за убийство жены, а теперь – уже майор и, видимо, без всякой судимости. Чудны дела твои, Господи!

Капитан устроился за столом и начал составлять протокол, а майор заставил меня вывернуть карманы, разложил их содержимое на столе и начал тщательно описывать, с заметным усилием стараясь придать строчкам читаемый вид. Дойдя до денег, удивился величине суммы, скрупулезно пересчитал все до копейки и занес в опись, бравируя милицейской честностью. Что ж, товар по нынешним временам дефицитный, и майору есть чем гордиться, однако я с грустью смотрел на свои кровные, не особенно надеясь увидеться с ними вновь.

Наконец все формальности были соблюдены, и молоденький сержант препроводил меня в камеру, коротко растолковав правила внутреннего распорядка и назначения параши в углу. За спиной зловеще лязгнули засовы, я закурил – майор, добрая душа, разрешил оставить при себе сигареты и спички – и огляделся. Посредине камеры стол и две скамейки, привинченные к полу, у противоположных стен – пара двухэтажных нар, одни нары оказались заняты, на них покоилось нечто оборванное, измазанное глиной, неимоверно храпящее и, судя по всему, в стельку пьяное. Я докурил, воспользовался услугами совмещенного со спальней санузла в виде параши и улегся на свободные нары.

Ложе оказалось весьма жестким, в молодые годы мне доводилось много времени проводить в палатках на подобных сооружениях, однако спать на голых досках как-то не приходилось. Особенно неудобно было голове, повертевшись так и этак, я снял куртку, свернул ее и положил под голову, это слегка уменьшило дискомфорт, но сна не было ни в одном глазу: рой беспокойных мыслей бился в голове. Как случилось, что я оказался на нарах? Кажется, Сократ говорил, что во всех своих несчастьях человек виноват сам. Так в чем же моя вина? Память навязчиво возвращала к недавнему прошлому.

Январь 2006 года

Снегопад не прекращался весь день, к вечеру снега навалило сантиметров тридцать. После работы я позвал дочерей, мы втроем взяли лопаты и принялись расчищать дорожки к дровнику, гаражу, мастерской, бане. Уже почти стемнело, когда расчистка была закончена, мы полюбовались своей работой, обмели обувь и вошли в домашнее тепло. Щеки у девочек раскраснелись, глаза сияли, приятно было на них смотреть. Неужели и из них вырастут стервы бабы?

После ужина я прошел в зал, включил телевизор – опять шутки юмора, выключил, громко спросил:

– Девки, вы уроки сделали?

– Сделали, сделали, – дружно отозвались звонкие голоса.

– Ну, давайте в преферанс сыграем.

Прибежали дочки, расставили стол и стулья. Младшая начала старательно расчерчивать бумагу для записей игры, получилось у нее не особенно аккуратно, я подправил огрехи, старшая начала сдавать карты.

Играть я их научил недавно, девчонки на удивление быстро усвоили все правила игры, а младшая просто поражала своими успехами, порой обыгрывая даже меня. Как опытный игрок, она вполне реально оценивала свою карту, вероятность хорошего прикупа, когда надо, пасовала, но если играла, то закладывалась там, где необходимо, и очень редко оставалась без взятки. У старшей это получалось хуже, хотя ее способности я оценивал выше и в школе ей все давалось легко. Что ж, видимо, «есть свой талант у каждого». Игра шла своим чередом, мне карта не шла, приходилось пасовать и набирать очки на вистах, младшей везло, играла то семь, то восемь и всегда успешно.

Из своей комнаты вышел сын, подошел к нам.

– Пап, мне нужен телефончик.

Тон требовательный, глаза блуждают по полу, во всей физиономии что-то неуловимо глумливое. Я прервал игру.

– Зачем он тебе?

– Люди говорят, – процитировал он рекламный ролик.

– Попугаи тоже говорят, – я начал раздражаться. – Тебе-то есть что сказать?

– Есть, – досадливо поморщился сын.

– Ну, что ж, какие проблемы? Если есть что сказать, говори, мы слушаем.

Он молча смотрел в пол.

– Что ты молчишь? У тебя ведь уйма умных мыслей, о которых надо поведать миру, излагай. Или без телефона их нельзя высказать?

Сын наконец поднял на меня озлобленный взгляд.

– Ты ерунду городишь, – повернулся и ушел в свою комнату.

Я опешил. Если шестнадцатилетний пацан делает отцу такие заявления, дальше уже идти некуда. Или сейчас это обычное дело? Закономерный результат досужей болтовни о свободе, демократии, правах человека? Тривиальный конфликт отцов и детей? Промелькнула крылатая фраза о том, что выращивание детей – крайне неблагодарное занятие.

Я молча взял карты, пытаясь сосредоточиться на игре. Жена, до этого дремавшая на диване, зашевелилась, села и громко, чтобы слышал сын, забазлала:

– Не расстраивайся, сыночек, папа отстал от жизни, не понимает новых веяний, кроме своего топора да пилы ничего не знает. Будет тебе телефончик, не переживай.

Говоря жалостливо-сочувственным тоном, она злобно смотрела на меня, отчего мне стало весело, даже рассмеялся, потом твердо сказал:

– Никакого телефона у него не будет.

Жена, по-прежнему буравя меня злым взглядом, сменила тон на возмущенный, обращаясь уже ко мне:

– Надо шагать в ногу со временем! У всех его одноклассников есть телефоны, у них отцы думают о детях, стараются, чтобы дети не были белыми воронами. И телефоны, и компьютеры покупают. А у нас, – в этом месте ее голос возвысился до особо пафосных нот, – папа все на пиво тратит, а дети пусть ходят как зря, лишь бы папе было хорошо.

– Папа нам из пивных бутылок плотик сделает, – донесся через дверь саркастический голос сына. Дочки слушали с невозмутимым видом, но, я чувствовал, их симпатии на стороне матери. Передо мной разворачивалась наглядная иллюстрация преимущества популизма перед реализмом. Многократно слышанные мной тирады жены лучше пропускать мимо ушей, но, посмотрев на девчонок, я решил ответить:

– С этим паршивым временем я не то, что в ногу, в одном направлении идти не собираюсь. Одноклассники его бесятся с жиру, у них, поди, оба родителя работают, а у нас калека пузо вылеживает целыми днями, палец о палец не ударит, еще и недовольна, что-то гундосит! Что ж, мне теперь и пива после бани не выпить? Может, и жрать перестать?