Дина Рубина - Окна Страница 31

У каждого уважающего себя рассказчика есть такой коронный номер, который срабатывает безотказно в аудитории любого возраста, национального состава и интеллектуального уровня. У Ренаты – рассказчицы бесподобной, профессиональной, дипломированной – есть номер об Иде Абрамовне. Такой себе монолог еврейской тети. Опять же, у каждого эстрадного номера есть эмоциональная вершина. Эмоциональная вершина в монологе Иды Абрамовны совпадает со звуковым и даже сверхзвуковым пиком рассказа.

Моцарт в Карловых Варах. 2010

«…И он видит меня идти и говорит: “Ах, Ида Абрамовна-а-а-а-а-а-а!!!!!..” «Представьте себе самолет, разбегающийся на взлетной полосе, быстрее, сильнее, и – колеса отрываются от земли – взлет!!! Так голос Ренаты взмывает все выше, пронзительнее, громче… Ослепительное по сверхзвуковой своей силе «А-а-а-а-а-а-а-а!!!!» крепнет, набирает дыхание, сверлом вбуравливается в мозг – длится, длится, длится…

Каждый раз я жду, что упадет люстра. Или взорвется осколками какой-нибудь бокал в шкафу. Или у кого-то лопнут барабанные перепонки.

Слушатели обычно застывают, окаменевают, как при смертельном трюке каскадера».

Под конец, когда я уже ясно понимала (хотя и надеялась, надеялась – ведь она так отважно сражалась с болезнью!) – понимала, что развязка не за горами, я стала записывать наши телефонные разговоры. Голос ее слабел, но ирония, словесная меткость, образность речи нисколько не потускнели.

Перебирая эти беглые записочки на случайных конвертах, счетах, четвертушках бумаг, я натыкаюсь на какие-то записанные мною фразы из разговоров, вроде этой, часто произносимой старой нянькой Ренаты: «Нэ робы, як ты робыш, и нэ будь такой, як ты е!» – и не помню уже, не помню, по какому случаю их записала. Не могла же я сказать ей: «Рената, помедленней, пожалуйста, я записываю!» А может, так и было нужно?

Есть и целые рассказанные ею эпизоды, вроде истории с их другом, врачом из Германии, которого однажды немецкая полиция подвергла интересному наказанию: «Понимаете, Дина, вообще-то он врач и к тому же святой человек. Это трудно совместить, но у него получается… Так вот, на днях он ехал домой и смеялся, вспомнил за рулем что-то смешное. Оказывается, этого в Германии нельзя. Его остановил дорожный патруль, его сфотографировали и фотографию повесили на такую доску – она есть в каждом районе, как у нас раньше, помните: “Они позорят наш район!”. В Германии обычно на таких вывешивают фотографии проституток…»

Успела записать еще один эпизод: про то, как в молодости на телевидении в Харькове Рената участвовала в программе по изучению английского языка. Играла в «разговорных» сценах то официантку по имени Наташа («была очень убедительна, что вы думаете!»), то еще какую-нибудь четко говорящую по-английски куклу.

– И вдруг директора программ, редактора, главного редактора и режиссера передачи, а также меня вызывают в Обком. Не Рай! И не Гор, Дина! А Об-ком. Харьков большой город… «Получили анонимный сигнал о вашей передаче», – говорит Дурасиков. Был такой инструктор. Любил мальчиков, что никому не возбраняется, но одного утопил в бассейне, что уже хуже… Однако все это выяснилось позже, а в тот момент он высадил нас всех по ранжиру и говорит: мол, получили письмо от трудящихся, в котором такая фраза: «И вот эта Наташа с ее глупыми глазами, у нее такой вид, как будто хочет сказать – ой, как я сама себе нравлюсь!».

Рената делает паузу.

– И все эти милые люди, Дина, – продолжает она мягким и даже меланхоличным тоном, – и директор программ, и редактор, и режиссер передачи… вдруг обосрались. Они перестали на меня смотреть. Инструктор Дурасиков их спрашивает: «У нее глупые глаза?»

Я поднялась и сказала: «Нет. Умные».

И все эти кролики замерли и затряслись. Дурасиков помолчал, прокашлялся, выпил воды из стакана и сказал: «Тогда ладно…»

Есть у Ренаты и обо мне два устных рассказа.

Один – про то, как мы познакомились «вживую». Она живет в Беэр-Шеве, я – под Иерусалимом. В переводе на российские пространства это все равно, что Сочи и Екатеринбург. Но однажды меня пригласили выступить в Беэр-Шеве. Я и поехала с намерением непременно побывать у Ренаты Мухи.

Так вот, это убийственно точный по интонации, хотя и придуманный от начала до конца устный рассказ. С выкриками, вздохами, жестами, комментариями в сторону. Буквально все это я передать не могу, могу только бледно пересказать.

Итак, я впервые являюсь в дом, в «знаменитой» широкополой шляпе, с коробкой конфет и подвявшим букетом цветов, которые мне подарили на выступлении.

И вот «папа Вадик» (муж Ренаты – Вадим Ткаченко) расставляет стол, сын Митя что-то там сервирует… а Рената «делает разговор». Я при этом изображаюсь страшно культурной элегантной дамой, даже слегка чопорной. Кажется, даже в лайковых перчатках, каких сроду у меня не бывало.

Рената, которая волнуется и хочет «произвести на эту селедку впечатление», начинает рассказывать «про Гришку» (есть у нее такой уж точно смешной рассказ).

– И тут я вижу, что Динино лицо по мере повествования вытягивается, каменеет и теряет всяческое выражение улыбки. Я продолжаю… Рассказ к концу все смешнее и смешнее… Трагизм в глазах гостьи возрастает. Что такое, думаю я в панике, ведь точно смешно! Заканчиваю… И вы, Дина, замороженным голосом, сквозь зубы говорите: «Рената, какая же вы блядь!» Ничего для первого раза, да? А?! – (Ее любимый выкрик: «А?!») – И когда я осторожно так замечаю, что в моем возрасте это, пожалуй, уже комплимент, и интересуюсь, чем, так сказать, заработала столь лестное… Дина сурово обрывает: «Вы хотите сказать, что этот рассказ у вас не записан?» Я отвечаю: «И этот, и все остальные». Дина с каменным лицом: «Конечно, блядь!»

Самое смешное, что этот рассказ основан на моем действительном возмущении: каждый раз я – письменный раб, пленник кириллицы, – услышав очередной виртуозно детализированный, оркестрованный колоссальным голосовым диапазоном устный рассказ Ренаты Мухи, принималась ругать ее:

– И это не записано?!

Второй рассказ, – про то, когда я приезжаю в следующий раз, – еще пикантнее.

Как Рената открывает мне дверь и я спрашиваю с разгоряченным лицом:

– Рената, почему у вашего соседа яйца справа?

Якобы я ошиблась дверью, мне открыл сосед на нижней площадке, и он был в трусах. И что в этом вопросе якобы никакого криминала нет. Оказывается, все английские портные-брючники, снимая размеры, непременно спрашивают клиентов: сэр, вы носите яйца справа или слева?

…И вот, переночевав у Ренаты, наутро я ухожу, цветы оставляю, конфеты забираю с собой…

Моцарт. Сочинение Ре-мажор. 2010

В этом месте рассказа я всегда подозрительно спрашивала:

– Конфеты?! Забираю?! Как-то не верится. Это не про меня…

Рената сразу поправлялась:

– Или оставляете… Конфеты, впрочем, говно – кажется, «Вечерний Киев»… За вами захлопывается дверь, и тут мы слышим страшный грохот! Поскольку вы явились в каких-то умопомрачительных туфлях на гигантских каблуках, то вы и грохнулись как раз под дверью соседа с яйцами. И правильно! Нечего заглядывать, куда вас не приглашают!

– Понимаете, Дина, папа Вадик – большой математик касательно интегральных и дифференциальных эмпирей… Но вот когда кило рыбы стоит, положим 19 шекелей, и сколько тогда будет стоить полкило – этого он не может… А я могу только рыбу посчитать. Взять хотя бы эпопею с продажей квартиры. Дина, вы знаете, что такое маклеры – это племя особей, которые считают себя особыми психологами… Ну и Вадик осел под первым же маклером…

Тут надо отдать отчет, что квартира у нас плохая. Район тоже плохой. Вы знакомы с соседом, что живет под нами, – тот, который с яйцами. Наверху живет алкоголик. Я не знаю, где он носит яйца, и даже не знаю, есть ли они у него.

Раньше там жила хорошая женщина, отошедшая от дел, – ремесло ее было горизонтальным. Она была уже тяжело немолода. Приезжала на такси и у дома говорила таксисту, что денег у нее нет, но, если он хочет, она может расплатиться иным способом. А таксисты, знаете, Дина, они легки на подъем… Во всяком случае, когда человек на время поднимается и потом спускается – я полагаю, он не ремонт ходил смотреть.

Так вот, сейчас в этой квартире поселилась марокканская женщина. Муж не обозначен.

– Это ужас! – говорю я искренне…

Рената умолкает и, тяжело вздохнув, говорит:

– Да, Дина, это большой, и страшный, и непредсказуемый ужас. Главное – непредсказуемый. Вот, положим, у вас горе: в квартиру по соседству въехала эфиопская семья. Это горе. Но предсказуемое горе: ну, там, они варят селедку, нежно кричат с утра до вечера пронзительными голосами – все это привычно и понятно… А марокканская женщина… помимо того, что она выбрасывает мусор из окна, у нее такое племенное качество: она развешивает белье, не ведая, что на свете существуют прищепки. В связи с чем ветер сносит подштанники и огромные бюстгальтеры вниз, все дерево под нашим окном увешано подштанниками. Дина, вы помните такое произведение для детей – «Чудо-дерево»?..