Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник) Страница 35

Хотя дура не дура, а замуж все-таки вышла. Любовь-морковь, буквально за два месяца: он приехал на лето погостить к тетке – общие знакомые, в наш поселок зарулили травки покурить, зашли на кофе – и опа, мы влюбились. Свадьба была веселая, толпы чумазых детей с пирогами в зубах, и моя бесконечная родня спьяну выясняет промеж собой отношения.

Мне было очень весело до тех пор, пока мы с мужем не уехали жить к нему. Это в другой стране. У них там огромный дом, сад, бильярдная и прочие ништяки.

Сначала было ничего – пока я в скайпе показывала маме свою комнату, мебель и три пары новых сапог. А мама собралась ехать работать в Стамбул – купить мне в приданое спальню.

– Чтоб они не думали, что у тебя до них ничего не было, – шепотом говорила мама.

У нас такой обычай: девочке в приданое дают спальню, всякие там одеяла-подушки и комплекты белья. У меня это все уже есть, почему мама должна бросать дедушку и двоих младших, не понимаю, но, раз я тупая, спорить не буду.

Свекровь мне выела мозг.

Когда другие девочки рассказывали про свекровей, я не верила, думала – что тут сложного: я хороший человек, она хороший человек, почему нам не дружить?!

Она как-то хитро сделала, что я поссорилась со всеми, и главное – с мужем, и уехала оттуда.

У меня же дочка есть.

Моя принцесса! Ей скоро в школу, а я тут. Мы разговариваем по скайпу, она такая умная! Слава Богу, что не в меня.

Как я скучала по дому! Рыдала ночами в подушку и мечтала, как все будет прекрасно дома. Приехала – а тут еще хуже.

Тут холодно, голодно и темно, мама на заработках в Турции, дед совсем выжил из ума, старшая сестра вся обвешана заботами со своими детьми, младшая сестра превратилась в Золушку и безропотно обслуживает деда и брата, и тут я свалилась с ясного неба им на голову.

Они небось думали – слава тебе, Господи, пристроили эту дурочку, может, теперь она нам поможет, а вместо этого я прибыла с одной сумкой – в сердцах ничего не взяла оттуда, что мне свекровь покупала. Сама заработаю!

Кузина, завистливая старая дева, тут же прискакала с вопросом: за что меня выкинули из семьи? Небось дом не убирала, посуду не мыла и налево ходила? Я устроила ей вырванные годы – она забыла, что меня лучше не нервировать, я из себя выхожу и обратно зайти не могу.

Корова толстомордая.

Сестра-Золушка плакала и ходила за мной с валерьянкой, пока я все в доме не опрокинула. Ну да, у меня точно с головой не так, полночи потом колотило, так что мне делать? Пусть не трогают, и я буду мирная.

Дедуля меня поддержал и за стул взялся, но кузина убежала, пока цела.

Лучше бы я действительно что-то плохое сделала – по крайней мере страдала бы не за хрен собачий. Но я просто не нравилась свекрови, а я же дура – не вижу никаких подвохов. Мне под нос положи – я не пойму. Это только сейчас я понимаю, как она хитро мне расставила ловушки: сплавила домой, а внучку оставила себе – игрушку на старость.

В этом городе зимой никому мои песни не нужны, вся жизнь летом. Уехала в столицу, пришла жить к подруге Булке – той самой, что центнер весит.

Булка спит рядом, занимая почти всю кровать. Она весит уже даже больше центнера, и из-за этого от нее сбежал муж – аж за границу. У Булки есть ребенок, мальчик, но пусть только кто-то попробует у нее отобрать этого мальчика – задавит, как блошку, это же не я, тютя.

– Пива принеси, – хриплый бас Булки каждый раз заставляет меня вздрагивать.

– Ты так сопьешься, – на всякий случай пытаюсь быть правильной, на что Булка хмуро огрызается, что это не мое дело.

Она вчера профукала кучу денег на выпивку для своих новых светских друзей. Мне ясно, что они просто ее используют, а за спиной высмеивают, но она ничего не понимает и покупает их дружбу.

– Горячей воды опять нет? – спрашивает Булка, перевернувшись в кровати, как кит. – Чтоб они сдохли, заразы!

– Счет уже два дня лежит, – напоминаю на всякий случай, лучше бы я этого не делала. Поэтому быстренько собираюсь и иду мыться к своим родственникам.

Кажется странным, да? Есть родня, а я живу у подруги. Притом родня самая любимая – кузены моей матери, они совсем другие, не строгие и не сплетники, а жены у них – вообще улет. Мои классные тетушки! Такие умные, что рядом постоять – уже наука.

Жила у них, когда училась в музыкальном колледже, и эти два года дали мне больше, чем любая школа.

Каждый день они пьют кофе и курят на балконе, обсуждают всякие вещи между собой, я затыкаюсь и молчу: они выпаливают какие-то имена и названия, которые я даже толком не разберу! Иногда они спорят об этих самых непонятных вещах, а я варю им кофе по новой и слушаю.

Нет, я безнадежна. Ничего в эту пустую тыкву не влезет. Они подшучивают надо мной, но это совсем необидно – я для них как еще один ребенок, непутевый, но любимый. Пока с ними жила, они меня наставляли по всем направлениям, и особенно – что не надо встречаться с первыми попавшимися парнями, прикрывали меня перед мамой, я не очень-то слушалась, но понимала, что они во всем правы.

Но они умные, им все легко дается. А мне чем было взять?!

Неприятно думать, что они увидят меня проигравшей, и потому живу у Булки – она, хоть и стала знаменитой после дуэта с рэпером – отлично придумала этого рэпера! – все равно неудачница. Как и я.

Но скрывай не скрывай, теперь мне в самом деле нужна помощь. Совсем не могу придумать, как дальше жить.

Муж только шлет слезоточивые эсэмэски про то, как ему без меня плохо. Лучше бы денег прислал, придурок. Но денег у него нет, а отец не даст. Мне, может быть, дал бы, свекор у меня добрый. Но не хочу у него просить. Зачем тогда хорохорилась и угрожала, что карьеру сделаю и стану звездой?

Все это я кое-как рассказала теткам. Замолчала. Понурилась.

Старшая тетка, вечно с книгой в прокуренных пальцах, смотрит насмешливо, спрашивает:

– Давай сформулируй – ты чего хочешь-то сама?

Чего я хочу?

Хочу свой дом, где я хозяйка.

Хочу в этом доме жить со своим ребенком – и если муж исправится, то пусть будет и муж.

Хочу петь на сцене, хочу, чтобы меня показывали по телевизору, чтобы на улице узнавали и просили автограф – ненавижу писать, но так и быть, сделаю!

Хочу не считать денег, чтобы свекровь попросила прощения, чтобы писать песни, которые захотят петь все.

– Нормально, – одобрила тетка, отхлебнув кофе. – Ты зачем ребенка этим кровососам оставила, дура?

Я вскипаю. Ну куда бы я взяла мою принцессу – сама, как неприкаянная, таскаюсь из дома в дом. А там у нее своя комната, игрушки, собака-пекинес, две кошки, целый шкаф одежды и еда на выбор. А у меня – дырявые колготки и две обещанные работы в ресторане.

– Тупая ты, – печально роняет тетка. – Зачем ребенку вся эта байда, если матери у нее не будет?

Бесполезно объяснять. Вроде они умные, но таких простых вещей не понимают. И если уже совсем честно – будь ребенок со мной, на кого я ее оставлю, как буду работать? Такая уж у меня работа – не для нормальной матери. Ну и пусть, больше я ничего делать не умею.

– Заладила, тоже мне – хочу петь, хочу петь. Пиши песни, дура! Знаешь, какой у тебя редкий дар – музыку писать! Ну почему у тебя в башке дырка?!

Я молчу, потому что мне стыдно признаться: свои песни я просто дарю. Мне неудобно просить за них деньги.

Иду мыться, а то потом совсем стемнеет.

После душа одалживаю у тетки буквально все: полотенце, фен, крем, тени, разве что трусы мои собственные. Она без слов выдает мне все необходимое и сверх того – утюжок для волос.

– Кто тебя надоумил покраситься в рыжий? – восклицает она. – Стала похожа на Соню Рикель!

Кто такая эта Соня?! Тетка показала мне ее в журнале – сухая старушка в растянутом трикотаже. Ничего смешного. Рыжий цвет выигрышно смотрится на сцене – пожалуйста, Рианна рыжая.

Обедать не сажусь, вообще не люблю есть, только пью кофе. Очень боюсь растолстеть, как Булка. Если бы не ее кошмарный аппетит, она бы давно стала звездой – какой у нее голосина, а какие импровизации! Наверное, есть в мире и такие объемистые звезды, но рядом с Булкой даже Адель выглядела бы спичкой. А у меня связки хоть и послабее – через два часа голос садится, зато я на сцене хорошо смотрюсь.

Чистая и красивая, иду в студию. Там мой мир!

В студии весело, шумно и бестолково – обожаю здешний хаос! Кто-то принес коньяк, кто-то печенье, на столике чашки с недопитым кофе, окурки, вокруг бедлам, но на самом деле ни от чего я так не прусь, как от счастья сидеть целыми днями и наблюдать, как открывают рты в кабине юные певички, как орет в аппаратной Дэви, царь и бог звукозаписи, как двигает рычажками на микшере оператор Слава. Он мне строит глазки, и от этого сердце уходит куда-то в низ живота.

Тетки недаром грозно наставляют каждый божий день:

– Смотри там, никому не дай по пьяни!

Хи-хи.

Пока нет, а потом – посмотрим, как себя поведет мой муж. Если он такой рохля, что слушается мамочку, пусть строчит эсэмэски – как он по мне скучает. И строчит ведь! И что мне с этими страданиями делать? А мне некогда, я должна всем назло сделать, чтоб ей пусто было, карьеру – дед говорил раньше «выбиться в люди», по мне, все один хрен, главное – ни от кого не зависеть.