Владимир Сорокин - Белый квадрат (сборник) Страница 4

– Абдулах, покажи мадмуазель свою масленку, – сказал старик.

Абдулах молча показал масленку.

– Смотрите, мадмуазель, какая достойная масленка. Совсем новая! Она полна густой белой смазки. Это именно то, что вам нужно. И никаких джэммеров!

Девушка смотрела на Абдулаха и его масленку.

– Мадмуазель, – продолжал старик, – все, что вам нужно, – хорошая, добротная смазка раз в неделю. Абдулах – парень ответственный, он не подведет вас. Это обойдется вам всего в десятку ежемесячно. И никакого скрипа, мадмуазель!

Девушка задумалась.

– Если вам это кажется дорого, скину еще: восемь. Восемь в месяц.

– Я согласна, – ответила девушка.

– Вот и прекрасно! – Старик победоносно тюкнул палкой в пол. – Пусть это будет наша с вами победа над безумным миром, в котором мы все оказались! И забудьте слово “джэммер”. Вам он не понадобится. Абдулах, проводи нашу гостью наверх и обслужи ее как следует.

Абдулах сделал пригласительный жест рукой. Девушка поднялась по старой винтовой лестнице и оказалась в небольшой уютной комнате с окном, кроватью, узким шкафом и рабочим столом, заваленным старыми джэммерами, починкой которых, по-видимому, занимался юноша. Окно выходило в тот самый переулок. В комнате пахло старой мебелью. Этот знакомый запах успокоил девушку.

Несмотря на то, что переулок был пуст, юноша подошел к окну и задернул занавески. В комнате стало еще уютней.

Абдулах подошел к кровати, снял покрывало, аккуратно сложил его и повесил на стул.

– Раздевайтесь, мадмуазель, – произнес Абдулах.

Девушка разделась и легла на кровать навзничь. Абдулах достал масленку и стал смазывать девушку. Она же смотрела в потолок с двумя старыми потеками и маленькими трещинами. Не до конца задернутые шторы оставляли наверху светлый клин, сквозь который было видно окно второго этажа дома напротив. Окно было занавешено тюлем с вышитыми бутонами роз. Сквозь тюль виднелись очертания большого горшка с цветком.

“Похоже, я попала к добропорядочным людям, – думала девушка. – Этот старик Али сразу был добр ко мне, он не стал мелочно торговаться или предлагать мне что-то сомнительное. По-видимому, он понял, что я из бедной семьи и взять с меня нечего. Сразу заметно, что он добрый человек и расположен к людям. А его внук – милый и обходительный молодой человек. И хорошо делает свое дело, несмотря на свою юность. Да! Недаром сегодня утром солнечный луч упал мне на подушку в виде стрелы. Я еще удивилась – к чему бы это? Сегодня хороший день…”

Закончив смазывать девушку, Абдулах убрал свою масленку.

– Все в порядке, мадмуазель. Вы можете одеваться, – произнес он с благожелательной улыбкой и быстро спустился вниз по винтовой лестнице.

Девушка встала, оделась и сделала четыре шага по комнате. Она совсем не скрипела. Это было так странно и неожиданно для нее. Ведь скрип преследовал ее уже четвертый день!

– Чудо! – радостно произнесла она и от радости закружилась по комнате.

– Чудо, чудо, чудо! – повторяла девушка, кружась.

Затем она взяла свою сумочку, лежавшую на прикроватной тумбочке, и спустилась вниз.

В мастерской Али и Абдулах приветливо смотрели на нее.

– Ну вот, мадмуазель, вы не скрипите! – рассмеялся Али. – И никаких джэммеров!

– Спасибо вам. – Девушка достала из сумочки деньги и протянула Абдулаху.

Но тот с улыбкой кивнул на деда.

– Нет уж, деньги бери ты! – покачал головой Али. – Честно заработал. Я здесь ни при чем.

– Благодарю вас, мадмуазель, – произнес слегка сконфуженный Абдулах, принимая деньги.

По всему было видно, что он далеко не каждый месяц смазывает девушек.

– Уважаемый Али, – заговорила девушка. – Так я могу к вам обратиться, когда снова заскриплю?

– Конечно, мадмуазель! Мы же с вами договорились.

– Замечательно!

– Абдулах всегда со мной, он будет рад помочь вам. Рад, что его смазка вас не разочаровала.

– Превосходная смазка.

– Его новенькая масленка работает безотказно, мадмуазель. Мой вам совет: смазываться надо регулярно, тогда не будет неожиданных проблем. Приходите к нам в любое время. Мы всегда вам рады.

– Благодарю вас!

– Мы всегда вам рады, – повторил Абдулах, словно эхо.

Девушка благодарно улыбнулась стройному юноше, вышла за дверь, поднялась по ступеням. В переулке по-прежнему было сумрачно и грязно, но девушка не обратила на это внимания. Свернув на главную улицу города, она пошла по ней, шагая широко и свободно.

“Как хорошо, что желания сбываются!” – радостно думала она.

Поэты

– Я чрезвычайно редко использую Whats-App. – Виктория повела острыми плечами, словно сбрасывая опостылевшую мантию. – Вы уже догадались, Борис, что я катастрофически старомодна. В этом веке я проживаю чужую жизнь, не свою. Мой век другой.

– Мой тоже. – Борис следовал за ней изгибистой тенью.

Он не заметил, как они оказались на Воробьевых горах: воздвиглись свежие массивы майских лип, зашелестел легкомысленный бред теплого ветра, асфальтовые реки понесли стайки яркой и громкой молодежи на скейтбордах. С берлинской лазури неба беззвучно сдирался шелк высоких московских облаков.

– В таком случае что есть наша биография? – сумрачно произнесла Виктория, обращаясь к панораме залитой неярким солнцем Москвы. – Череда вынужденных событий, обидных паллиативов, зигзагов в темном лабиринте экзистенциальной беспомощности? Или просто шизофрения?

– А если – и то и другое? – Борис снова догнал и снова попытался взять ее за руку.

И она снова легким движением высвободила свою тонкую, хрупкую, такую мучительно желанную руку:

– Я до сих пор не могу осознать одного: если век-волкодав растворял биографии в коллективном кипящем тигле, чтобы выплавить нового послушного гомункулуса, смотрящего на звезды и спрашивающего: “Что это?”, то век Silicon Valley штампует биороботов, которые…

– …смотрят на звезды и называют формулу термоядерной реакции, порождающей звездный свет. Виктория!

Она остановилась, как окликнутое животное, не оборачиваясь к нему.

– Почему вы отказываете мне в радости простого прикосновения?

– Борис, я же сказала, что безнадежно старомодна.

– Старомодность не означает бесчувственность. Вы прикрываете этим свой страх потерять со мной какую-то важную степень свободы? Поверьте, я не отниму у вас ничего. Скорее – добавлю. Чистое прикосновение! Это же… так прекрасно! Я столько раз прикасался к вашим стихам! Почему же вы запрещаете потрогать вас? Неужели одно противоречит другому? Nonsense! Здесь прошелся загадки таинственный ноготь. Поздно. Утром, чуть свет, перечту и пойму. А пока что…

– Любимую трогать так, как мне, не дано никому… – продолжила она со вздохом обреченности. – Ах, Борис, это великолепно, что вы романтик. Но вы агностик. Я догадываюсь, что для вас любовь – всего лишь сумма прикосновений. Пусть и романтических.

– Неправда!

– Вы придумали меня.

– Вы уже есть.

– Вы лепите миф.

– Я очарован вами, Виктория.

– Поэтом, поэтом…

– Женщиной! Жен-щи-ной! Я иду рядом не с поэтом, а с женщиной. С вами! Я… так очарован. К счастью, это невыразимо…

– Вы очарованы собой, придумавшим очаровательную Викторию.

– Ваши речи – безумие! По-вашему, я банальный соблазнитель? Вика, побойтесь Бога!

– О, я боюсь Его, боюсь… – вздохнула она, двинувшись дальше, как сомнамбула.

Борис пошел рядом, любуясь ее острым профилем редкой птицы, навсегда изгнанной из крикливой стаи. Этот профиль разрезал панораму Москвы, смарагдовые глаза пронизывали весенний ландшафт, волосы цвета индиго обрушивались на ее очаровательные угловатые плечи отравленным водопадом. Она двигалась завораживающе плавно и легко, но в этом не было никакого расчета, никакой позы, у нее все выходило само собой. Это гипнотизировало.

– Давайте лучше читать стихи, – предложила она, неотрывно глядя вперед.

– Ваши? Мои?

– Нет, не мои и не ваши. Вернее, вот что…

Она нервно усмехнулась.

– Что? – спросил Борис.

– Договор.

– Какой же?

– Старомодный.

– Кровью? Согласен!

– Нет, пока не кровью. И даже не спермой.

– Чем же?

– Словами: вы читаете стихотворение. Если оно удивит, я позволю вам взять меня за руку.

– Любое?

– Нет. Серебро. Только серебро. Не золото, не бронзу и не тефлон.

– Прекрасно! В трюмо испаряется чашка какао…

– …качается тюль, и – прямой дорожкою в сад, в бурелом и хаос к качелям бежит трюмо, – тут же продолжила она.

– Меня преследуют две-три случайных фразы…

– …весь день твержу: печаль моя жирна.

Борис сорвал молодой, клейкий липовый лист, свернул, понюхал:

– Было душно от жгучего света…

– …а взгляды его как лучи.

Борис скомкал и отбросил лист: