Лори Спилман - Список заветных желаний Страница 4

– Добрый день всем! Я Брэд Мидар. Простите, что заставил ждать.

Он обходит вокруг стола, поочередно пожимая руку каждому из нас. Мы называем свои имена. Взгляд у него пронзительный, но передние зубы слегка находят друг на друга, и это смягчает выражение лица, придавая ему своеобразное мальчишеское обаяние. Интересно, какое впечатление он произвел на братьев? Наверное, они, как и я, пытаются сейчас понять, почему мама обратилась к этому, совершенно неизвестному нам парню, а не к нашему семейному адвокату, мистеру Голдблэтту.

– У меня была деловая встреча на другом конце города, – поясняет Мидар и усаживается во главе стола, наискосок от меня. – Простите, я не думал, что она так затянется.

Он кладет на стол бежевую папку с документами. Я бросаю взгляд на Кэтрин, которая уже держит наготове блокнот и ручку, и виновато съеживаюсь. Черт, как я не подумала о том, что придется делать записи? Хорош руководитель компании, у которого даже нет привычки носить с собой блокнот.

Мистер Мидар прочищает горло:

– Позвольте мне, прежде всего, выразить вам всем самые искренние соболезнования в постигшей вас утрате. Я восхищался Элизабет. Мы познакомились в мае этого года, вскоре после того как ей был поставлен страшный диагноз, но мне казалось, я знаю ее долгие годы. Вчера я не смог присутствовать на поминальном обеде, но был на погребении. Я пришел проводить ее в последний путь как ее друг, а не только как ее адвокат.

Я немедленно проникаюсь симпатией к этому чертовски занятому парню, который все же выбрал время, чтобы прийти на мамины похороны, хотя знал ее всего лишь четыре мгновенно пролетевших месяца. Еще один адвокат из числа моих знакомых, мой бойфренд Эндрю, знавший маму четыре года, увы, не смог перестроить свое напряженное расписание и присутствовать на вчерашнем обеде. Пытаюсь сглотнуть подкатившую к горлу обиду. Не надо придираться к Эндрю. В конце концов, он ведет сейчас очень сложный процесс. И ему все же удалось выкроить время и прийти на кладбище.

– Должен сказать, я считаю высокой честью быть ее душеприказчиком, – продолжает мистер Мидар. – Мы можем начать?

Через час мамины любимые благотворительные фонды существенно пополняют свои средства; Джей и Джоад Болингеры получают столько денег, что могут до конца своих дней пребывать в блаженной праздности. И как только маме удалось заработать такой капитал?

– Бретт Болингер получит свое наследство позднее. – Мистер Мидар снимает очки и смотрит на меня. – Здесь есть одно условие. Потом я все объясню подробно.

– Хорошо, – киваю я и озадаченно почесываю голову – и в буквальном, и переносном смысле.

Почему мама решила, что я не должна получить наследство прямо сейчас? Возможно, я найду объяснение в красной записной книжке, которую она мне оставила. Потом до меня доходит. Я получаю компанию, которая сегодня стоит миллионы. Но одному Богу известно, сколько она будет стоить через несколько лет под моим руководством. Виски мои сжимает железный обруч боли.

– Теперь перейдем к дому вашей матери… – Адвокат возвращает очки на нос и находит в документе нужное место. – Дом, расположенный по адресу: Астор-стрит, тринадцать, и вся его обстановка должны сохраняться в неприкосновенности в течение года. В этот период ни само здание, ни его обстановка не может быть продана или отдана в аренду. Согласно воле миссис Болингер, любой из ее детей, то есть вас, может проживать в этом доме и, разумеется, использовать все предметы домашнего обихода для личных нужд не более тридцати дней подряд.

– В завещании так и говорится? – Джоад удивленно смотрит на мистера Мидара. – Но у нас всех есть собственные дома. Жить в мамином доме нам совершенно ни к чему. И сохранять его в течение года тоже.

Щеки мои невольно вспыхивают, и я начинаю сосредоточенно изучать собственные ногти. Разумеется, мои братья считают, что я являюсь совладелицей квартиры, в которой живу с Эндрю. Тем не менее это не так, хотя я живу там три года, с того самого момента, как Эндрю купил этот лофт. Честно говоря, я вложила в покупку больше денег, чем он сам. Но юридически квартира принадлежит только Эндрю. И у меня это не вызывает особых возражений. Ну, или почти не вызывает. Деньги для меня не вопрос. По крайней мере, не такой важный вопрос, как для Эндрю.

– Старина, мама так пожелала, – замечает Джей своим обычным добродушным тоном. – Мы должны уважать ее волю.

– Нет, это просто какое-то безумие! – Джоад сердито трясет головой. – Целый год платить огромные налоги! Да и поддерживать этот дом, набитый антиквариатом, в приличном состоянии тоже будет недешево.

Джоад унаследовал характер нашего отца – решительный, прагматичный, чуждый всякой сентиментальности. Иногда его бесчувственность бывает очень кстати, например недавно, когда мы готовились к похоронам. Но сегодня она явно неуместна. Дай Джоаду волю, он прямо сейчас повесит табличку «Продается» на воротах маминого дома, а половину ее вещей отправит в мусорный контейнер. Но благодаря завещанию у нас будет время неспешно проститься с вещами, принадлежавшими маме, и отобрать то, что мы хотим сохранить. Конечно, на вкус Эндрю, мамин дом слишком старомоден, но не исключено, что за год кто-нибудь из моих братьев решит туда перебраться.

Этот особняк из красного кирпича мама купила в тот год, когда я поступила в Северо-Западный университет. Дом продавался с молотка, так как прежний владелец оказался не в состоянии выплатить проценты по закладной. Отец ругал маму и говорил, что подобная покупка – чистой воды сумасшествие. Но к тому времени они с мамой уже развелись, и мама могла принимать решения, не учитывая мнения бывшего мужа. В этих прогнивших потолках и отсыревших коврах ей виделось что-то чудесное. Чтобы привести дом в порядок, потребовалась пропасть денег и усилий, но в конце концов мама добилась своего. Сегодня этот особняк XIX века, расположенный на Золотом Берегу, в одном из самых престижных кварталов Чикаго, – настоящая картинка с выставки. Мама, дочь рабочего-сталелитейщика, часто говорила в шутку: перебравшись сюда из своего родного города Гэри, штат Индиана, она, подобно Луизе Джефферсон, совершила головокружительный «прыжок в высоту». Жаль, что отец умер, так и не увидев преобразившегося, словно по волшебству, старого дома. Жаль, что он не увидел, как преобразилась женщина, которую он, я твердо знаю, так и не сумел оценить по достоинству.

– Вы уверены, что она была в здравом уме, когда составляла это завещание? – спрашивает Джоад.

Адвокат улыбается с видом заговорщика:

– Разумеется, миссис Болингер была в здравом уме. Поверьте, ваша мать прекрасно знала, что делает. Я в жизни не видел завещания, каждый пункт которого был бы выверен столь тщательно.

– Продолжим, – изрекает Кэтрин, которая в любых обстоятельствах ощущает себя руководителем.

Мистер Мидар вновь прочищает горло:

– Что ж, если не возражаете, перейдем к компании «Болингер косметик».

На меня устремляется четыре пары глаз. Я чувствую, как обруч вокруг моей головы сжимается. Вчерашняя безобразная сцена возникает у меня перед глазами, и я ощущаю приступ паники. Какой из меня управляющий компанией, если я позволила себе напиться на похоронах матери? Я не заслуживаю чести занять столь ответственный пост. Подобно актрисе, выдвинутой на премию «Оскар», я пытаюсь придать лицу равнодушное выражение. Кэтрин сидит с блокнотом и ручкой наготове, собираясь записывать все детали. К этому нужно привыкнуть. В качестве моей подчиненной эта женщина будет следить за каждым моим шагом.

– «Все принадлежащие мне акции „Болингер косметик“, а также должность исполнительного директора компании передаю моей…

Держаться естественно… Не смотреть на Кэтрин…

– …невестке», – доносится до меня.

Это что, слуховая галлюцинация?

– Кэтрин Хамфрис-Болингер.

Глава 2

Какого черта! – восклицаю я вслух, наконец осознав, что «Оскар» уплыл у меня из рук.

К собственному ужасу, я понимаю, что сохранить непроницаемую мину мне не удается. Я веду себя кошмарно.

– Простите? – Мистер Мидар глядит на меня поверх очков в черепаховой оправе. – Вы хотите, чтобы я повторил этот пункт?

– Д-да, – выдавливаю я из себя.

Взгляд мой блуждает по лицам братьев и их жен в надежде обрести поддержку. Джей смотрит на меня сочувственно, а Джоад отводит глаза. Он сосредоточенно чиркает что-то в блокноте, и челюсти его при этом странно подергиваются. Что до Кэтрин, в ней, по-моему, умерла выдающаяся актриса. По крайней мере, недоверчивое выражение, застывшее на ее лице, кажется вполне искренним.

Мистер Мидар наклоняется ко мне и произносит отчетливо, словно перед ним тугая на ухо старуха:

– Все акции «Болингер косметик», принадлежавшие вашей матери, переходят к вашей невестке Кэтрин. – Он протягивает мне документ, чтобы я могла прочесть это собственными глазами. – Каждый из вас получит копию, но вы можете просмотреть мой экземпляр прямо сейчас.