Анжелика Габриелян - Место рождения: город Баку (сборник) Страница 4

Следующая встреча со снегом была уже за городом. Снег был чистым, и мне никто не мешал. Гера был моим земляком и ровесником. Мы вместе валялись в снегу и визжали от восторга, сосали и грызли сосульки, катались на санках. Родителям было немного неловко за нас: наша радость забавляла других отдыхающих.

Годы спустя снежная зима стала ежегодной реальностью. Я не привыкла к снегу и не смогла его полюбить. Но воспоминание о первой встрече так и осталось в памяти как чудесная снежинка, долго не тающая на ладони в варежке.

Качели

Это была огромная, редко пересыхающая лужа болотистого типа. Лужа была захламлённой. Самым интересным в мусоре были большие ржавые пружины. Летом мы цепляли пружины за сандалии и называли кандалами.

В лужу мы заезжали на велосипедах. Велосипеды у всех были трёхколёсными; у Ани – красный, у Димы – зелёный, и у обоих – со звонками. Мой велосипед был обычным, маленьким.

В конце лета привезли песок и ракушки и ссыпали кучами рядом с лужей. В песке было интересно строить туннели. Ракушки попадали в обувь и привычно кололи ноги: с нашей стороны берег острова был ракушечным, и по пляжу мы ходили, тихонько «ойкая». Лужу засыпали и обложили огромными белыми кирпичами. Получилась треугольная площадка – детская площадка. У нас во дворе появились качели – восемь пар качелей: широкие светлые доски, грубо сваренные и выкрашенные в кричащий жёлтый цвет поручни, перекладины, подпорки.

Первые годы летними вечерами на качели выстраивалась очередь. Дети стекались со всего квартала и соседних финских домов.

На качелях катались сидя и стоя на доске, в одиночку, парами. Самые отчаянные крутили «солнышко». Из нашего дома «солнышко» крутили девчонки из средних подъездов – дом был длинным, восьмиподъездным. В средних подъездах жили многодетные азербайджанские, лезгинские и татарские семьи. Их компания была старше нашей. Девчонки были высокими, стройными, горластыми. Они взмывали на качелях высоко, с каждым разом всё выше и выше. Наконец качели вставали вертикально над перекладиной, а в следующий взлёт опускались с другой стороны. Зрители начинали считать обороты…

С качелей часто срывались дети, обычно самые маленькие. Падали с плачем под качающиеся доски, разбивали лбы, макушки, затылки. В летний период в квартале то и дело встречались малыши с перевязанными головами.

Раскачавшись на качелях, мы спрыгивали с них. Рассчитать прыжок не всегда удавалось – удар сиденья приходился по затылку.

Воскресное утро начиналось со скрипа: это были качели. Время от времени их смазывали, но очень быстро они опять начинали скрипеть – тонко и визжаще. Качели эксплуатировали зверски, без передыха. Металлические поручни не выдерживали нагрузки и срывались. Их приваривали до тех пор, пока это было возможно. Когда из строя полностью выходила очередная пара, её обламывали, выкорчёвывали из земли и тащили на свалку. С каждым годом качелей становилось всё меньше.

Последний раз на острове я побывала в пятнадцать лет. Выйдя ранним утром на балкон, я увидела, как супружеская чета выкорчёвывает и тащит на свалку последнюю пару качелей. Их сын накануне расшиб голову. Качелей больше не было. И моё детство тоже закончилось.

Во дворе

Дениска поселился со своей мамой на первом этаже. Во дворе он ещё ни с кем не познакомился и поэтому играл в одиночку: катал свой новенький велосипед.

Велосипед был большим, красным, красивым. На велосипед Дениска садился редко и ненадолго, потом вставал, катил велосипед за руль и шёл рядом. Денискины ноги не доставали до педалей.

В тот день мы с Аней вместе вернулись из школьного лагеря. Вся дворовая компания была в сборе: мы, девочки, чаще всего играли во дворе, мальчишки же больше носились по всему кварталу. Из совместных игр самыми любимыми были лапта и семь стёклышек. Но в тот вечер у нас была другая игра: мы дразнили Дениску. Нас смешил этот новенький мальчик – насупленный, хмурый, с велосипедом, на котором он не мог кататься.

Самым старшим в нашей компании был девятилетний Ариф, самым младшим – четырёхлетний Виталик, ровесник Дениски.

Дениска катал велосипед по двору, а мы шли следом и, ехидно растягивая Денискино имя, звали его.

Дениска не обернулся ни разу. Он просто присел и, быстро набрав камней, начал ими швыряться. Первый же камень попал мне в голову. Со двора я ушла с плачем.

…Все стулья и кресла были перевёрнуты на диван: мама мыла пол. Я сидела на кровати с холодным компрессом на голове и большим яблоком в руках. У меня ещё не успели просохнуть слёзы, когда пришли тётя Зина с Денисом – он тоже был в слезах. Дениску привели просить у меня прощения. Папа пришёл позже и сказал, что мне попало за дело.

К следующему лету Дениска с Виталиком были закадычными друзьями. По вредности они друг другу не уступали. Теперь мальчишки вдвоём воевали со мной и Аней: то и дело мешали нашим играм, кидались песком и обзывались.

Брежнев и я

Вначале он мне приснился. Леонид Ильич стоял в окружении нескольких детей – это были я и мои одноклассники. И он о чём-то нас расспрашивал. Отвечать надо было честно и серьёзно. Вспоминая сейчас ощущения того давнего, детского, сна, я прихожу к выводу, что за обликом Леонида Ильича скрывалась скорей всего наша Людмила Петровна. Себя во сне я запомнила оправдывающейся, выкручивающейся – уличённой в очередной проказе. У нас с Людмилой Петровной это было чем-то вроде любимого вида спорта: она меня обвиняла, в чём – мне было не до конца понятно; потом я что-нибудь действительно вытворяла – на этот раз уже сознательно и целенаправленно, и так по кругу – все три первых школьных года…

Ну, а потом Брежнев действительно приехал – как нам и обещали. Встречать его в аэропорт «Бина» поехало много народу – с маминой и папиной работы, дети со всех школ острова. Не взяли только самых маленьких: в нашей школе первые и вторые классы, а в Димкиной – первые.

Чтобы я одна не была весь день дома, мама попросила тётю Владу, Димкину маму, позвать меня к ним, когда Димка придёт из школы. Я училась во втором классе, и нам разрешили в школу не приходить. А Димка учился в первом и в другой школе, ему с утра пришлось ненадолго пойти на занятия. Вернувшись, он пришёл за мной.

Мы с Димой играли, смотрели телевизор и обедали. А потом тётя Валя дала нам гранаты. Мы пошли на балкон и стали их резать. Балкон у них был закрытый, и там часто сидела Димкина бабушка, наблюдая за двором. Резать гранаты мы решили Димкиным ножиком – самодельным, из узкой металлической полосы. Ножик был тупой, и гранаты разрезались с брызгами. Было очень весело, и мы смеялись.

В пятом часу Димка пошёл за Оксанкой – в садик, а я побежала домой: мне надо было успеть всё убрать. Утром я всё перевернула, и теперь надо было разложить вещи по местам – до прихода родителей.

На следующий день я спросила в продлёнке у Глафиры Ивановны про Брежнева – что они видели. Учительница сказала, что Брежнев ехал в машине и пил водичку.

Таким мне запомнился приезд Брежнева незадолго до его смерти – последний его приезд в Баку.

Лужи

Вообще-то настоящей лужей была только одна. Второй водоём был болотом. У нас его называли «прудом».

Куда именно я сначала свалилась, я не помню, но оба случая относятся к начальной школе.

…Всю ночь шёл дождь, и лужа по соседству с новостройками была очень большой. Мы с Настей были в резиновых сапогах: я – в синих, Настя – в розовых. И первой в лужу залезла Настя. Она уже стояла посреди лужи, впав в привычную для себя задумчивость, когда и мне захотелось пройтись по воде. Дойти до Насти я не успела: поскользнувшись на склизкой почве, я не смогла сохранить равновесие и вместе со своим портфелем – большим, мягким, вишнёвым, с улыбающимся жёлтым яблоком – свалилась в воду.

Плакать и подниматься из лужи я начала одновременно. Вода лилась с меня и портфеля, вода хлюпала в сапогах, мокрыми были даже косички и бантики, и плакала я, не слушая никого и не отвечая. Проходившая мимо женщина захотела отвести меня к себе домой, от чего я стала плакать ещё сильней: я знала, что к незнакомым ходить нельзя, а женщина знала мою маму и позже рассказала ей о своей попытке помочь.

Не обращая внимания на растерявшуюся Настю и прохожих и продолжая плакать, я побрела к маме на работу – до треста было гораздо ближе, чем до школы, и намного ближе, чем до нашего дома.

К третьему-четвёртому уроку я была в школе – в сухой одежде и с высушенными портфелем и учебниками.

…В «пруд» я свалилась зимой. На улицу на переменах нас не выпускали, только когда шёл снег, большая редкость для Баку и тем более для острова, и в очень сильный, штормовой, ветер – наш город звался «городом ветров»… В остальное время на перемены, даже зимой, мы беспрепятственно выбегали из здания без верхней одежды, в одной лишь форме. Будучи по натуре формалисткой, я никогда не выходила из дома без шапки, всегда послушно завязывала шарф и застёгивалась на все пуговицы – а как же иначе, ведь можно заболеть!.. Очень редко делала попытки сорвать с себя шапку, едва выйдя из подъезда, – я выходила из дома первой, а из нашего окна была видна остановка, откуда я ездила в школу. А в школе с той же естественностью и спокойствием выбегала вместе со всеми на переменах во двор – без шапки и пальто, и в этом же виде щеголяла в промежутках между школой и продлёнкой – ходила в гости к одноклассницам, жившим по соседству со школой.