Анжелика Габриелян - Место рождения: город Баку (сборник) Страница 3

– Ну и что, я тоже в ночнушке! – удивлялась я.

– Тебе можно! Ты ещё маленькая! – следовал обычно ответ.

Самые долгие и подробные разговоры наши мамы вели по вечерам в одной из квартир. А о самом интересном и для наших ушей не предназначенном они говорили не по-русски. Запас армянских слов у нас обеих был крайне скуден. С азербайджанским за счёт «изучения» в школе дела обстояли немного лучше, но понять разговор ни на одном из этих языков нам обеим было не по силам. Избытком любопытства, и немалого, страдала Марго. Но я была младше и потому открыто заявляла:

– Да говорите же вы по-русски! Я ничего не понимаю!

Воспитательный процесс моя мама заканчивала позже, уже дома, один на один.

Я не помню Марго играющей в нашем дворе: все её подружки жили через дорогу, в финских домах. Но мне запомнилась одна из её попыток подружиться с соседскими сверстниками. В одном из подъездов жила многодетная семья. Младшие дети росли вместе со старшими внуками. Мальчишки и девчонки выбегали во двор с криком и легко одетыми. Они росли как трава. Тётя Карина возвращалась с работы в шестом часу вечера, а до тех пор Марго хозяйничала дома самостоятельно. Однажды вечером из соседской квартиры раздался крик тёти Карина: в доме не было еды, никакой! Оказывается, днём Марго принимала у себя гостей – младшее поколение многодетного семейства. Гостеприимная Марго предлагала гостям угощенье. Гости ни от чего не отказывались. Последними были съедены соль и чеснок, правда, уже без хлеба.

– А у вас больше ничего нет? – спросили перед уходом гости.

– Больше ничего! – ответила обескураженная Марго. Ей показалось, что гости ушли обиженными.

Отношение к себе у Марго было крайне критичным. Она была одинаково недовольна как своей внешностью, так и своим именем.

– Ну, хоть бы что-то во мне человеческое было! – со вздохом разглядывала она перед зеркалом свой вытянутый носик и недостаточно выразительные черты смуглого лица.

Свои чувства к старшей то ли соседке, то ли подружке я выражала довольно раскованно. Однажды, играя во дворе с ровесниками, я увидела Марго – та возвращалась домой.

– Хулиганочка моя! Иди сюда – я тебя поцелую! – раскинув руки, закричала я на весь двор. Марго подошла и позволила себя поцеловать. Правда, на третий этаж она поднялась расстроенная и в слезах. Через десять минут была моя очередь плакать: меня позвали домой.

Я росла в большем благополучии, чем Марго, и была в себе уверенней. Но бойцом по жизни была Марго. Ей чаще, чем мне, приходилось плакать от обид. Она быстрей училась давать сдачи, отстаивать свои позиции. Вчерашние обидчики приходили к ней домой – приструнённые и присмиревшие.

Увлечений у Марго было больше, чем у меня, а самое главное – они у неё были глубже: первые неудачи её не смущали. Олимпиады по физике и математике, музыка и рисование, ролики и велосипед, фото- и радиокружки запомнились мне именно потому, что много значили для Марго. Записаться в поселковый авиамодельный кружок я так и не решилась: руководитель кружка, молодой парень, слишком уж весело усмехнулся в ответ на мой вопрос. В артековском отряде все девочки записывались на вышивку и макраме, все, кроме нас с Ирой. В авиамодельном кружке других девочек не было. Привезённый из «Артека» планер из реек и кальки пылился на шифоньере до самого отъезда из Баку. Сожаление об авиа- и судомодельном кружках осталось на всю жизнь. Марго в подобных ситуациях не пасовала.

К началу Карабахских событий тётя Карина и Марго уже не жили на острове: они обменяли свою квартиру на городскую. Марго училась в университете. После первых же двоек Марго обратилась с просьбой о переводе в несколько вузов Союза. Свой выбор она остановила на одном из российских университетов.

Первой уехала Марго. В 88–89 гг. продать жильё в Баку было сложно. Тётя Карина нашла через знакомых квартирантов и уехала к дочке. Начинать на новом месте приходилось с нуля: на съёмном жилье, на тяжёлой физической работе, Марго пришлось сдавать большую разницу между программами бакинского и российского вузов. В январе 90-го года квартиранты покинули их бакинское жильё. Часть хозяйских вещей жильцы предварительно вывезли, остальное – разгромили.

– Я должна это видеть! – заявила матери Марго. Остановить дочь тётя Карина не могла: дочь была взрослой, самостоятельной и выносливой. К тому же, в роду у Марго были азербайджанцы. В марте 90-го Марго приехала в Баку. Её встретили отец и подруга. Марго увидела то, ради чего ехала: свой разгромленный дом. Апогеем всей картины была осквернённая школьная виньетка Марго.

Через пару лет мы увиделись с Марго в Ереване. Она здесь долго не задерживалась и больше не приезжала: не всем родственникам было по вкусу её происхождение полукровки. Наша встреча прошла скомкано и бестолково: я была расстроенной из-за своих проблем. Марго приняла это на свой счёт – она была такой же ранимой, как в детстве. Редкие звонки со временем прекратились. Получив диплом программиста, Марго загорелась идеей получить юридическое образование. Окончив юридический, она начала преподавать в милицейской школе. Увлечение химией само собой сошло на нет: замужество и рождение дочери не оставили места для третьего диплома.

Где-то далеко-далеко, не столько географически, просто совсем в другой жизни, живёт Марго – моя то ли бывшая соседка, то ли старшая подружка, девочка, росшая рядом… Удачи тебе, Марго!

Красное и чёрное

Кукольных мультиков я не любила, а бессловесных – тем более. Этот мультфильм был именно кукольным, к тому же без единого слова. Вряд ли у меня хватило бы терпения досмотреть его до конца, если бы показ был телевизионным в домашних условиях. Но огромный цветной экран кинотеатра несколько менял восприятие, к тому же я, видимо, уже понимала, что встать, взять папу за руку и уйти из зала во время сеанса будет не очень удобно.

…Маленькой девочке достался огромный отрез красного материала. Девочка творила с ним чудеса: лёгким движением руки она превращала его то в платье, то в цветы, целое поле ярких, пламенеющих цветов. С экрана как будто бы лился огонь – красный цвет…

В кино родители водили меня часто. Первый раз они взяли меня с собой на просмотр «Мимино». Мне было два года, и сеанс был вечерним. Оставить ребёнка было не с кем: родственники жили далеко, а рабочий день няньки уже закончился. Сидевшие с краю ряда родители спохватились, увидев, как я направляюсь к экрану – танцуя под музыку.

На острове я ходила в кино чаще всего без родителей – с подружками и с классом. В городе меня водили на детские и взрослые сеансы в центральные кинотеатры. В соседнем с бабушкиным домом кинотеатре на детских сеансах я часто бывала одна – без близких. Кто-то из старших переводил меня через дорогу, покупал билет и доводил до зала. К окончанию сеанса за мной приходили. До начала просмотра я успевала познакомиться с кем-нибудь из ровесников. Мимолётное знакомство ни к чему не обязывало, не налагало никаких ограничений и не грозило разоблачениями: можно было без страха врать о себе и своей жизни. Иногда со мной бывала двоюродная сестра.

По моим ощущениям, сказку о девочке и чудесах с красным материалом я смотрела года в четыре, может, в пять. Кинотеатр находился где-то в центре города, и к началу сеанса мы с папой опоздали. Обилие красного цвета, живого и подвижного, впечатлило и осело в памяти, вспыхивало в сознании на протяжении всего детства, а потом ушло вглубь, как вода, убежавшая в песок, и напомнило о себе позже – маленьким, далёким огоньком. Обрамлением к мультфильму была дверь на входе в кинотеатр – стеклянная с чёрной металлической «оправой». К двери вели две-три ступеньки – вход был слишком скромным для кинотеатра в центре города. Мне больше никогда не приходилось там бывать. Лет до двенадцати-тринадцати я иногда напоминала папе об этом походе в кино, но он так и не смог вспомнить, куда именно мы с ним ходили; моё описание не подходило ни под один из известных ему в городе кинотеатров.

Первый

Это был он – загадочно-темноватый, манящий к себе мой первый снег.

До этой встречи снегом для меня были быстро тающие на ладони снежинки и картинки из детских книжек и мультиков.

И вот наконец я увидела снег! Мне было шесть лет, и я стояла на московской вечерней улице, на автобусной остановке. Снег был затоптан и освещён фонарями. Это было так красиво! Всё равно что благородное какао на фоне прозаично-белого молока. Снежная грязь меня не смутила – я с радостью окунула в неё свои руки. В ту же минуту руки родителей коснулись меня: мама и папа не могли понять хода моих мыслей и подняли меня с корточек.

Следующая встреча со снегом была уже за городом. Снег был чистым, и мне никто не мешал. Гера был моим земляком и ровесником. Мы вместе валялись в снегу и визжали от восторга, сосали и грызли сосульки, катались на санках. Родителям было немного неловко за нас: наша радость забавляла других отдыхающих.