Алексей Макаров - Детство. Сборник рассказов Страница 4

Вскоре мы вышли из дома и направились к задним воротам фабрики.

Огромный серый сарай, как и прежде, возвышался возле них. Он как бы составлял часть забора и являлся продолжением ворот.

Мы осторожно огляделись перед подходом к этой громадине и осторожно прокрались к задней стенке сарая. По всей видимости, недавно кто-то ремонтировал забор и, когда прибивал колючую проволоку на соединении сарая с забором, повредил одну из досок сарая.

Я это только вчера обнаружил. Доска немного отошла от общей стенки, и за ней зияла щель. Но щель была мала, чтобы в неё пролезть.

Вчера я притащил кусок трубы, чтобы расширить её, но силы у меня одного не хватило, чтобы отогнуть её. Поэтому я привлёк для этой операции Вовку.

Мы подкрались к задней стенке сарая и заглянули в щель. Внутри была зловещая темнота. Даже фонарь не пробивал её. Это всё предвещало то, что там внутри обязательно должен быть клад.

– Давай возьмём трубу, просунем её в щель, надавим вдвоём и увеличим щель. Этого нам хватит, чтобы пролезть вовнутрь, – предложил я Вовке.

Тот уже был на всё согласен. Его уже увлекла жажда путешествий и открытий.

Мы просунули трубу в щель, навалились на неё, и доска с противным скрипом сдвинулась с места.

Теперь щель была настолько большая, что в неё можно было пролезть, что мы и сделали через минуту. Конечно, мы не ящерицы, которые свободно проникают в самые узкие щели, но туда мы пролезли друг за другом. И даже нигде не зацепились ни за какие углы и гвозди и не порвали ни брюки, ни куртки.

Внутри была кромешная темень. Воздух был жарким и спёртым. Было очень тихо. Даже шум фабрики не проникал сюда. Это ещё больше подчёркивало таинственность нашего проникновения в сарай. Мы сразу включили фонарики.

К стенке сарая почти вплотную были поставлены в несколько рядов какие-то ящики. Пройти вперёд было невозможно. Пришлось взобраться на самый верх этой пирамиды из ящиков по самим ящикам.

Паутина противно липла к лицу и рукам, но мы, цепляясь за края ящиков и вставляя пальцы в щели между ними, взобрались на самый верх. Сверху этой пирамиды мы осветили сарай. Вдоль всех стенок стояли стопки картонных ящиков, и на каждом из ящиков была или жёлтая, или красная этикетка. Вниз спускаться было страшновато – высоко.

Я попытался спуститься, но один из ящиков, за который я держался, зашатался и рухнул вниз. В абсолютнейшей тишине раздался страшный грохот. Это было пострашнее грома в грозу или грохота взрыва, когда буровики взрывали породу. Это был ад! Мы замерли от страха и сидели наверху ни живы, ни мертвы. Не дай бог, если бы кто-нибудь услышал этот грохот. Но грохот стих. Мы подождали ещё некоторое время, притаившись на вершине пирамиды из ящиков. Но никто не появлялся. Вокруг сарая по-прежнему было ни души. Значит, никто нас не услышал и можно продолжать дальнейшие исследования.

Мы сидели, затаившись в наступившей тишине. От страха у меня тряслись колени. Да ещё снизу началось раздаваться какое-то странное шипение. Как будто внизу проснулась тысяча змей.

Я посветил вниз фонарём. По полу сарая разливалась какая-то жидкость из разбившихся ящиков. И она начинала пениться. Это уже было интересно. Дрожь от первого страха прошла, и начало разбирать любопытство.

Я вытащил нож и надрезал крышку одного из ящиков. Посветил во внутрь. Внутри были какие-то серебряные цилиндры.

– Смотри: серебро. Это что? Клад? – заворожённо прошептал Черёма.

– Сейчас посмотрим, что это за клад, – как бывалый кладоискатель, ответил я ему. Вытащил один из серебряных цилиндров из ящика, потряс его. Внутри что-то булькало. Странно. Наверное, это была та жидкость, что разливалась по полу. Я размахнулся и швырнул цилиндр вниз.

Стекло цилиндра с грохотом раскололось, и из него потекла какая-то маслянистая жидкость. Вовка светил вниз и наблюдал, как она со зловещим шипением расползается по полу.

Он тоже вспорол другой ящик и вытащил оттуда такой же цилиндр. Размахнулся и тоже швырнул его вниз. Цилиндр раскололся, и из него тоже потекла та же жидкость. Когда его и моя жидкость встретились, то, к нашему удивлению, они стали пениться.

Вот это да! Вот это здорово! Мы совсем осмелели и начали швырять серебряные цилиндры вниз один за другим, толкать ящики ногами, чтобы они падали вниз.

Вокруг стоял только звон разбитого стекла и шипение разлившихся жидкостей. Весь пол был в пене. Нас обуял азарт. Хотелось, чтобы пены было больше и больше. Но тут Вовка чего-то закашлялся, да и у меня стало першить в горле и слезиться в глазах.

Поняв, что мы что-то тут такое натворили, мы быстренько спустились с этой пирамиды ящиков вниз и вылезли через щель. Пол около щели был почему-то мокрый.

Когда мы вылезли и отдышались, то у нас начало щипать лицо, руки и ноги. Мы побежали к ближайшей колонке мыть их.

Каково же было моё удивление, когда я увидел, что чулки в сандалиях стали разлезаться на ниточки. Тут уж мы воды не жалели. По очереди жали рычаг колонки и то и дело подставляли под упругую струю воды то руки, то ноги.

Хорошо, что на нас были старые брюки. На них тоже стали появляться дыры.

Мы заворожённо смотрели на это чудо, как наша одежда сама собой разлезалась на клочки.

– Смотри, Вовка. У меня от чулок почти ничего не осталось, – удивлённо смотрел я на свою одежду.

– И у меня тоже, – так же удивлённо лепетал Вовка.

– Давай, бежим быстрее по домам. Надо сразу умыться и переодеться. А эту старую одежду надо побыстрее выкинуть на помойку. Только ничего никому не говори. А то нам точно влетит. Это должно остаться нашей самой страшной тайной, – скомандовал я, и мы со всей нашей прытью понеслись по домам.

Дома ещё никого не было. Я скинул всю одежду и залез в ванну. Горячей воды не было. Для этого надо было бы растопить колонку. Но уже был пятый час, и мама должна была скоро вернуться с работы. На растопку колонки времени не было. И я, повизгивая от холода воды, старался промыть те места, которые до сих пор чесались.

После мытья на ногах и на руках остались только небольшие покраснения. Но это было уже не страшно. Я собрал повреждённую одежду в мусорное ведро и вынес его на помойку. Потом разложил учебники и стал ждать маму.

Она вскоре пришла, но, увидев меня за раскрытыми книжками и тетрадками, только похвалила меня:

– Умница. Занимайся, занимайся, – а когда она увидела, что и мусор вынесен, то вообще растрогалась, подошла ко мне и погладила по голове:

– Ты вообще сегодня молодец. Я пойду в детский сад за Андрюшкой, а ты продолжай заниматься. Когда я приду, то мы вместе всё и проверим.

Когда она ушла, то я вздохнул с облегчением: «Фу! Ничего не заметила! Пронесло. Как там дела у Черёмы? Не попался ли он?» – всё донимала меня мысль.

По телефону я набрал Вовкин номер. Трубку поднял Юрка.

– Позови Вовку, – попросил я его. Тот, как всегда, недовольным голосом позвал Вовку.

– Ну как у тебя? – шёпотом спросил я у него.

– Да всё хорошо. Мусор вынес. Меня даже за это похвалили, – так же шёпотом отвечал мне мой подельник.

– Ладно. Если не заметили, то всё хорошо. Давай. До завтра, – и повесил трубку.

Папа всегда приходил поздно вечером. У него всегда было очень много работы. Мама его кормила, а потом он звал нас и рассказывал нам нескончаемую сказку о солдате Иване Ивановиче и его приключениях.

Эти сказки были очень интересными, и на прошедших каникулах я даже записал в тетрадку часть этих сказок. Получилась почти целая тетрадь. Я бы и больше записал, но меня отправили в пионерский лагерь, а потом мы всей семьёй поехали в Сочи. Тетрадка была куда-то закинута, и я о ней забыл. А сейчас папа продолжал эти нескончаемые сказки. Мы с братом заворожённо их слушали и всегда с неохотой воспринимали папины слова:

– Ну, а что было дальше, вы узнаете завтра.

И сегодня сказка закончилась теми же словами. Пришлось опять идти мыться перед сном. Мама увидела розовые пятна на моих руках и ногах и всполошилась.

– Опять, что ли, у Алёши началась аллергия, – говорила она папе на кухне. На что тот ей ответил:

– Посмотрим завтра. Если пятна не пройдут, то отвезу его с утра к Собанову.

Сердце моё так и обмерло. Точно: лупить будут.

Я долго ворочался с боку на бок, представляя завтрашнее разоблачение.

Но утром у меня никаких пятен не было. Мама была просто счастлива. Она только меня допытывала о том, что я ел вчера. Ну, тут моя фантазия ограничений не имела. Я знал, что мне есть нельзя:

– Цахтон с чёрным хлебом и солёные огурцы, а потом шоколадку, – не сморгнув, соврал я.

– Да что же это такое! Я же тебе тысячу раз говорила, что это тебе нельзя, – возмущению мамы не было предела. – Хочешь опять в больницу? Теперь ты уже не у Собанова будешь лежать неделю, а в городе целый месяц! И мы к тебе не сможем приезжать. Целый месяц ты там будешь один, – пугала она меня.