Абрам Гроссман - Катарсис Страница 4

– У-у, аспиды-вурдалаки! – добавил он без особой злобы.

Выехав из Каменного Ручья почти на рассвете, группа двигалась без остановки, надеясь добраться в поселение до того, как жара взорвется с полной силой, но, заросшая за лето тропа, мало похожая на дорогу, часто полностью исчезала в мелких бочажинах и болотцах, затрудняя и без того нелегкий путь. Низкие ветки хлестали по голове и плечам, шиповник цеплялся за гимнастерки и душный, горячий день беспощадно наваливался адовым пеклом и несметными полчищами гнуса.

– Товарищ лейтенант, долго нам еще пилить? – раздался голос сзади.

Мокин посмотрел на часы. Потное лицо его распухло от укусов мошки и недоедания. Пеллагра не делала различия между заключенными и их охранниками.

– Скоро будем, – Мокин голодно отрыгнул, запах был отвратительный. Похоже, гниет что-то внутри, – отметил про себя.

В лагерях не хватало продуктов, свежие овощи солдатским пайком не предусматривались. Война закончилась, но продовольствия все равно не доставало. Все, в том числе и лагерные офицеры, истосковались по хорошей пище, и потому Мокин был рад уехать из лагеря хотя бы на пару дней, рассматривая неожиданную поездку, как короткий отпуск на местном курорте.

Деревня Каменный Ручей хоть и считалась старообрядческой, но на самом деле в ней осталось всего несколько старообрядческих семей, живущих в отдалении от основного населения, занимающегося лесосплавом. Мокин не решился проситься на постой к староверам, в домах которых было чище чем у сплавщиков. Он хорошо знал их независимый характер – боялся получить отказ и потерять авторитет в глазах подчиненных – кержакам в высшей степени всегда было наплевать на любую власть. Охранники остановились на ночь у сплавщика Николая Рябова. Впервые за время службы они ели свежие, сорванные прямо с грядки лук, редиску, морковь – то, что просили их кровоточащие десны и шатающиеся зубы. Домашний хлеб и кусок вяленой медвежатины дополнили простую крестьянскую трапезу, после которой, непривычно сытые вояки, взобравшись на сеновал, беспробудно проспали до утра.

До поселения бывших поволжских немцев, которых Мокин бросил на голом берегу на произвол судьбы несколько лет назад, оставался короткий переход. Там, если он еще жив, в чем Мокин вовсе не был уверен, был еврей Йозеф Фишер, которого он должен был доставить в лагерь.

Вязкая тропа вдруг преобразилась в грунтовую дорогу (чему Мокин очень удивился, зная, что в этих местах грунтовок сроду не было), а вскоре перешла в крепкий торный путь, вымощенный тонкими прямыми ошкуренными жердями осинника, перемежавшимися зеленой травой и мягким мхом. Полотно дороги смотрелось как добротный, вытканный из порезанного тряпья половик с правильным геометрическим узором из параллельных бело-черных и зеленых полос. Колеса весело застучали, и кобыла, словно очнувшись от летаргического сна, оптимистично взмахнула хвостом и веселее, энергичнее поволокла телегу, как будто почуяла, что ее страданиям скоро придет конец. Солдаты тоже подтянулись ближе к подводе.

– Да здесь можно танцевать, ты глянь, в точности пол, как в нашем сельском клубе! – искусанное и расплывшееся грязное лицо Дубина озарилось ожиданием чего-то необычного и нового.

Поход в немецкую деревню был и для солдат счастливой возможностью хоть ненадолго сбежать от надоевшей службы в ВОХРе. Им осточертело каждый день, месяц за месяцем долбить заключенным одно и то же: «шаг вправо, шаг влево…», «отступи от метки…» или «сделай себя видимым…», когда подконвойный отходил в кусты.

Скучное это было занятие – следить за заключенными и ничего не делать, просто наблюдать, как они вырубали деревья, рыли канавы или торили грунтовые дороги, ведущие из лагеря в тайгу, а дальше – в никуда… Это был их второй год в армии, и они должны были служить на два года больше, чтобы «выйти на волю и уехать на Большую землю».

– Эй, товарищ Мокин! А что, немки добрее русских девчат? – Прозрачные глаза Дубина вдруг обрели некоторую окраску и живой огонек сверкнул в их глубине.

– Погляди на него! Го-го-го! – Лицо Панова, обветренное сибирскими морозами, выдубленное снегом, дождями и солнцем, стало ярко красным. – Он хочет найти немецкую невесту, ха-ха-ха, – морковного цвета веснушки полностью исчезли с лица. – Я так думаю, что он не добрал вчера вечером.

– Да мы только разговаривали! – Дубин заметно смутился.

– Ага, прям до самого солнышка! – Панов продолжал дразнить друга.

– Она занята. У нее есть парень… в армии, второго года службы, как мы, – Дубин повернулся к офицеру:

– Товарищ лейтенант, как думаете? Есть у них невесты для нас?

Мокин не ответил. Он внимательно глядел по сторонам, стараясь запомнить детали.

Прежде чем скрыться за поворотом, дорога, окаймленная густыми зарослями по краям, ныряла в низину. Здесь же брал начало овраг, уходящий вглубь леса и заполненный стоячей водой. На разъезженной грязи сидели разноцветные бабочки, а среди высокой травы неспешно, словно в замедленной съемке, проплывали миниатюрные голубые стрекозы. Из придорожной бочажины торчала меланхоличная морда сонной лягушки. Изредка крупная стрекоза, посверкивая громадными фарами глаз, прорезала застоявшийся темно-зеленый воздух.

Сделав резкий поворот, дорога неожиданно выкатилась к красочному полю, заполненному ярким светом сияющего летнего дня. Телега остановилась, будто наткнулась на невидимую стену, разделяющую замкнутый мрак леса и открытое широкое пространство. Как по волшебству легкий ветерок сдул мошку и слепней. Солдаты вздохнули с облегчением и изумлением: опушка леса обрамляла просторный луг, покрытый белыми зонтиками цветущего трубочника. Гигантские белые соцветия, образуя основной фон, перемешивались с множеством других ярких пятен: розовыми – диких пионов и шиповника, голубыми – колокольчиков, бело-желтыми – ромашек с золотыми сердечками и сиреневыми шариками клевера. Мохнатые черно-оранжевые шмели, металлические жуки-бронзовки, экзотически раскрашенные бабочки и мухи, сидящие на цветах, дополняли этот диковинный колорит. Иногда то или иное насекомое отрывалось от мозаики, взлетало в воздух и, пролетев небольшое расстояние, приземлялось на другой цветок только лишь для того, чтобы изменить цветовую композицию громадного калей доскопа.

Большеголовые стройные подсолнухи и пара крыш с каменно-глиняными трубами виднелись за этим многоцветьем… Острые углы строений поверх высокой растительности казались причудливым и нереальным миражом, плывущим над раскинувшимся живописным ковром.

Это была деревня, немецкая деревня, выросшая на пустом месте.

– Вот твари! – удивление и недоверие смешались в голосе Мокина, – я был уверен, что они сдохнут здесь в первую же зиму…

– Вот это да! – Панов стянул с себя мокрую гимнастерку, и Дубин тут же последовал его примеру. Худые обнаженные их тела, безжизненно бледные, как у гигантских фарфоровых кукол или манекенов, с непропорционально большими темно-коричневыми руками и лицами, выглядели так, будто кто-то взял детали нескольких человеческих фигур и, как бы в шутку или по неряшливости, соединил как придется, не обращая внимания на цвет и размер.

– Эй, вы! – Мокин строго посмотрел на подчиненных, как на расшалившихся детей. – Рядовые Панов и Дубин, сми-и-р-р-рна! Мы направляемся в лагерь врагов, беспощадных врагов нашего народа… Вам ясно, р-p-p-рядовые Панов и Дубин? Все должно быть строго по уставу, как и положено. Зар-p-p-рубите себе на носу, это вам не дом отдыха.

Парни, недовольно ворча, натянули вонючие пропотевшие гимнастерки и закинули ружья на плечи.

– То-то же… – процедил Мокин сквозь зубы и подбодрил кобылу, слегка дернув поводья.

Они пересекли луг и приблизились к деревне, выстроенной вдоль единственной улицы, проезжая часть которой выглядела как красочная гигантская мозаика, аккуратно выложенная большими, янтарного цвета дисками с перемежающимися оттенками желтого и зеленого между ними.

Мокин присел на корточки и потрогал искусно выровненные толстые плашки-срезы стволов деревьев, утрамбованные в землю вместе с речным гравием и песком, сквозь которые проросла молодая трава.

– Красота! – Дубин присвистнул и тоже коснулся поверхности пластины, как ребенок боящийся, что чудо вдруг может исчезнуть.

Два ряда высоких желтолицых подсолнухов с большими сочными темно-зелеными листьями обрамляли проезжую часть. Несколько домов-бараков, аккуратно собранных из ошкуренных до блеска сосновых бревен стояли вдоль улицы. Пара незавершенных срубов из свежеошкуренных стволов, в своей гладкой наготе походящих на человеческие тела, дополняла картину. Жилища были поставлены на высокие основания из массивных, слепленных глиной речных булыг и напоминали крепости, возведенные на долгие годы.

– Черт бы их взял, этих фашистов, – Мокин увидел шумную компанию ребятишек, сопровождаемую сворой собак со щенками, за которой следовали несколько мужчин и женщин. Почувствовав исходящую от незваных гостей опасность, они остановились на расстоянии. Даже маленькие дети поняли, что неожиданные гости несут угрозу их отгороженному от больших бед мирку, и спрятались за юбками матерей. Две группы стояли молча друг против друга.