Абрам Гроссман - Катарсис Страница 5

– Черт бы их взял, этих фашистов, – Мокин увидел шумную компанию ребятишек, сопровождаемую сворой собак со щенками, за которой следовали несколько мужчин и женщин. Почувствовав исходящую от незваных гостей опасность, они остановились на расстоянии. Даже маленькие дети поняли, что неожиданные гости несут угрозу их отгороженному от больших бед мирку, и спрятались за юбками матерей. Две группы стояли молча друг против друга.

– Мне нужен Вальтер Бош, – нарушил тяжелое молчание Мокин, и его рука как бы случайно скользнула к кобуре. – Это определенно не Каменный Ручей, – проворчал он сквозь зубы и оглянулся назад. Солдаты щелкнули затворами. Один из поселенцев молча повернулся и направился в сторону деревни. Вскоре возле дальнего сруба послышалась гортанная речь.

– Фашисты остаются фашистами, – сказал Мокин негромко, так, что только солдаты могли его слышать, – они до сих пор не говорят по-русски!

Поселенец вернулся не один. С ним был высокий, широкоплечий человек с сильными мускулистыми руками, привыкшими к тяжелой работе.

– Эй, Бош, как дела?

– Слава Бог! Еще жив, – ответил Вальтер Бош, практически не шевеля губами и не сводя глаз с лица Мокина. – Вы потерял свой путь в лес, гражданин офицер, что привел сюда?

– Мне приказано забрать тебя и Фишера в Центральный ИТЛ. Еврей еще жив?

Бош перевел жителям деревни слова Мокина. Послышался сдержанный стон.

Серые глаза Боша холодно потемнели: – Да, Фишер есть.

– Так веди его. Мы должны ехать обратно!

– Он в лес, с детьми. Он будут здесь до захода солнца. Вы должен ждать, – немец смотрел прямо в глаза Мокину.

– Мы не можем остаться здесь. Мы должны вернуться, – Мокин махнул рукой в том направлении, откуда они пришли.

– Я жалею, что не так, – произнес Бош после короткой паузы спокойным, без малейших эмоций голосом.

Трудно было понять, о чем он сожалеет: о том ли, что Мокин должен уходить, о том, что должен ждать, или о том, что тот вообще появился в их деревне.

– Да, ты должен жалеть, Бош, – Мокин вызывающе посмотрел на Боша и увидел в его глазах плохо скрываемую ненависть. Ту же ненависть, но смешанную со страхом, он видел в глазах других поселенцев. – Ты должен жалеть, потому что вы все – сволочи! – он приблизился к Вальтеру и протянул руку, как будто хотел схватить его за ухо, но в самый последний момент передумал и просто тяжело опустил ее на плечо Боша.

При других обстоятельствах Мокин непременно поставил бы этого немца на колени, но сейчас решил поступить иначе.

– Мы останемся здесь, заключенный Бош, – Мокин произнес «заключенный» с легкой улыбкой. – Я думаю, у тебя нет другого выбора, кроме как быть гостеприимным, – он оглянулся на высокие облака, освещенные снизу заходящим солнцем.

Был уже вечер. Инструкция запрещала охранникам передвигаться ночью по лесу, особенно с заключенными, находящимися под стражей.

Мокин был рад остаться на ночь в немецкой деревне, хотя чувствовал себя почти на вражеской территории. Конечно, можно было нарушить инструкцию и вернуться в тот же дом в Каменном Ручье, где они провели минувшую ночь. Но он был полон шумных, грязных и сопливых детей. Николай, хозяин дома, был в лучшем случае только наполовину трезвым, а его беременная жена надоедливо жаловалась Мокину на свою тяжелую, полуголодную жизнь, как будто Мокин был лично ответственен за ее жалкое существование. Крыша на сеновале, где спали солдаты, была с большими прорехами. Мокин без особого энтузиазма смотрел на то, чтобы провести там еще одну ночь.

– Где лошадь поставить, a нам самим где остановиться? – Мокин выдавил улыбку.

– Есть сарай. Вы идти за мной, – Вальтер повернулся к нему спиной и пошел вдоль улицы.

Полукруг колонистов разомкнулся, и под дробный стук колес, отдающийся громким эхом в напряженной тишине, солдаты двинулись вслед за Бошем к месту ночлега.

Колонисты помнили этого офицера очень хорошо.

То, как они очутились здесь, продолжало жечь их память, несмотря на то, что прошло четыре с лишним года.

Старая, кряхтящая, как древняя старуха, баржа медленно тащилась вниз по свинцовой реке вдоль берегов, заросших глухой тайгой. Более двух тысяч спецпоселенцев – депортированных поволжских немцев: мужчин, женщин, стариков и детей – плыли на этой развалюхе несколько дней, только однажды остановившись возле какой-то деревни, враждебно смотрящей слепыми окнами кривых, вбитых в землю по самые крыши бревенчатых домов.

Заключенным не разрешалось покидать плавучую тюрьму. Мокрые, продрогшие до костей от дождей и промозглого речного тумана, давно не имевшие во рту крошки хлеба, люди сбились в кучу, с ревнивой жадностью следя за сошедшими на землю солдатами, которые ходили по деревне в поисках провизии. Деревенские ребятишки на берегу с недобрым любопытством рассматривали похожую на стадо одичавших животных толпу, а затем стали кидать на палубу вареные и сырые картофелины и свеклу. Не по-детски злорадно они наблюдали, как оголодавшие люди хватали немудрящую еду, отталкивая друг друга, давясь, запихивали подачку в рот.

Солдаты вернулись, и баржа двинулась дальше. Казалось, что этому путешествию не будет конца, но вот утлая посудина вычертила широкую дугу, пересекла реку и уткнулась в пустынный берег. Офицер выкрикнул имена более тридцати семей и приказал им сойти на землю. Последним в списке он назвал имя старого бородатого человека, который казался чужим среди всех остальных – он ни с кем не разговаривал и всю поездку либо молча смотрел на воду, которая терлась о бока баржи, либо дремал, прислонившись к борту. Дважды в день старик молился, покрыв голову грязной, когда-то белой шелковой шалью с голубыми полосками по краям и завязанными по углам кистями.

Офицер упруго прошел по шатким доскам, переброшенным с баржи на берег.

Люди последовали за ним со своим барахлом, баулами, мешками, чемоданами, ящиками…

Два солдата-охранника замыкали группу.

Заключенные растерянно оглядывались вокруг, пытаясь понять, почему их высадили здесь. Ничто не указывало на какое-либо присутствие человеческой деятельности: густая нетронутая растительность покрывала берег, оставляя лишь небольшую полоску мокрой гальки у самой кромки воды. Высокий угрюмый лес притирал людей к реке, подкатывающей холодные воды почти к ногам заключенных, к их скарбу, сваленному в кучу. Промозглый северный ветер, пробирающий насквозь и без того продрогших людей, хозяйничал единовластно.

Офицер оглядел сошедших на берег. Пересчитав их, худых, измученных и растерянных, будто ожидающих казни, расправил плечи. Он был молод, хорошо сложен, со здоровым румяным лицом.

– Слушайте меня и слушайте хорошо! – офицер возвысил голос. Маленькие клубы пара взрывались у его рта с каждым словом. – Кто не знает, меня зовут Василий Мокин. Я ответственный за расселение вас на этом участке реки, – он широким жестом указал на тайгу. – Это будет вашим местом – станок, как мы называем – здесь вы будете жить.

Сдержанный ропот послышался из толпы.

Офицер приблизился к группе. Испуганные глаза следили за его руками, ожидая, что он вот-вот выхватит пистолет из кобуры и начнет стрелять. Заключенные в страхе опускали глаза, встречая жесткий взгляд этого человека, как будто были виновны в том, чего и сами не знали. Офицер остановил взгляд на лице одинокого бородатого мужчины. Старик смотрел на Мокина, пытаясь понять, что офицер хочет от него.

Мокин находился со спецпоселенцами во время всего пути от пересыльного лагеря под Красноярском. После загрузки на баржу, он несколько раз перегнал их с одного конца баржи на другой, и, убедившись, что все, включая младенцев, в наличии, отдал приказ отчаливать. В течение всего пути люди не получали никакой еды, кроме воды из реки, куска хлеба и вареной полугнилой картофелины. Помимо этого, одна из женщин оставалась с ним на ночь в его каптерке. Рано утром она покидала каморку, стараясь незаметно пробраться к своей группе. Заключенные понимающе отводили глаза от несчастной, и только семья бросалась утешать ее, укрывая в своем закутке.

Сошедшие с баржи не понимали почему они здесь…

– Радуйтесь, вы не будете убиты! Вам понятно, что я сказал? – офицер перевел взгляд, буравя им толпу и выискивая кого-то. Он еще раз взглянул на список имен. – Заключенный Вальтер Бош, вперед!

Мужчина средних лет со светлыми, прямыми волосами, тяжелым лицом и длинными узловатыми руками крестьянина вышел из центра толпы.

– Хорошо! – одобрил свой выбор Мокин. – Теперь слушай меня, Бош. С этого момента ты здесь хозяин, – офицер повернулся ко всей группе, – и вы все не заключенные, а поселенцы. Он – ваш начальник, понятно? Переведи им Бош…