Алексей Муренов - Танцы с бряцаньем костей. Рассказы Страница 4

То, что она сделала потом, ставит крест на всём вашем грёбаном человечестве, ибо если один особь может совершить подобное, то и в каждом из вас есть склонность к таким вещам. Кто-то из ваших древних мудрецов сказал однажды, что все люди на каком-то плане связанны между собой, что на самом деле человечество – это одно большое единство, этакий конгломерат, сплавленный из миллионов и миллиардов судеб, умов и душ. Истинно так! Только я, похоже не из вашего числа, потому что на подобные вещи и поступки ну никак не способен.

В моём доме, кстати, нет ни единого зеркала. Зачем они мне? На что там смотреть? На убогое создание, изуродованное и едва не убитое только за то, что оно своим присутствием помешало чьёму-то счастью? Конечно, вы спросите меня, почему бы ей просто не подать на развод? Я вам отвечу: потому что я бы не дал ей этого сделать, поскольку любил её очень сильно, и потому, что представить себе не мог своего дальнейшего существования без «моей маленькой мышки».

Не знаю, как уж у них там закрутилось с Володей, с чего всё началось, и что они такого сногсшибательного нашли друг в друге. Но одно ясно точно. Я бы не дал ей уйти от меня. Просто бы не смог. Даже если бы они и сбежали на край света, я бы посвятил свою жизнь тому, чтобы найти их. Я бы все силы отдал на то, чтобы вернуть её обратно. Ирина это понимала, их отношения крепли, а я был помехой. И год из года ненависть ко мне превращала её в демона. Она копилась в закромах её души, сгущаясь, как тучи перед грозой. В конце концов, это должно было выплеснуться наружу.

И выплеснулось дьявольским потоком бездонной жестокости, когда она дважды вонзила в моё тело нож, а затем в порыве безумной ярости отрезала мне нос и стала с остервенением втаптывать его в снег, верезжа и стеная, как будто ей в задницу засунули раскалённую кочергу. И так бы и орала, наверное, без конца, или не успокоилась бы, пока не разрезала меня на куски, но Володя тут внезапно проявил мужество, сгрёб её в охапку, втолкнул в салон своего авто и увёз к их безоблачному счастливому будущему. А я лежал на снегу, глотая собственную кровь и думая почему-то о салатах, которые она весь вечер делала специально, чтобы впоследствии отрезать мне нос. Нос, в который меня целовала на протяжении двадцати лет.

Как же он ей осточертел.

Пират снова залаял. Может, звук вьюги напоминает ему вой зверя? Чёрт его знает! Мне сейчас плевать, даже если эти двое, теперь уже в обличье призраков припёрлись по мою душу. Позвольте мне хлопнуть ещё рюмашку, и я закончу свою историю. Простите, рюмашку и покурить? Можно? И какого хрена я перед вами опять извиняюсь?

Да ну вас.

Подождёте.

Вас, конечно, сейчас мучают два вопроса: Как я умудрился выжить, и как я их обоих отправил на тот свет. Вы жаждете мести? Крови? Ну, я же говорил, что все вы такие же, как она. Вы все – единое целое. А я не такой. Я не способен на убийство из мести. Во мне нет жестокости, которая переполняет ваши сердца через край. Сначала вы ловите убийцу и осуждаете его за кровожадность и жестокость, а потом сами с остервенением начинаете рисовать картины его пыток, и готов спорить, будете слюни пускать от удовольствия, если ваши желания осуществят. Каждый из вас в душе насильник, педофил и потрошитель. Просто одним хватает смелости это реализовать, а другим – нет. Но в любой момент какая-нибудь ситуация, или событие развяжет руки демону, до того мирно дремлющему внутри.

Лицемеры чёртовы! Как же я вас ненавижу! И вас, и вашего фальшивого бога!

Ещё коньяка! Пират! Перестань лаять! Ты уже действуешь мне на нервы! Ей богу! Спиваюсь я, а белая горячка, похоже, пришла к моему бедному псу.

Пойдёт – не пойдёт! А, чёрт с ним, всё равно выпью!

Пошло вроде.

Ладно, отвечу я на ваши вопросы, чёрт с вами! Хотя это уже банально и неинтересно. Любой из вас хотел бы кровожадной мести, хотел бы, чтобы концовка моей истории была такой, что я выжил, отыскал их и перерезал обоим глотки. Я знаю, что вы этого хотите, но готов разочаровать. Моя история заканчивается здесь, в небольшом доме на окраине кладбища. А их я не убивал, и даже больше скажу, что не собирался.

Знаете, почему я возненавидел крещенские морозы? Да только потому что благодаря им, я тогда выжил в лесу. На холоде кровь останавливается очень быстро. Так случилось и со мной. Какое-то животное желание выжить любой ценой двигало мною тогда. Не знаю, быть может, так и должно было быть, но в тот час с порезанными кишками, без носа, я смог двигаться и нашёл в себе силы, чтобы выползти на дорогу, где меня вскоре подобрала проезжающая мимо машина.

Потом пять дней реанимации, операции, реабилитация, инвалидность и прочая скучная и неинтересная жизнь.

Ирина и Володя погибли в тот момент, когда врач анестезиолог вводил мне в вену иглу. Они неслись на своей «волге», стараясь смыться от четырёх милицейских «уазиков». Но зимняя дорога такая дрянь. Особенно эти чёртовы снежные заносы на крутых поворотах.

Говорят, моя маленькая мышка вылетела через лобовое стекло и, ударившись головой об железное заграждение, мгновенно умерла. До сих пор представляю, как её хрупкое маленькое тельце, тонкие пальчики, что играли с моим подбородком, быстро остывают на заснеженной дороге. И сердце сжимается от боли. Мне жутко её жаль. Правда. А вы чего ожидали? Я всё равно её люблю. Не смотря ни на что. Если, конечно, любовь существует.

Ну вот, и конец истории. Морали выводить будете сами. Вы же так любите это делать. А для меня всё закончено в вашем обществе. Пузырь газа таки выскочил из болотной пучины. На душе стало легче. Теперь, пожалуй, напьюсь. Сильно напьюсь. И пусть вьюга за окном воет, а от морозов трещат ели. Мне уже наплевать.

Кукла

Понедельник

Жанна проснулась в половине седьмого утра. В будни она всегда вставала так рано: нужно было успеть позавтракать и нанести дежурный макияж. На дорогу уходило минут пятнадцать, – благо магазин, в котором она работала, находился довольно близко. Правда, весной более короткий путь через Центральный парк приходилось менять на более длинный – по улице Пришвина. Там, по крайней мере, асфальт не был столь избит, да не было таких огромных луж и куч мусора.

На завтрак как всегда: горячие бутерброды с сыром и ветчиной, да ещё пару чашек крепкого кофе без сахара и сливок. С вечера готовить было лень, а утром просто время поджимало. Да Жанна и не страдала по этому поводу: что ещё нужно одинокой женщине? Всё равно в десять вся бухгалтерия садилась гонять кофеи. А там уже и булочки с посыпкой, и пирожное с белковым кремом, от которого так великолепно разрастается задница, и на ляжках появляется целлюлит. Сколько раз она пыталась заставить себя сесть на диету – но всё безрезультатно. Толи сила воли оставляла желать лучшего, толи просто Жанна не видела в этом никакого смысла.

А и действительно, на кой чёрт ей стройная фигура? Всё равно за ней закрепилась слава злобной и фригидной бабы. Продавцы, заведующие, грузчики, все улыбались ей в глаза, а за спиной начинали неодобрительно шушукаться. Конечно, сорок пять лет – и всё ещё одна. Старой девой она, очевидно, осталась по причине своей нереальной стервозности, и уже «мхом заросла в промежности», как выразился один молодой грузчик. Она подслушала этот разговор случайно, но раздувать ничего не стала. В принципе, этот малый был в чём-то прав.

Жизнь научила её кое-каким полезным вещам. Например, таким, что не стоит быть злопамятной, а обиды превращать для самой себя в хохму. Мхом, конечно, она ещё не заросла, но вот мужчины у неё действительно не было давно. Да и стоило ли? В наши дни в Зеленогорске трудно найти спутника жизни, такого, чтоб не пил все выходные напролёт, да не использовал матерные словечки, как они выражаются, «для связки слов». Сколько таких обалдуев шатается по городу? Тьма тьмущая. А хорошие мужики или с работы не вылезают, или сидят дома под боком жены-ревнивицы.

В жизни Жанны было несколько мужчин, но любила она только один раз, и любила по-настоящему. Все остальные приходили и уходили, как гости. С кем-то она спала, кого-то просто временно снабжала деньгами. Но рано или поздно наступал такой момент, когда она понимала, что больше не хочет терпеть этого человека рядом с собой, не хочет видеть его утром в своей квартире, прогуливающегося по кухне в трусах и с сигаретой в зубах. Сначала они говорили «доброе утро» и целовали в щёку, готовили завтрак и варили кофе, выносили мусор и временами что-то ремонтировали в вечно ломающейся сантехнике. Ну а потом забывали бриться и чистить зубы по утрам, становились вялыми и ленивыми. В будни они зевали во весь рот, собираясь на работу, и курили свои вонючие сигареты, а в выходные неизменно валялись на диване, тупо пялясь в экран телевизора и посасывая своё проклятое пиво, запах которого Жанна переносила хуже всего.