Алексей Покровский - Осколки Страница 4

Тогда Таруса был совсем захолустный тихий городок. Остановились мы в местной гостинице – маленькое двухэтажное здание с общими номерами человек на 10. Гостиница не была заполнена.

За день до нас сюда приехала из Ленинграда девушка-филолог. Если я не забыл, студентка Университета. Она сразу сообщила, что хочет зайти в гости к К.Г.Паустовскому и оставила ему записку, хотя на калитке у его дома висело объявление с просьбой не тревожить его, поскольку он болен. Тогда ему был 71 год.

В то время К.Г.Паустовский был кумиром вольной интеллигенции. Именно тогда, кажется, был выпущен альманах «Тарусские страницы», который был разруган официальной прессой за свободомыслие и публикацию запрещенных до этого писателей.

Девушка, к моему удивлению, спросила меня, что К.Г.Паустовский написал в последнее время. Вот вам и филолог. Я ее просветил, т.к. читал все, что К.Г.Паустовский публиковал.

В этот момент я перезаряжал свой старенький фотоаппарат «Смена». Вдруг к гостинице подъехала машина, из нее вышла большая грузная женщина. Она поднялась в наш номер и спросила, кто хотел встретиться с К.Г.Паустовским. Это оказалась его жена.

Я вышел на балкон и увидел в приоткрытую дверь машины Константина Георгиевича. К сожалению, я не смог его сфотографировать.

Филолог в этой машине поехала на дачу к К.Г.Паустовскому. Вечером она вернулась, но ничего интересного рассказать не могла. Ей был важен только факт посещения К.Г.Паустовского.

Ну а мы с женой, конечно, постеснялись пойти к К.Г.

Шутка

Конец шестидесятых годов. Я работаю в лаборатории, занимающейся вопросами бионики. Наши подопытные животные – речные раки. Уже ставшая привычной шутка посетителей лаборатории – это употребление объекта эксперимента с пивом. Сотрудники лаборатории уже привыкли к этой шутке. Однако начальника лаборатории, назовем его N, эта шутка коробит.

Однажды N сообщает мне, что должен быть снят научно-популярный фильм о бионике, и к нам в лабораторию приедут режиссер и писатель. На следующий день беседа состоялась. После официальных разговоров я пригласил писателя к себе домой, и мы продолжали беседу уже в непринужденной обстановке. Писателем оказался Игорь Губерман, в то время известный автор научно-популярных произведений, а в дальнейшем автор «Гариков».

Разговор затянулся и перешел в обычную беседу, которую вела интеллигенция в те годы. Кстати именно от него я впервые узнал об Орвеле, а затем вскоре и прочитал его.

Прошел год или полтора. Об Игоре я ничего не слышал и вдруг встречаю его на Невском. Несколько раз прошли мы от Адмиралтейства до Московского вокзала. Естественно, я поинтересовался, как дела с кинофильмом.

– А разве Вы не знаете? – спросил он.

– Нет – ответил я.

Вот, что он рассказал.

«Фильм не состоялся, благодаря моей неудачной шутке. Разговаривая с N, я похвалил удачный выбор объекта исследования. N подтвердил это, сказав, что выбору объекта было посвящено много усилий, т.к. объект должен с одной стороны, иметь сложную нервную систему, а с другой стороны, удобным для экспериментов.

Да нет, – говорю я. – Я другое имею в виду. После экспериментов Вы можете своих подопытных съесть. N изменился в лице, передал меня своим помощникам и ушел. Я стал работать над сценарием. Когда сценарий был готов, я вынес его на обсуждение в редсовет. В качестве рецензента был приглашен N. Каково же было мое удивление, когда N разнес сценарий в пух и прах (несмотря, что он был одним из инициаторов создания фильма).

Это было время после процесса Синявского и Даниэля, после погромного выступления Шолохова на съезде писателей.

В страстном монологе N было все: ссылки на речь Шолохова, призыв к бдительности, характеристика личности автора; т.е. все кроме обсуждения сценария. За этим последовал сокрушительный вывод – таким, как я нельзя поручать столь ответственные задания.

Вначале я не понял, почему мой безобидный сценарий вызвал такую отповедь. И только подумав, я сообразил: причина – моя неудачная шутка»

Жив Михал Михалыч!

Вот значит все куда-то ходят: кто на митинги, кто в церковь, кто в суд, кто в Дом кино. Вот и мне как-то приятель говорит: «Пошли в Дом писателя, там будет вечер знаменитого писателя Михаила Михайловича Зощенко. Узнаем чего-нибудь про Зощенко, на культурных людей посмотрим.»

– Ладно, – говорю, – пошли. Все равно вечер уже, да и делать нечего.

А надо сказать, было начало лета, и как я узнал позже Дом писателя закрывался – писатели уходили в коллективный отпуск.

Повязал я, как интеллигент, галстук, почистил ботинки и пошел в Дом писателя. Первым делом побежал занимать себе место. В первый ряд сесть постеснялся – сел во второй. Стал озираться, интересно посмотреть на живых писателей. Смотрю народу в зале немного, и сидят все не рядом, а кучками. Само собой, никого не узнаю – писатели ведь не артисты, портретов их не продают.

Смотрю на сцену – стоит маленький столик и ряды стульев, как для президиума. Наконец, на сцене появились люди, и вечер памяти Зощенко начался. Ведущий, как в таких случаях и полагается, сказал несколько прочувствованных слов. Сообщил, как все мы любим и почитаем Михаила Михайловича, а также намекнул, что здесь присутствуют люди, которые Зощенко хорошо знали, а также и его внук, и указал на довольно молодого, но очень крупного по размерам человека, от которого исходило такое амбре, будто он вылил на себя несколько флаконов одеколона, либо выпил его для храбрости.

Ну, в начале все шло, как обычно. Гласность только еще начиналась, и ведущий сказал, что сейчас мы услышим уникальные воспоминания бывших сотрудников журналов «Звезда» и «Ленинград», встречавшихся со Сталиным, Ждановым и другими членами Политбюро перед принятием известного постановления об этих журналах. Конечно, они рассказали очень интересные истории. Я, например, не знал, какими бутербродами кормили писателей перед совещанием. Однако, два участника этого совещания не могли никак договориться, кто из них съел больше бутербродов – ведь столько лет прошло!!!

А потом дали слово писателю-юмористу, так его обозвали. Я приготовился смеяться, но никак не получалось. Он очень серьезно рассуждал, какое издание Зощенко в одном томе или в трех томах лучше и вообще о природе зощенковского смеха. Людям, сидящим в зале тоже было никак не рассмеяться, и они стали покрикивать на выступавшего. Тот обиделся и спросил:

– Что же Вам не интересно?

– Нет, – закричали из зала.

– Ну, тогда я кончу, – сказал он и ушел, нахмурившись, на свое место.

Ведущий был не промах. Он понял, что нужно спасать положение и быстренько попросил выступить внука Михал Михалыча Зощенко, сказав при этом, что тот нам может рассказать много интересного про своего дедушку.

Внук Зощенко, бывший моряк, сразу взял быка за рога. Он поставил нас в известность, что живет в двухкомнатной квартире и не нуждается в жилплощади, но готов переехать в квартиру своего дедушки, если там будет музей, и согласен быть директором этого музея. То ли от волнения, то ли от чего-то другого внук никак не мог сойти с этой темы и продолжал бесконечно повторять одно и то же. В зале раздался ропот. Какой-то возмущенный писатель крикнул:

– А когда в последний раз Вы были на могиле дедушки, она ведь в безобразном состоянии?

– Вчера, – ответил внук и продолжал говорить, что он живет в двухкомнатной квартире.

Ведущий, видя, что назревает скандал, сказал:

– Ты лучше расскажи нам о дедушке.

– А я о дедушке и говорю. – сообщил внук.

– Ну, тогда ты расскажи нам, каким скромным и непритязательным был дедушка, как он спал на железной кровати и накрывался солдатским одеялом.

– Офицерским, – возмутился внук. – Дедушка жил очень скромно, спал на железной кровати и накрывался офицерским одеялом. У него не было почти никакой мебели. Но зато у бабушки…

И воодушевившийся внук стал расписывать шикарный белый мебельный гарнитур, какой был у бабушки в комнате.

Теперь уже разразился скандал, из зала кричали: «Хватит! Долой!», ведущий пытался остановить внука, тот, вцепившись в микрофон, продолжал говорить одно и тоже.

Все-таки ведущий победил, объявив, что сейчас самое время послушать рассказы Зощенко в исполнении актрисы К. Ампиловой. Зал как-то сразу умиротворился и приготовился слушать.

Мы с товарищем сели поудобней. К. Ампилова профессионально стала читать рассказ про то, как немецкий специалист, уехав из коммунальной квартиры оставил баночку с чем-то. При этом рассказ написан так, что Зощенко до самого конца не говорит с чем эта баночка. Я, конечно, сразу догадался, что это то ли средство от тараканов, то ли от клопов.

И вот, К. Ампилова приближается к тому месту рассказа, когда нужно произнести, что находится в баночке. В этот момент времени, полноватый писатель, сидевший, развалясь, в первом ряду громко сказал: