Валерий Михайлов - Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана Страница 4

«Бедный ребенок», – думал я каждый раз, когда мама пересказывала очередной телефонный разговор с Колей. А Коля внушал Маку, что он самый умный, самый талантливый, что он – Колин любимец. Что мать у него дура и шалава, а другие дети – дураки и уроды, с которыми Маку незачем дружить.

На младшего внука, Макса, Коля реагировал, как на досадное недоразумение, которое путается под ногами у него и Мака. Так, говоря по телефону с мамой, он выдал:

– Я своему Макушеньке в Штатах отличные кроссовки купил.

– А Максу? – спросила мама. Для нее было дикостью дарить подарки одному и игнорировать другого ребенка.

– У меня есть Макуша, – ответил Коля. – Остальные меня не касаются.

– Но Макс же тоже твой внук.

– Ну и что? А если она десятерых родит, мне что их всех одевать?

После смерти мамы Коля позвонил мне по телефону и пообещал помочь деньгами с памятником на могиле родителей. Зная его характер, я решил, что так он со мной попрощался, но я недооценил жадность и глупость его жены.

Эпиграфом к рассказу о Свиномассе может послужить имевшая место незадолго до отъезда уродственников в Канаду история: Мама работала фтизиатром. Если кто не знает, это лечащий туберкулез врач. Дело было у мамы в кабинете. Заявилась к ней в гости Свиномасса. Сидят, разговаривают. Пришла на прием больная. Видя, что у мамы кто-то есть, она села ждать в коридоре.

– Да вы заходите, – пригласила ее мамина медсестра.

– Так Тамара Васильевна занята, – ответила больная.

– Да это к ней невестка пришла.

– Это невестка Тамары Васильевны? Бедная Тамара Васильевна!

Есть в Аксае милый уголок полудикой природы: Мухина балка. Это несколько поросших травой и деревьями оврагов с парой-тройкой лужаек и небольшой пруд. Лет 20 назад в пруду еще можно было купаться, но потом его загадили. В последнее время, правда, там вновь появились лягушки и черепахи, а на берегу можно встретить скучающих с удочками людей. В советские времена аксайчане отмечали в Мухиной балке 2 мая. Во время одной из маевок братец подцепил Свиномассу.

Именно подцепил, как цепляют клещей, трепак, лишай или иную заразу. Свиномасса сразу же впилась в него мертвой хваткой. Так, например, когда Коля с друзьями отправился на несколько дней на море, она отыскала его за один день. Причем он никому не говорил, куда едет. Денег на дорогу у нее не было, и она не постеснялась распотрошить мою копилку с юбилейными рублями. Она вообще не отличалась стеснением в подобных вещах и не только пролезла по нашим шкафам, но и повскрывала все французские духи, которые мама держала в качестве подарков нужным людям. Тогда настоящие духи стоили сумасшедших денег, и достать их было настолько трудно, что даже изделия польского производства считались шиком. Позже, когда брат со Свиномассой подались в бега, она не стеснялась обворовывать приютивших их родственников, забирая у тех в качестве сувениров золото и наличные. А после, рассказывая о своих похождениях, их же и обсирала. Это любимый прием уродственников: сделать кому-нибудь гадость, а потом обосрать этого человека вдогонку.

Училась Свиномасса в ПТУ на повара. Не знаю, как в стране в целом, а в Ростове (и, следовательно, в Аксае) в эпоху развитого социализма существовало весьма близкое к кастовому сословное разделение. Так, например, одна наша старочеркасская знакомая запрещала своим сыновьям играть с соседскими детьми, так как те были простыми колхозниками, а ее муж – начальником сельпо. И хотя это и было крайностью, выбор ПТУ-шницы для серьезных отношений парнем из мажорно-интеллигентной семьи можно было бы посчитать социальным бунтом, если бы не одно «но»: Колино тщеславие заставляло его стремиться быть первым парнем на деревне, и он избрал самый простой способ удовлетворения этой потребности: окружил себя друзьями пролетарско-алкоголического типа. Так что Свиномасса отлично вписывалась в его окружение.

Свиномассой она стала не сразу. Как я уже писал, на момент знакомства с Колей она была довольно-таки симпатичной особой. Первым ее прозвищем было Славная девочка. Они оба не были подарками, и довольно часто их споры заканчивались рукоприкладством. Отгребала Свиномасса. После чего бежала жаловаться на Колю родителям. При этом она припоминала ему все гадости и обиды.

– Да тебя вообще за котлами подобрали, – затыкал ей рот папа.

– Зачем вы на нее так говорите, она у меня славная девочка, – заступалась за нее Митрофановна.

– Славная девочка… Да на ней пробу негде ставить! – парировал папа.

Вот так с подачи Митрофановны сначала папа, а затем и все вокруг стали ее иронично называть Славной девочкой Танечкой.

Митрофановна была пренеприятной особой. Папа называл ее крокодилом в юбке.

– С тобой, – часто говорил он ей, – на одном гектаре верблюд за пуд колючек срать не сядет.

Она рано овдовела – ее муж повесился. Говорили, из-за того, что она заставляла его слишком много воровать на работе, но люди могут болтать всякое. Она вечно ныла, вечно болела, вечно что-то выпрашивала и была идеальным человеком для того, чтобы сплавлять ей ненужный хлам. После общения с ней хотелось вымыть руки.

Перед тем, как Коля загремел в армию, Свиномасса залетела. Не без моей помощи, так как, обидевшись в очередной раз за что-то на Колю, я попротыкал его презервативы иголкой. Аборт делать она отказалась, и пока брат служил, опоросилась сыном.

После родов она увеличилась в объеме размеров на 10 и с каждым годом, как дерево, выращивала новое кольцо вокруг талии. В результате из Славной девочки она превратилась сначала в Свинью, а потом, когда я узнал, что свиньи – очаровательные, умные животные, в Свинину, а уже в процессе написания этой книги она стала Свиномассой.

Вернувшись из Армии, Коля был бы рад от нее отделаться, но у папы был весьма строгий взгляд на отцовскую ответственность.

– Заделал ребенка – женись, – приказал папа, и Коля женился.

Родительскими обязанностями ни Коля, ни Свиномасса особо себя не утруждали, и за редкими перерывами Валерка до самого отъезда жил у нас. Поэтому, когда умер папа, Свиномасса потребовала от мамы, чтобы та переделала нашу квартиру частично на Валерку. Разумеется, мама послала ее подальше и разделила между мной и братом все, что у нас тогда было. Мне досталась родительская квартира и дача в Старочеркасске, а уродственникам – машина, гараж, какие-то деньги, пара грузовых мотороллеров и еще кое-что по мелочам. Если учесть, что незадолго до этого мама сделала им квартиру, раздел получился честным.

Распродав свою долю наследства, уродственники сначала купили приличный дом и нового «Жигуля». Тогда продукция «Автоваза» еще считалась роскошью, а на «девятках» ездила «крутая» часть населения страны.

Но я забегаю вперед. После свадьбы брата мама решила ускорить эволюцию и сделать из Свиномассы человека. Для этого она устроила ту на курсы медсестер, которые фактически сама же за нее и окончила, так как у той ума не хватало учиться самостоятельно, затем устроила ее в нашу больницу медсестрой, где Свиномасса работала до отъезда в Канаду.

Когда Коля остался без работы, мама не только организовала для них ежедневные обеды, но и договорилась с продавцами в магазинах, чтобы те давали уродственникам продукты в долг. Расплачивалась с ними мама.

Уродственники, кстати, при любой возможности старались не платить. Так, когда в больницу приходила барышня делать маникюр, Свиномасса всегда пыталась улизнуть из кабинета «по делам», «забыв» рассчитаться за процедуру.

Приехав в Канаду, уродственники понабрали кредитов. Чтобы их не возвращать, прикинулись нищими. А чтобы у них не списали деньги с банковского счета, все свои сбережения стали хранить в виде наличных. При этом, каждый раз, уходя из дома, они берут деньги с собой – в квартиру ведь могут залезть. У Свиномассы для денег есть специальная сумка. Однажды она забыла ее в ресторане. Заведение было огромным, с несколькими залами, и пока Танька нашла сумку, ее чуть удар не хватил.

После отъезда уродственников в Канаду с Митрофановной произошел забавный случай:

Мы с мамой только сели обедать, когда зазвонил телефон. Я мог спокойно его игнорировать, а маму рефлекс заставлял бросать все и хватать трубку каждый раз, когда телефон издавал свой противный электрический вопль.

– Алло, здравствуйте, я родственница Митрофановны, – услышала мама в трубке старушечий голос, – я звоню ей третий день и не могу дозвониться. Вы не знаете, где она может быть?

– Наверно, шляется где-то, – ответила мама.

– Третий день? Я звоню, и все время длинные гудки.

– Даже и не знаю.

– А вы могли бы узнать? Третий день все-таки. Может, ей плохо, а рядом никого? Третий день… Может, вы сходите, а я потом перезвоню?