Анна Тотти - Пятнадцать стариков и двое влюбленных Страница 4

5

У дверей израильского посольства толпился народ. Люди заранее заняли очередь, и к девяти часам, к открытию учреждения, успели замерзнуть и озлиться. Охрана профессионально, как это умеют делать израильские спецслужбы, фильтровала посетителей. Мы перемещались из одного отстойника в другой, в соответствии со списком в руках служащего, и в зависимости от наличия израильского паспорта. Меня пропустили внутрь здания. Славу отфильтровали на первом же этапе, еще на улице. Он, было, взвился – за что такая несправедливость, но я сделала грустное лицо:

– Тебе хорошо, сейчас сядешь где-нибудь в теплой кафешке, не торопясь, выпьешь утренний кофе, может быть, съешь булочку. Будешь сидеть и смотреть в большое окно, как замерзшие люди бегут на работу. Тепло, спешить некуда. Что может быть лучше… – сказала я совершенно искренне.

Славик, осознав все плюсы своего положения, приободрился: больше всего на свете он не любил чувствовать себя обделенным. Да что тут говорить, я и сама с удовольствием расположилась бы где-нибудь за столиком, заказала горячий, ароматный напиток. С корицей или мускатным орехом. Это вообще моя мечта: завтрак в теплом кафе зимой или на открытой веранде, украшенной цветами, летом. Мимо идут люди, едут машины.

Сегодня мою мечту мог реализовать Слава.

Через пятнадцать минут я получила от него жизнеутверждающее сообщение:

«Хомячу едрён кофе в „Кофехауз“. Как у тебя дела? Вошла? Примут без списка? Все хорошо?»

В этом был весь Слава: миллион вопросов, хотя расстались мы двадцать минут назад. И ожидание немедленного ответа. Ответить на сообщение в тот же миг я не могла – в посольстве просят не пользоваться телефонами. Слава расстроился. И обиделся. Короче, через двадцать пять минут после расставания мы опять были в ссоре.

«Ну, не хочешь отвечать – как хочешь. Я к ней со всей душой и нежностью, а она – попиной ко мне», – написал он.

Я молчала. В посольстве не следует никого раздражать.

Армия влияет на планы молодого человека не только в России. Израильская армия играет по тем же правилам, но, в отличие от российской, интересуется не только парнями, но и девушками. И десять лет назад она заглядывалась на меня, когда я с родителями и старшим братом возвращалась в Россию, и сейчас была бы не против заполучить меня в свои объятия. Вот только у меня были другие планы. Конфликт интересов, в результате которого я могла остаться без загранпаспорта международного образца, по которому тебя примет безоговорочно не только Евросоюз, но и – бери выше – сама Великобритания!

Именно поэтому сегодня мне надлежало быть особенно убедительной. Я все изложила в письменной форме. На иврите – основные данные, чтобы видели, с кем имеют дело, а причину – из-за сложности изложения – на английском языке. Женщина в окошке приветливо мне улыбнулась. Она меня почти любила. Но время! Время! Документы – в окошко. Спасибо, огромное спасибо. Премного вам благодарна. Всего доброго. Все, все, все! Тем более, что Славик после кафе «почапал дальше», о чем он и поведал в последнем сообщении.

Прощай посольство. Привет Москва. Привет, новая шапка – черная с серебряной нитью. Очень дорогая, но Слава настоял. Было, и правда, очень холодно в столице – синоптики не обманули. Ледяной ветер вымораживал из организма все тепло.

Мы побродили по промерзшему городу, пообедали. На Красной площади задувало так, что мы сочли разумным зайти погреться в ГУМ. Здесь было многолюдно и тепло. Мы прошлись по празднично украшенным отделам, в какие-то заглянули через стеклянные витрины. Цены лишали уверенности. Все было очень дорого.

Пока мы гуляли по Москве, а потом мчались на «Сапсане» в Питер, Слава разрабатывал план борьбы с израильскими военными, в случае, если они попытаются помешать мне в получении даркона. Я не останавливала его, хотя была на сто процентов убеждена – победить израильскую армию невозможно. Слава, конечно, великий стратег, но ему противостоит многовековой опыт побед не числом, так хитростью и умением, берущий начало еще в библейские времена. А это не шутки).

Оставалось надеяться, что все обойдется миром, решится полюбовно и мои объяснения, изложенные в посольстве, возымеют действие. Эх, побыстрее бы! Уже в начале февраля в Берлине начинались танцевальные курсы, а даркон был единственной возможностью официально оформить отъезд.

Между тем Слава, воодушевленный барабанным, по-военому четким стуком колес, щурясь от яркого солнца, рассыпанного брызгами в мелькающих за окном сугробах и снежных шапках на деревьях, был неутомим и призывал к действию. Может быть, фиктивный брак с израильтянином? Или маленькая победоносная война? Или тайное, очень-очень-очень тайное, проникновение в генеральный штаб… Мы хохотали, как ненормальные, вызывая недоуменные взгляды окружающих. Солнце творит с питерским жителем настоящие чудеса.

6

У него было сулящее удачу имя – Аурель. Аурель Раду. С молодости он носил длинные волосы, аккуратно зачесанные назад, имел на среднем пальце татуировку в виде перстня – свидетельство какой-то давнишней истории, держал очень прямо спину и ходил абсолютно бесшумно, как охотник или индеец. Все говорили, что он похож на Гойко Митича, героя вестернов его молодости, и ему нравилось это сравнение.

Пятьдесят прожитых лет отметились на его худом, смуглом лице глубокими бороздами, ногти среднего и указательного пальцев правой руки пожелтели от сигарет, в темных волосах поблескивала седина, но ослепительно-голубые, спокойные глаза выдавали живущую в нем душу двадцатилетнего юноши, абсолютное бесстрашие, гордость и волю.

В год десятилетия расстрела четы Чаушеску, Аурель в третий раз ехал на заработки за пределы страны. В первый раз он полгода, с апреля по октябрь, работал в соседней Чехии. Строил дома в деревне Стржешовице под Прагой. Заработал не очень много, что-то потратил на жилье и сигареты и вернулся домой совсем не богатеем. Денег хватило на то, чтобы отремонтировать дом и жить, не очень прижимаясь, до следующей весны.

Сосед, проработавший осень и зиму в Израиле, и вернувшийся в Плоешти в конце марта, теперь собирался строить новый дом для сына. Он рассказывал фантастические истории о вечном лете, забитых разнообразными товарами супермаркетах, пылких южных женщинах и о своих успехах на этом фронте. Соседи-мужчины слушали его с недоверием и завистью, и хвастались своими приключениями. Аурель помалкивал, охраняя покой семьи. Он знал, что деньги и кроличий синдром таинственным образом связаны, что связь эта прямая – чем ты активнее в одном, тем больше тебе дается другого, главное, чтобы не мучила совесть. Но еще он знал, что все может полететь в тартарары, если к инстинктам прибавится что-то более сложноустроенное, любовь, например.

Он не искал любви, потому что она ждала его дома – его жена Клаудия. Работать он умел, и, несмотря на то, что благополучие никогда не давалось ему легко, он знал, что его упорный труд будет вознагражден.

В следующий раз Аурель отправился на заработки в Израиль. Здесь за работу платили в несколько раз больше, чем в Чехии, и в декабре-феврале не нужна была зимняя одежда, потому что даже сильный дождь с ветром при плюс двенадцати – это не зима. В самые холодные дни он обходился короткой кожаной курткой темно-коричневого цвета, одетой поверх тонкой водолазки, голубыми джинсами и удобными мокасинами. Во все остальное время гардероб его составляли футболки с шортами и сандалии. Хорошая экономия.

Помимо финансового, в Израиле у Ауреля был и другой интерес, личного свойства, касающийся его матери, о котором он широко не распространялся, но который был не менее важным для него, чем заработок. Об этом знали только его жена, считавшая намерения мужа бесполезными и даже вредными, и младший брат, с надеждой ожидавший его возвращения

Первая поездка в Израиль получилась тяжелой. Оказалось, что к местной жаре не так-то легко привыкнуть – временами она становилась нестерпимой. Аурель устроился в фирму, занимающуюся ремонтом и строительством дорог. Работать приходилось под палящим солнцем и, бывало, даже привычные к жаре местные арабы, вкалывавшие рядом, теряли сознание.

Аурель загорел дочерна, еще сильнее похудел, и теперь больше, чем когда-либо, был похож на вождя апачей. Иврит давался ему с большим трудом, и до встречи с работягами из Молдовы, которые в один прекрасный день появились в их строительной бригаде, он практически круглые сутки молчал, и временами ему казалось, что скоро он разучится говорит

В ту поездку о матери он ничего не разузнал, да это было и неудивительно с его познаниями в языке. Брат был разочарован, Зато, к радости Клаудии, заработанных денег хватило им на два с лишним года безбедной жизни.