Владимир Антонов - Непридуманные истории, рассказанные неутомимым странником сэром Энтони Джонсом. Том 1 Страница 4

На одной из первых репетиций мы решили выбрать название для нашего квартета. Предлагалось: Колобки, Кактус, Вспышка, Брызги, Серые глаза, Ладошки и Ладушки. Вы бы что выбрали?… Ну, а мы выбрали совершенно дурацкое название по цвету глаз девчонки, которая нравилась троим из нашего квартета. «Серые глаза» – так мы отныне назывались! Лучше бы, козлы влюблённые, по её фамилии группу назвали. Девочку звали Ира Зайцева. А мы бы тогда были «Зайцами» или «Зайчиками». Ну, ладно – это в прошлом. Теперь можно было начать репетировать. Мы начали с того, что позаимствовали парочку песен у Битлз и обязательный «Дом восходящего солнца». Его исполнял на французском языке Пирог. Вообще Пирог, как оказалось, был очень голосистым, а голос высоким. На французском языке он пел потому что учил в школе французский. Помимо этого в репертуар вошли несколько инструментальных пьес от английской группы «Тени», «No more» Рэя Чарльза и «Голубые замшевые ботинки» Элвиса Пресли. Последние две песни исполнял, конечно, я сам. И сейчас могу исполнить, если попросите.

В один из дней на репетицию зашёл директор школы Борис Моисеевич. Постоял, послушал и попросил меня после репетиции зайти к нему в кабинет. Наша беседа свелась к тому, что школа готова приобрести для нас гитары, усилители и небольшую ударную установку, но петь надо «правильные» песни. И никаких Битлз и Роллингов. Я мгновенно согласился. Ведь играть «правильную» музыку мы будем в школе, а на «гастролях» вне школы кто нам запретит играть что захотим? Так оно потом и вышло. Мы играли на танцах у себя в школе, в соседних школах, в техникумах и ПТУ, на свадьбах, в кафешках и даже в фойе кинотеатра «Юность» перед сеансами. И исполняли всё, что нам хотелось. Однажды мы по просьбе того же Бориса Моисеевича приняли участие в каком-то районном конкурсе и победили, по-быстрому выучив и очень патриотично сыграв «Полюшко-поле» и что-то из «Теней».

С учёбой конечно же были осложнения, но в целом мы справлялись. Благосостояние росло. Мы зарабатывали иногда по десять рублей за вечер на танцах. И по двадцать на свадьбах с юбилеями. Но чем быстрее росло наше благосостояние, тем быстрее росли противоречия в нашем творческом коллективе. Я был за совершенствование и рост. Мои коллеги были за радость жизни, которая заключалась в неограниченном потреблении веселящих напитков, вкуснейшим из которых был конечно же «Агдам». Это противоречие в конце концов и привело к тому, что, закончив школу, мы расстались. Пирог поступил в Лесотехническую академию и почти сразу же нашёл себе место ритм-гитариста в факультетском ансамбле. Я несколько раз видел его «в деле» и мне понравилось. Вадик меня обманул и ноты так никогда и не выучил. Бестолковый и совершенно никчемный был парень. Ничего не умел и учиться не хотел. Ушёл в армию и «стёрся». Коля долго тосковал, лишившись ударной установки и самой возможности «стучать». Но ему повезло. На первом курсе ЛЭТИ – института, куда я поступил после школы, – я попал на репетицию институтского ансамбля «Мельники». Там я обратил внимание, что ударник «не очень» и предложил попробовать их руководителю Саше Трофимову моего парня. Они попробовали и безоговорочно взяли Колю к себе, где он и поднялся до профессионального уровня. Сам я несколько раз порывался вернуться в музыку, однако сложности первого года обучения в институте, тренеровки за сборную факультета по гимнастике, а затем увлечение стройотрядами поставили крест на моей музыкальной карьере. Но воспоминания о двух годах тесной дружбы с гитарой, выступлениях, многочисленных поклонницах конечно же греют до сих пор. Заставляют улыбаться и грустить одновременно. Иногда в компании за столом меня просят что-нибудь «сбацать». Я беру гитару и пою что-нибудь из Битлз или Элвиса Пресли. Вхожу в образ и представляю, что я опять стою на сцене в каком-нибудь техникуме или ресторане. Народу нравится!

Коста Рика. 31.01.15.

Барахолка

Весна 1967 года. Я заканчивал девятый класс. Девчонка парикмахерша, случайно «задевшая» ножницами моё ухо до крови, в попытке реабилитироваться рассказала откуда у неё такие красивые клеёнчатые сапожки. Сапоги привёз из Гродно её брат – дальнобойщик. Он купил их на гродненской толкучке в километре от границы с Польшей. Каждое воскресенье на границе, якобы, вводился упрощённый режим её пересечения со стороны Польши, и поляки везли на толкучку новомодные разноцветные перламутрово-клеёнчатые сапожки, кофточки и польские джинсы.

Приняв на веру информацию, полученную от парикмахерши, я стал думать, как её использовать. Этажом ниже в моём подъезде жил дядя Боря. Всем своим видом и белозубой улыбкой он олицетворял успех. Прекрасно одевался. На работу на такси, с работы на такси, обед в чебуречной на проспекте Смирнова или в «Околице» на Приморском шоссе. Ему было двадцать девять лет. Тётя Элла, его жена, была занята тем, что отслеживала его перемещения и встречи, постоянно ловила в «неправильных» местах не с теми и не того пола. После удачной «охоты» по вечерам на восьмом этаже разворачивалась Сталинградская битва, из которой победителем всегда выходила тётя Элла. Я дядю Борю любил и восхищался образом жизни, которую он вёл вопреки проискам жены. Я, конечно, ничего не знал о его делах, но догадывался, что финская рубашка, английские ботинки и роскошный плащ «Болонья» куплены им не на зарплату инженера, потому что цены на хорошую импортную одежду и обувь я знал уже тогда.

Мне хотелось показать дяде Боре, что я тоже кое-что понимаю в этой жизни, и я рассказал ему про гродненскую барахолку. Выслушав мой рассказ, дядя Боря оживился и предложил смотаться в Гродно вместе. Я, чтоб было не скучно, предложил поехать с нами моему приятелю и однокласснику Коле, а дядя Боря прихватил за компанию друга Марика, которого я до этого не знал. С Варшавского вокзала в Ленинграде мы уехали в пятницу вечером, а приехали на барахолку в Гродно в воскресенье утром.

Это был обыкновенный колхозный рынок. Но помимо картошки и огурцов народ действительно приторговывал тряпками. Любыми тряпками, только не клеёнчатыми сапогами. Я полчаса бегал по рынку, но так ничего и не нашёл. Вязаные носки – пожалуйста. Заячьи шапочки – не вопрос, любого размера! Сапоги?… Нет такого товара на гродненской барахолке. «Таак, – думаю, – мало того, что ухо мне чуть не отстригла, так ещё и про барахолку наврала. Хорошая девочка!.. Бл. ь». Подошёл дядя Боря и спросил: «Как ты думаешь, как называют баламутов, которые взрослых и очень серьёзных людей напичкивают небылицами?». Мне не оставалось ничего, кроме как сказать, что знаю. И перечислил возможные варианты: баран, говнюк, трепло, брехло и подобное этому. «Нет! – сказал он. – Не так всё просто. Ты пи. дюк!». И больше не обижался. А тут как раз подбежал Марик с двумя парами именно тех сапожек. Розовых, перламутровых, клеёнчатых и очень красивых. Он купил их по тридцать рублей пара. Больше сапожек на толкучке не было. Они-то хотели купить не две, а двадцать пар сапог! Но судьба распорядилась по-своему. Через час бесплодного времяпрепровождения дядя Боря смог достать только ещё одни кремового цвета сапожки для жены. Тёти Эллы. Купил дорого, за сорок, и толком не рассмотрев. Позже, уже по дороге на вокзал, оказалось, что оба сапога – левые! Поэтому у меня к уже полученному от дяди Бори прозвищу «пи. дюк» добавилась приставка. Теперь я был «выдающийся пи. дюк».

Мы с Колей сапогами не разжились, но купили очень дёшево по паре польских джинсов, что тоже было не так уж плохо. Теперь надо было возвращаться домой в Ленинград, а поезд только завтра. Но зато нам удалось узнать, что сегодня на Ленинград идёт поезд из Бреста. А туда можно успеть доехать на автобусе. В автобусе помимо нас ехала шумная цыганская семья. В одной из цыганок дядя Боря узнал ту, которая ему продала на толкучке два левых сапога. Выяснив, кто у цыган главный, он с ним тут же договорился, и цыгане всего за пятнадцать рублей сапоги забрали назад, чтобы опять за сорок продать следующему лоху. На радости, что удалось вернуть часть потерянных денег, дядя Боря предложил это отметить и достал из портфеля бутылку «Варцихе». Тогда я впервые попробовал этот чудесный напиток. С тех пор он для меня надолго стал главным в галерее коньяков, которые в те годы в изобилии заполняли полки вино-водочных магазинов.

На поезд мы успели. Дядя Боря с Мариком прямо на вокзале взяли себе в дорогу разнообразной «огненной воды». Мы с Колей накупили пива. Поезд тронулся в путь. Мы открыли пиво, а в соседнем купе весёлая компания, с которой мы все быстро перезнакомились, организовала «пулю» в ленинградку. Наступила очередь моего соседа! Преферанс был не только любимой игрой дяди Бори, но и одной из составляющих его благополучия, о чём никто из нас не знал. Буквально через пару часов с ним уже никто играть не хотел, но рублей пятьдесят он к этому времени у них уже отобрал. Марику было скучно ехать и ничего не делать. Тогда дядя Боря предложил ему поиграть. Марик тут же согласился. Зачем он это сделал? Его друг выиграл у него две пары перламутровых сапог ровно за пятнадцать минут. Марик в течении часа пытался отыграть сапоги обратно, чем ещё больше усугубил своё положение, оставшись без плаща и кожаного пиджака. Правда, друг плащ ему позже вернул – размер не тот! Да и поношенный изрядно. Потеряв интерес к игре, наши старшие товарищи, допив до половины уже вторую бутылку хорошей белорусской водки, стали зато проявлять интерес к молоденькой проводнице. Она оказалась намного красивее, чем до того как выпили водки. Та позвала подружку из соседнего вагона, тоже «красивую», и вскоре они вчетвером спрятались в служебном купе.