Борис Георгиев - Хромоногая правда. Страшная история для взрослых детей Страница 4

– Что тебе понятно?

– Ты хочешь, чтоб я нырнул за ключом.

– Что?! – Лидка заглянула в глаза. – Почему ты так сказал, будто я… А?

– Не помнишь? Сама когда-то говорила, что прошлое в сундуке, под замком, а ключ на дне реки. Вот я и спрашиваю, не хочешь ли ты, чтоб я полез в воду за ключом?

Она судорожно передохнула и оставила в покое мою рубашку. Я подумал: нет, отпускать рано, разревётся. Ничего. Выплачется, тогда и выпущу. Всё будет хорошо. Ошибся. Не собиралась она плакать. Снова заглянула в глаза, проговорила с расстановкой:

– Теплее, но ещё не горячо. Кое-что понял. А я думала… ты всегда знал? Всё это время?

«Что я понял? Что я знал всё это время? Помогите!»

Вслух я, разумеется, помощи не попросил, смолчал.

– Хорошо, – сказала Лидка.

Не могу сказать, что мне было очень хорошо, я ждал продолжения.

– Хорошо, что ты меня сюда привёз. Так мне хотелось, чтоб кто-нибудь взял меня за шкирку и зашвырнул прямиком в…

– Ещё чего. В реку швырять не стану, плавать не умеешь.

– …в запретное место, в самую середину, – дрогнувшим голосом продолжила она. – чтобы я поняла: не было там никогда ничего страшного, боли больше не будет.

– Боли больше не будет, – пообещал я. Самоуверенный болван. Тут же и поплатился.

– А ты? – спросила Лидка, понизив голос. – Есть у тебя такие… запретные места?

Никто, кроме самого близкого человека, не может вот так вот прицельно попасть в болевую точку, выбрав для экзекуции наилучшее время и место.

Я выдавил:

– Нет, – прекрасно понимая, что Лидку обмануть не получится.

– Вот как? Мне показалось, или ты сказал «да»?

Мне бы орать: «Да!», – рычать, ударить кого-нибудь, схватить за горло, но в сорок семь ведёшь себя иначе, чем в пятнадцать. Я просто отвернулся, выпустил Лидкины плечи. Вернее только собирался.

– Не отпускай, – попросила она.

Я послушался. Дышалось трудно. Думал: всему есть предел, любому терпению, любой выдержке, она правильно сказала – нужно чтоб зашвырнули в запретное место, в самую серёдку, иначе не получится понять, было ли там что-то страшное или всю жизнь прилежно выдумывал себе страх, тёрся у ограды, которую возвёл сам вокруг запретного, чтобы не заехать туда ненароком даже в мыслях, даже в снах, а вот поди-ка наяву попробуй, благо это неподалёку. Ты же потому и решился сюда приехать, чтобы выяснить: было или не было? Ну?.. Нет.

– Что «нет»? – удивилась Лидия.

Оказывается, говорил вслух. Интересно, много ли наговорил? Раз начал, надо продолжать.

– Сразу в запретное место я не смогу, лучше для затравки побродить около, – сказал я.

– Как знаешь. По мне, так лучше сразу, как с моста в воду. Расскажешь?

– Долгая это история. Давай для начала сходим туда, где она началась.

– Где она началась?

– Неподалёку, десять минут пешим ходом. Если не спешить.

– Ладно, мы не будем спешить.

– Раз не будем, самое время перекусить и разобрать вещи. А на обратной дороге в магазин заскочим, если его ещё не снесли.

Так и вышло, что всего-то через полтора часа после приезда мы оказались в заброшенном санатории.

***

Центральный вход нашёлся не без труда, дикий виноград оплёл заваренные наглухо ворота и расползся около. Выглядело это так, будто на заборе оставили для просушки плюшевое покрывало, вывесили, да так и забыли. Поизносился плюш, прореха на прорехе, и в дырьях щербатые кости бетона, ржавьё прутьев – жалкий остов. Была мощь, теперь мощи. Но если теперь мощи, была ли мощь? Вот на этой вот торчащей кости, что прямо у входа, серый колокольчик радиотрансляции приторно подвывал: «Лето, ах лето, лето звёздное, звонче пой,

лето, ах лето, лето звездное, будь со мной!» – и мне, разомлевшему от жары, лето казалось бесконечным. «Я так хочу, чтобы лето не кончалось…» Смешно было слушать первого июля, но ничего смешного не получилось – две недели, и всё. Конец.

– Тут теперь не войти, – сказала Лидка. Пока вёл, шла молча, куда веду не спрашивала, видела – начать разговор будет непросто. Ох, Лидка, Лето моя. Ты же навсегда, правда? Кругом один обман, видимость, всё кончается, так хочется хоть во что-нибудь безоглядно верить.

Рыжая девчонка с дорожной сумкой через плечо, едва заметно шевеля губами, подпевала сладкоголосому серому колокольчику: «Я так хочу…»

– Не войти, – подтвердил я, отогнав видение. – Попробуем через лесную калитку.

– Пойдём же! – торопила Лидка. Утащила меня от центральных ворот и повела в обход. Столовая, летний кинотеатр, танцплощадка, барбарисовая аллея – куда всё делось? Чаща, лианы, как в джунглях, будто ничего и не было. Так, должно быть, выглядел замок спящей красотки: волчцы и тернии, попробуй влезь. Этот обросший плющом плоский курган – крыша летнего кинотеатра? И ведь не сто лет прошло. Какой силы должно быть проклятие, чтоб за треть положенного срока мощь обратилась в мощи?

Мы свернули с деревенской улицы, прошлись по выгоревшей на солнце щетине опушки к тому месту, где склон горы вплотную прижимался к забору, как гигантский истыканный соснами кротовый холм. Пробовал крот-великан подкоп устроить, да так и не смог. Время сильнее сказочных чудищ; с забором справилось легко, а может, помогли люди.

– Калитка ни к чему, – сказал я.

Потому что с лесной стороны от забора остались искорёженные стойки, а местами и вовсе одни воспоминания.

– Не найти тебе теперь лесную калитку, – сказала Лидка.

Я переступил невидимую черту там, где раньше лазил через забор, когда лесная калитка была заперта на ночь, рассеянно ответил: «Почему не найти?» – думая при этом: «Ну вот я здесь, а душа моя… где?» Где-где. В пятках трепыхалась, страшно было подумать о том, что собирался рассказать Лидке. Сильно я сомневался, что неузнаваемые развалины помогут начать.

Лидка осматривалась, тоже ей было не по себе.

– Почему не найти? – повторил я. – Там она, пойдём покажу.

«Кое-кто, помнится, хвастался, что найдёт в полной тьме, безлунной ночью».

Я привёл жену к месту, где не осталось даже столбов, к которым раньше была привешена лесная калитка, сказал: «Здесь».

– Откуда ты знаешь, что она была здесь?

Я присел на корточки, пошарил в траве, оборвал клеверные плети, расчистил торчащий из земли уголок железобетонной плиты, пояснил:

– Вот. Эта плита была под калиткой, при входе.

– Я не про то спрашиваю. Сама знаю, где она была. Но ты! Откуда знаешь, где была калитка? Откуда ты знаешь, что она называлась лесной?

– Сказал один человек. Мы с отцом отдыхали в санатории в начале восьмидесятых.

– Какой человек?!

– Что за тон, Лида? Это допрос?

Я поднялся, заложил руки за спину. Мы стояли друг против друга: она и я. Как рассказать ей? Почему я вообще должен кому-то такое рассказывать? Тут самому бы разобраться.

– А если допрос?

– Тогда не скажу.

– Зачем же было вести меня сюда?! Чтобы я сама…

Сердилась Лидка, но «чтобы я сама» – это уронила в отчаянии. Я спешно искал, как бы отшутиться, и не находил слов, в замешательстве глянул туда, где в чаще сирени виднелись серые доски, подумал: «Домик на двоих. Две кровати, между ними тумбочка. Два окна». Припомнить как следует обстановку санаторского домика не успел, краем глаза какое-то засёк шевеление. «Чёрная тень. Там второй домик? Да, точно. Были два синих домика, слева от тропы и справа, номера…»

– Чтобы я сама?! – повторила Лидка.

Ни номера вспомнить я не успел, ни удивиться лидкиному беспричинному озлоблению. Чёрной фурией, с рычанием бросилась на нас собака. Что я говорю – на нас? Между нами, щеря пасть, кинулась, а когда я отпрянул, присела, на меня глядючи снизу вверх, – морда к земле, хвост поленом, уши острые прижаты, и я понял – сейчас прыгнет. Хорошо, что на меня, а не на Лидку. Палку бы, камень, хоть что-нибудь. Ничего нет, придётся голыми руками, ногами. Кажется, я кричал. Только поэтому сразу не прыгнула или ещё почему? Руку на неё поднял. Не поднимать надо, а локтем лицо прикрыть и шею. Здоровенная тварь, бешеная. Всё исчезло, ничего я не видел, кроме слюнявого оскала. Строка под язык подвернулись: «прочь, прочь, прочь!» – и тут же из памяти выскочили будто наяву услышанные детские стишки:

Не рычи Эрида, Нюкты дочь,Спрячь клыки и скройсяВ ночь…

Девчачий голос пробормотал скороговоркой, но это мне, конечно же, почудилось. Я ждал: вот сейчас она хватанёт за локоть, и надо будет…

Не понадобилось.

Лидка на мне повисла, теребила, спрашивала:

– Всё в порядке с тобой, Люш? Ну что ты молчишь? Илья! Ты кричал…

Я огляделся. Собаки и след простыл. В горле першило, словно песка наглотался. Я откашлялся, проговорил:

– Эрида. Раздор. Ты как?

В порядке Лидка. Обошлось. Чёрную тварь ни словом не помянула, как и не было ничего. Вместо этого:

– Извини, это я. Я виновата. Не надо было выспрашивать, лучше я сама. Сама.