Александр Беляев - Семя зла. Хроники затомиса Страница 4

Все эти видения в мгновение пронеслись в сознании орла, и к тому моменту, когда ирбиска подступила к самой серне, Гаруда уже знал, что будет сражаться и постарается убить своего более мощного и лучше вооруженного противника – пусть ценой собственной жизни – и не за жратву, а за память по коварно убитой семье. Поэтому когда ирбиска, не торопясь, подошла к едва початой тушке и сделала с угрожающим шипением резкий выброс в сторону орла, впрочем, очевидно и не собираясь его кусать, тот взмахнул крыльями и тяжело начал подниматься вверх, хотя по всем неписаным законам иерархии, он обязан был отскочить в сторону и, проглотив обиду, ждать на безопасном расстоянии, пока огромная кошка насытится и быть может не утащит добычу с собой, а позволит орлу доклевать то, что от нее осталось. Впрочем, ирбиска, возможно, и не стала ломать голову над тем, правильно ведет себя орел или нет, и, не ожидая подвоха, неторопливо приступила к трапезе, улегшись на туше серны и придавив ее лапами так, чтобы ее легче было освежовывать.

Однако Гаруда не собирался улетать, он неторопливо набрал высоту, как недавно при охоте на серну, и камнем упал на широкую спину снежного барса, безукоризненно выпустив крылья, чтобы не разбиться и удержать равновесие, впившись кошке в загривок. Маневр орла, очевидно, оказался для ирбиски неожиданным, и это давало Гаруде немалые шансы на победу. Пока опешившая кошка пыталась вырваться из стального захвата, Гаруда продолжал бешено бить крыльями, чтобы сохранить равновесие, оглушить ее ударами крыльев и не соскользнуть под смертоносные когти и зубы. Правильно сделав несколько перехватов когтями, Гаруда наконец добрался до заветного горла и еще сильнее стиснул стальной захват, издав при этом торжествующий клекот. Ему казалось – победа близка и жена его будет отомщена, и найдет, наконец, свое успокоение в том загробном орлином царстве, где она вместе с орлятами не могла найти покоя, пока по свету бродил ее убийца.

Гаруда знал, что поломать шейные позвонки такому мощному зверю, как ирбис, невозможно ни его когтями, ни клювом, ни крыльями, и если он в первые минуты не придушит ирбиску, она так или иначе сбросит его со спины. Хотя он никогда не охотился на барсов, он знал, что анатомия у всех четвероногих достаточно схожая и сместил свой захват немного вбок, пережав огромной кошке сонную артерию. В результате беркут завалился на бок, соскользнув со спины ирбиски, правда не ослабив захвата. По-видимому только к этому времени оглушенная вначале кошка очнулась и поняла, что дела ее весьма плачевны, и тогда, пытаясь вырваться из стального захвата, она начала бешено извиваться по земле. Если такую жертву, как серна и даже дикий козел Гаруда еще мог удержать, чтобы не дать им возможности кувыркаться вокруг своей оси, то удержать таким же образом взрослого барса у него не хватало сил. Тем не менее, несмотря на бешеное вращение и попытки сбить его с помощью ударов головой о землю, Гаруда продолжал контролировать захват и ни разу не попал под смертельные когти и зубы. К счастью для него, то место, в которое он впился, было труднодоступным для лап и тем более для зубов зверя. Вскоре бешеное сопротивление барса начало стихать: Гаруда умело перекрыл доступ крови к головному мозгу, из пасти врага пошла кровавая пена, а Гаруда так и не получил ни одной серьезной раны, хоть и был полуоглушен сильными ударами о землю. Прошло еще несколько минут – впрочем реального течения времени Гаруда не замечал – и ирбиска вроде бы затихла, ее задние лапы вытянулись и конвульсивно задрожали.

И тут Гаруда совершил свою единственную, но роковую ошибку. Не отпуская захвата, он приподнялся и приблизил к морде ирбиски свою голову, желая взглянуть в глаза издыхающему врагу и передать взглядом свое торжество: «узнаешь меня? Ты убила мою жену и двух орлят, теперь они отомщены, и будь ты проклята»! Увы, это желание, заставить врага понять в свои последние секунды, что над ним свершилась праведная месть, стоило ему жизни: ирбиска из последних сил извернулась и захлопнула мощные челюсти на непрочной шее орла. Последнее что увидел Гаруда в своей орлиной жизни, были глаза ирбиски, пылающие лютой ненавистью и торжеством. Тут восприятие Гаруды – перед тем как окончательно угаснуть вновь трансформировалось, и он увидел, что это вовсе не глаза дикой кошки, это человечьи глаза с круглыми зрачками. Он хорошо знал этот взгляд, он видел его не так давно… но где? В следующий момент орлиное сознание угасло, правда вскоре вернулось, но это было уже сознание человека – то самое, которое на короткое время сменило орлиное сознание, когда Гаруда расправлялся с серной.

Андрей-Рам всплыл над конвульсивно дергающейся птицей и еще не до конца ощущая себя человеком (правильнее – астральным человеком) с удивлением наблюдал за происходящим внизу. А происходило следующее: орел вскоре застыл, но так и не разжал свою хватку, ставшую мертвой толи благодаря последнему сознательному импульсу из угасающего мозга, толи в результате предсмертной судороги. Очевидно и ирбиска исчерпала свои последние жизненные ресурсы и почти сразу после того, как перекусила шею Гаруды, потеряла сознание и вытянулась в последний раз. И тут с ее телом стали происходить такие удивительные метаморфозы, что Андрей-Рам засомневался, видит ли он реальные события, происходившие очень давно в Энрофе, либо это какая-то астральная символика отражения очень похожего на Энроф. Кошачьи пропорции мертвой ирбиски начали изменяться, конечности вытянулись, туловище же, напротив, укоротилось. Не прошло и минуты, как перед Андреем-Рамом лежало тело обнаженной женщины – уже не юной, но еще и не увядшей. Женщина лежала, словно на ложе из собственных иссиня черных волос, достающих почти до пят, и хотя лица ее не было видно, Андрей-Рам сразу узнал это тело, когда-то ему столь желанное и любимое: это было тело его жены и Шакти священнослужительницы Дурги. Рядом с ней, сжимая руками ее горло лежал он сам, а под ними обоими – растерзанное тело служанки Рати. Рам еще не осознал до конца, что произошло (теперь он был уже в гораздо большей степени Рамом, чем Андреем, хоть и осознавал свое отношение к кому-то еще, помимо безвременно умершего кшатрия – искателя тайных знаний), а земной мир уже начал застилаться пока еще прозрачной пеленой. Из обнаженного тела женщины, еще недавно бывшей горной кошкой, начала выпростаться другая, астральная, облаченная в розовые одежды с накинутой на плечи шкурой снежного барса, очень похожая на изображения Кали-воительницы, которые Рам видел каждый день на стене зала для проведения тантрических ритуалов. Правда рук у Дурги, в отличие от десятирукой Кали, было только две.

Сознание Рама-Андрея все больше освобождалось от животного тумана, и самоощущение орла практически уже не вуалировало его мировосприятия. В следующее мгновение он вспомнил, как виделся с Дургой где-то неподалеку, в Гималаях, как после их страстной любви на берегу хрустального ручья (несмотря на чей-то запрет) она превратилась в огромную каменную статую по ноге которой он яростно колотил кулаками, проклиная богов, забравших его любовь и грозился поступить в услужение дьяволу. Вспомнил, как из пустоты возникли две богоподобные жрицы, и слова, произнесенные одной из них: «Забираем у тебя младенца истины и вручаем цветок силы». Хотя, такое ведь вряд ли могло произойти на земле… перед этим что-то случилось! Почему он так плохо помнит, что было перед этим? И как он очутился в этой горной местности. Ко всему он помнит, что сердце его полнилось торжеством, и он превратился в орла и долго летел над горными вершинами, созерцая каких-то седых великанов, величаво дремлющих на усыпанных бриллиантами и сапфирами тронах, словно бы естественным образом вырастающих прямо из недр горных вершин. А потом все резко изменилось – изменилось освещение, небо стало голубым, на нем засияло Солнце, а горные вершины оделись в причудливые шапки облаков. И не существовало уже никаких великанов, он всю свою сознательную жизнь был беркутом Гарудой, его мучил голод и он выискивал какую-нибудь жертву.

Дальнейшее, увиденное глазами орла, в тело которого немыслимым образом переместилось сознание Рама-Андрея, он помнил уже очень хорошо, вплоть до возвращения в астральную природу человека. Выходит, он реинканировал в орла, причем не в момент его рождения, а незадолго до гибели. Странно, а ведь он никогда не верил, что человеческая душа может вселиться в тело животного, считал это народным суеверием, и на то у него были достаточно веские аргументы. Если вектор духовной эволюции направлен от грубого к тонкому в ее восходящей части спирали и душа проходит долгий путь совершенствования, проходя поэтапно фазу камня, растения, животного и лишь потом – человека, то подобный возврат просто невозможен: душа по природе должна соответствовать своему вместилищу. А выходит, все это правда и душа человека может вселиться в тело орла, правда почему-то не с рождения – как же такое возможно?!