Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят Страница 41

СонЬя, понимая, что Наташу надо «сбить с темы», предлагает выпить. Наташа пытается напоить Бьорка. СонЬя спасает собаку под благодарные взгляды Джима. Они встают и идут дальше по просеке. Наташа продолжает более спокойным тоном, вновь распаляясь по ходу повествования.

Наташа: Вот зашёл, скажем, ты, Джим, в сосновый лес и увидел шляпку такую тёмно-бурую с оливковым оттенком – хватай. Белый! Или в ельник забрёл, старый хрыч, надел очки – глядь, красновато-бурая шляпа – белый. В березняк тебя занесло – там модники охристо-жёлтые. Ну а уж в дубовом лесу – элегантная классика – шляпа буроватая с серым оттенком. Только на ножку не забудь глянуть. У белых она толстая, крепкая, хотя может быть короткая и длинная. Ну, как…

СонЬя (Наташе): Не начинай!

Наташа: Офицеры! Молчать! М-да… (Прикладывается к фляге. Джим выглядит испуганно.) Так вот… Разновидностей белого гриба более двух десятков, и дружит он с пятьюдесятью породами деревьев. Вот как он, по-вашему, по-птичьему, называется? (Обращается к Джиму.) Молчишь, ирландская шкура? Что, хочешь сказать «White mushrоom»? (Джим в ответ улыбается и кивает головой. Следующая реплика Наташи адресована Бьорку.) Ишь, закивал. А чего закивал, чего пасть ощерил? Нет чтоб сказать на чистом русском языке: «Не еби мне мозги, старая дура!» – а он улыбается (Бьорк подбегает к ней и радостно лижет руку.) Ладно-ладно… Я тебя тоже люблю. Ты всё понимаешь. Так вот, слушай, собачатина! А у нас он и боровик, и жатник, и коровяк, и медвежатник. Понял?! И сейчас мы будем его искать! Он часто растёт группами. И если нам повезёт, то мы найдём community из нескольких… Из тридцати. Нет! Из сорока грибов!

Некоторое время они идут молча. Бьорк периодически смешно «нападает» на сосновые шишки и грызёт их со всей искренней страстью счастливой играющейся собаки. Метров через пятьсот Джим жестами требует привала. Они проходят ещё метров сто в поисках удобной «стоянки». Джим присаживается на одиноко торчащий пенёк. Наташа и СонЬя усаживаются на поваленную «сухарину». Бьорк ложится у СонЬиных ног.

Наташа: М-да… Слабоват-с! (Обращается к Джиму, громко орёт, естественно, in Russian.) Как же ты там, Форрест Гамп хренов, марши топал?! Офицеры! Привал!!!! Стареть нельзя, старик! Ферштейн?

СонЬя: Вынуждена тебе напомнить, что Джим не знает московского сленга шестидесятых годов прошлого века, посему твоё остроумие ему не по зубам.

Наташа: Да он же ни черта не понимает! Дай сигарету!

СонЬя: По-моему, он «русский бы выучил только за то…»[58], что мы орём – в основном ты – благим матом на всю эту сосновую подбостонщину, как белый медведь в жару.

Наташа (тыча пальцем в Бьорка): Вот, блядь, белый медведь!!!! (СонЬя и Наташа сгибаются пополам в приступе хохота.)

СонЬя (успокаиваясь и протягивая пачку сигарет Наташе): Ты же бросила пять лет назад?

Наташа: Да хрен с ним! Я так редко расслабляюсь. С дочкой по грибы не сходишь. Она же – коренная американка, ёпть! С бывшими зятьками ещё иногда выбираюсь на «тихую охоту»… Да и не от курева люди дохнут! Вот Бродский операцию на сердце перенёс, а курить не бросил. Ты что, думаешь, у него от никотина клапаны разорвало? Ага… Как же!

Наташа закуривает, блаженно затягивается пару раз, прикладывается к фляжке и подходит к Джиму. Щёлкает пальцами у него перед носом, привлекая внимание, берёт бедолагу за ворот одной рукой и говорит, как и прежде громко и чётко выговаривая слова, как школьникам на диктанте. Джим не понимает, но всё ещё улыбается и согласно трясёт головой. По мере продолжения действа его лицо приобретает несколько синюшный оттенок, он всячески подаёт СонЬе сигналы SOS.

Наташа (Держа Джима за воротник): Ты должен понять – «Ходить по грибы» – это медитация! Ферштейн? Мы с СонЬей – посвящённые. Мы с детства осваивали эту технику, как шао-линьские монахи. (Обращается к СонЬе.) Скажи?!

СонЬя: Угу (ковыряет сучком под ближайшим деревом). Ната, пошли уже в грибное место. Он же ничего не понимает. Перейди уже, бога ради, in English.

Далее, обращаясь на английском к Джиму, СонЬя объясняет, что они ищут грибное место. Джим в ответ обречённо кивает, повторяя односложно: «Yes, yes».

Наташа (СонЬе, не выпуская ворот Джима из «захвата»): Софа, что ты ему толкуешь! Тут нехер понимать! Это – мантра. Церковная латынь плебсу недоступна! Старина Джим ещё только старший служка младшего послушника! (Снова обращается к Джиму.) Пойми ты, чушка американская, в этом, незамысловатом на первый взгляд, действе есть магия и волшебство. Но вначале надо освоить ритуал. Ферштейн? Мы с Софочкой будем, как старые опытные гейши-гетеры, учить тебя, дурака, уму-разуму. Как их искать, как к ним подходить, как срывать и как в корзину укладывать… Никакого насилия, никакого механистического секса. Оттенок каждого прикосновения, изыск каждого движения, букет каждого поцелуя…

СонЬя (Прерывает Наташу, которая так крепко схватила Джима, что Бьорк начал нервно поскуливать): Наташа!!! (Та выпускает посиневшего Джима. Последний, глубоко вздохнув, нервно потирает шею и благодарно смотрит на СонЬю.) Наташа, ты так и не договорила, почему именно Бостон, почему именно Массачусетс?

Наташа: Дай ещё сигарету… Ага! Почему Массачусетс… Жила я тогда в Элэй[59], никого не трогала. А в Бостон старая московская приятельница приПээМЖилась. Ну и пригласила меня на пару деньков погостить. И поехали мы с ней на Тресковый Мыс… (Наташа делает мхатовскую паузу, взор её затуманивается на пару секунд, и она начинает патетически декламировать, обращаясь почему-то к Бьорку. Пёс, надо отдать ему должное, внимательно слушает.)

Странно думать, что выжил, но это случилось. Пыльпокрывает квадратные вещи. Проезжающий автомобильпродлевает пространство за угол, мстя Эвклиду.Темнота извиняет отсутствие лиц, голосов и проч.,превращая их не столько в бежавших прочь,как в пропавших из виду.

Закончив декламировать, Наташа всхлипывает и с яростью поворачивается к Джиму.

Наташа: Понимаешь, старый ты… солдат! «Этот шаг продиктован был тем, что несло горелым»! Думаешь, он хотел уезжать? Или я? Фиг! Просто… (неожиданно спокойно) «…хоть живот крести…» (Обращается к СонЬе.) Вот… И поехали мы с подругой на Тресковый Мыс. Она меня не предупредила. Серпрайз, так сказать. (Отдышавшийся Джим, заслышав знакомое слово, вновь оживлённо кивает головой. Наташа тут же реагирует.) Чего ты киваешь? Чего ты киваешь?!! Она мне сказала – Тресковый Мыс, и я уже чуть от счастья не скончалась! Это же Бродский! Ферштейн? Великий русский поэт, жид-недоучка, лауреат Нобелевской премии в области литературы Иосиф – но не Виссарионович! – Бродский! Это же он воспел вашу землю. «Колыбельная Трескового Мыса»! Йа-йа?! (Джим, ощущая градус эмоций, нутром чует, что надо покивать в знак согласия с чем бы то ни было.) То-то. Ладно. Иди сюда, поцелую. (Притягивает к себе вновь всполошившегося Джима. Смачно целует. Обращается к СонЬе.) Ну, давай ещё по глоточку и по сигаретке…

СонЬя (протягивает пачку с зажигалкой. Они чокаются фляжками): Так ты из-за «Колыбельной Трескового Мыса» осталась?

Наташа: Вот не можешь дослушать, да?

СонЬя: А ты сосредоточься на чём-нибудь одном! Бродский так Бродский. Грибы – так грибы! (Они закуривают. Джим удивлённо смотрит на СонЬю, которая впервые за весь пеший ход заговорила громко и резко.)

Наташа (неожиданно спокойно): Ладно. Ну, слушай. Приехали мы на Тресковый Мыс, пошли на пляж, и тут… Ты представляешь? Мы идём по колено в песке, а в лишайниках торчат на ветру грибы. Как невероятные декорации к сказочному спектаклю, лениво раскинувшиеся вдоль бесконечного пляжа… Бесчисленное количество. Они напоминали нудистов, на которых никто уже не обращает внимания. К ним никто не цеплялся. Кроме меня и подруги. Грибы были чем-то похожи на наши подосиновики. Я, очумев от жадности, кинулась на добычу… Короче, нам пришлось сваливать «улов» в багажник. Благо у неё там всегда чисто и ничего лишнего, в отличие от моего… На пляж, глядя на моё экстатическое священнодействие, стал стекаться народ. Американцы крайне любопытны, но обычно свято блюдут privacy. Но, по всей вероятности, они решили, что я не в себе, и самые смелые начали так приветливо, неумело скрывая ужас, спрашивать меня, что я собираюсь делать с этими причудливыми растениями. Икебану, что ли?