Роман Сенчин - Зона затопления Страница 47

Допивали уже в молчании.

Ночью приснился яркий, совсем как жизнь, сон. С сюжетом.

Вот он в квартире, утро. Светлая, просторная комната, ванна белая и теплая… Вот завтракает, но почему-то один – родителей нет нигде, – и едет на работу.

Заводик тоже светлый, из свежего дерева, крыши пилорамы, сторожки, подсобки, склада покрыты зеленой металлочерепицей. Территория огорожена рабицей. И там, за оградой, трудятся люди. Дмитрий узнает их – это те, кто был и здесь. Лешка Щербаков, дядя Юра… А вот отец. Веселый, сильный. «Здорово, брат! – улыбается, направляясь навстречу своей, как раньше, походкой слегка вперевальцу. – Давай подключайся – еще два куба досок срочно надо нарезать».

Когда-то в детстве случалось – от слишком ярких снов перехватывало дыхание и Дмитрий резко просыпался, будто кем-то ударенный… И вот сейчас так же…

Распахнул глаза и долго не мог понять, где он. Почему так холодно и чем это пахнет – прелью какой-то, пылью.

Постепенно все вспомнил, осознал, что не комната, в которой он только что просыпался во сне, а щелястая подсобка. И нет еще заводика, на который поедет, позавтракав, и отец сейчас погасший, сломавшийся… Но ведь есть такое понятие – вещий сон. Может, это как раз такой сон… И Дмитрий стал с удовольствием повторять его сейчас, проживать заново…

Весь день разбирал оборудование, аккуратно укладывал детали, чтобы потом не перепутать, собрать быстро и правильно. Всё прислушивался, не едет ли снова машина с начальством, согласным на его условия. Или гонцы от начальства. А следом «ЗИЛы», рабочие… Быстро грузятся, Дмитрий забирает вещички из подсобки, закидывает в «Ниву» картошку, а дальше – всё как во сне.

Но машины не было, давила тишина – даже птицы не щебетали. Исчезли после того, как порубили деревья.

«Ничего, завтра, – успокаивал себя Дмитрий. – Вчера говорили же – “послезавтра”. День прошел, значит – завтра. Как раз успею подготовиться».

Вечером до красноты протопил железную печку, понимая, что она через пару часов остынет – ночи уже под минус, – но хоть заснуть в тепле. Лег, не снимая штанов, бушлата; навалил поверх одеяла тряпья. Уснул быстро, как хорошо поработавший, много сделавший человек.

…Услышал шаги и поначалу не придал значения – скорей всего, Опанька шарашится. И тут – удар в дверь. Запора нет, да и зачем ее, хлипкую, ни от кого не способную защитить, запирать? К тому же «Нива» там, за дверью, – ее охранять надо в первую очередь, а не себя…

Дмитрий подскочил, выпутываясь из одеяла, курток, ослепленный острым столбом света. И из этого столба получил удар в скулу. Голова дернулась, потянула за собой туловище… Завалился набок… Новый удар, еще…

Бил явно один, бил молча, лишь сопя и при каждом ударе коротко, сухо хэкая.

«Только подняться, – крутилась волчком мысль, – надо подняться». Силы еще оставались… Подняться, отбиться. Еще удар, еще, еще… Дмитрий упал на пол и сразу получил в висок ботинком. Свет погас…

Очухался на улице. Лежал на животе возле «Нивы». Вокруг метались тени, блики; где-то, казалось, очень далеко, размеренно вскрикивал Опанька.

– Во, и ружье у него имеется, – голос над головой, – патронов целый пояс.

– Ага, из него и застрелится!

Смех.

Дмитрия рванули вверх, поставили на ноги.

– Живой пока?

Он увидел незнакомое, широкое лицо мужика лет пятидесяти. Мужик зло кривил рот, а глаза были спокойные.

Держа Дмитрия одной рукой за грудки, стянув, завернув одежду у горла, слегка душа ею, другой рукой мужик обшаривал его карманы. Дмитрий не видел, но чувствовал, как он вынимает мобильник, бумажник с паспортом и деньгами, ключи от машины.

– Вы что творите? – хрипнул Дмитрий, глотая воздух и соленые слюни. – Вам зачем это?

– Ничего личного, земеля. – Мужик на мгновение пересекся с Дмитрием взглядами. – Нам сказали, мы делаем.

«Кто?» – хотел спросить и понял, что об этом спрашивать нельзя; силы немного вернулись, можно попробовать вырваться и если не уработать этого, шарящего по карманам, то хоть убежать. Но рядом с мужиком стояли еще двое или трое. Они перехватят…

– Ничего личного, – повторил мужик. – Ты сам виноват – думать надо было, с кем бузню затевать. У людей проблемы из-за тебя…

И сказав эти несколько явно чужих слов, он будто осознал, что Дмитрий виноват на самом деле, и, не ослабляя хватки левой рукой, правой засадил ему в голову… Сознание опять обвалилось.

Обнаружил себя Дмитрий в тесном ящике. А, багажник… «Ниву» потряхивало, по лбу постукивало что-то деревянное. Черенок чего-то… Пошевелился и застонал от колющей боли в виске, в скуле…

– Погоди, немного осталось, – сказали Дмитрию; это был другой голос, не того мужичары.

– Скоро отмаешься, – добавил третий, молодой, какой-то азартный, – и всем станет полегше.

Разговаривать с ними не надо – бесполезно. По крайней мере сейчас. Вообще лучше притворяться беспомощней, чем есть. Пусть расслабятся. И тогда попытаться сбежать.

Толкнул крышку багажника. Заперта. Разбить окно и вывалиться? Нет, быстро не получится… Остается ждать и надеяться на удобный момент. Или что они передумают… Снова надеяться…

«Нива», ощутил, нырнула в низину.

– Вот тут само то, – сказал азартный. – Толстый, стоп!

– Дуло залепи!

– Чего?!

– Ты меня еще по имя-отчеству называй.

– А, ну извини…

«Не убьют», – обдала теплом мысль. И тут же остудила другая: «Играют?»

Машина остановилась. Мужики, тяжело кряхтя, стали вылезать. Открылась крышка багажника, сильные руки схватили Дмитрия и бросили на землю. Рядом звякнула лопата… Дмитрий хотел приподняться и получил два удара ногой. Один попал по руке, другой – в бок. Там хрустнуло, боль не дала вздохнуть. «Ребра!» – молча крикнул Дмитрий. Скрючился, свернулся, протяжно, сквозь боль, промычал.

– Дернешься, горло сломаю, – сказал тот, что бил. – Ме-едленно подыхать будешь, торопить ее будешь, смерть свою… Понял, нет? – И по сравнению с другими – слабенький пинок по ноге выше колена.

Дмитрий хотел сказать: «Понял», – но получился невнятный бормоток. Челюсть не слушалась.

– Чё, копать? – спросил голос азартного.

– Да копать, копать! Утро скоро, пока провозимся… И холодно, сука…

Лопата с хрустом резанула травянистую землю… Один, копавший, фыркал и плевался, остальные молчали. Кто-то закурил…

Дмитрий лежал на боку, пытался разглядеть лица, узнать место… Тот, что бил, видимо, соскучившись, невольно помог – взял его за шиворот, поставил на колени.

– Ну вот, земеля, довоевался. А мог бы жить да жить еще.

Одеты мужики были не в поселенческие бушлаты, а в гражданские куртки, ватники. Но один показался знакомым – как-то приезжал в деревню на санзачистку. А может, просто похож… Да и как утверждать, что́ это за люди – поселенцы из колонии, или строители гидры, или вовсе нанятые где-нибудь бичуганы, которые сделают дело и укатят за тридевять земель…

Находились в какой-то приречной логовине – рядом с местом, где копали яму, поблескивала в траве вода. Дальше ничего не различить – густая чернота августовской ночи. И, наверное, поэтому не было страшно, точнее, не верилось, что это реальность, что сейчас его, Дмитрия Маслякова, двадцатичетырехлетнего парня, не станет. И последнее, что он увидит, – беловатые столбики света фонариков, потные мужики и эта плотная, как стена, тьма.

Вспомнилась давнишняя передача по телевизору. Там показывали съемку расстрела одного человека. Говорят, запись у боевиков нашли… Обыкновенные парни-кавказцы приводят в какой-то то ли пустующий склад, то ли в цех заброшенного завода мужчину в тельняшке. Расспрашивают, обращаясь на «вы», зачем он приехал в их город, шпион или нет, военный… Парни хорошо говорят по-русски, мужчина слегка нервничает, но не рвется уйти, не повышает голоса. Даже когда парни объявляют, что убьют его. Один достает пистолет, приказывает: «Разувайтесь». Мужчина садится, расшнуровывает ботинки, снимает. Встает. «Можно покурить?» – спрашивает. Ему отвечают: «Нет». Парень поднимает руку с пистолетом; мужчина стоит и смотрит. На секунду-другую оба замирают. Потом – выстрел. Мужчина в тельняшке падает.

Так просто.

– Ну чё, долго еще там? – сказал бивший; Дмитрий решил, что Толстым называли именно его.

– Земля тяжелая…

Толстый достал из машины ружье, надломил его, вставил патроны. Взвел курки, ткнул стволом в голову Дмитрию.

– Довоевался, – повторил, видимо, понравившееся слово. – Молись теперь.

– Убери, – размыто сказал Дмитрий. – Что делаешь!..

Грохнуло. И – тугой, режущий уши звон. Сквозь него – крик:

– Я тебя завалю, гаденыш! Завалю и зарою! Завтра здесь вода будет. Вода все скроет. И хрен кто найдет. Ты понял? Понял?!

Тычок стволом в голову. Между затылком и ухом.

«Пугает, – бессильно заклинало внутри. – Пугает».

– Всё, хорош. Уляжется.

Схватили и поволокли. Точнее – понесли, как котенка, за шкирку… Бросили.