Максим Цхай - Тяжелая рука нежности Страница 5

Не знаю… Если стержня внутри нет – держи себя хотя бы в рамках. А глаза… нет, не добрые. Покорные скорее, это и раздражает. Уйти от обыденного мира – слишком мало? Уйди тогда в монастырь. А уход в никуда рождает ровное ничего.

Можно ли жалеть ровное ничего, можно ли ему сочувствовать? Не умею.

И снова пьяная компания у дверей, и снова «Ты кто тако-о-ой?!»… по-русски сказанное, да.

Иногда думаю – отчего эмигранты в Германии так себя ведут? Нет, я не имею в виду пьянки – это само собой. Эмиграция – дело непростое, и тот, кто полагает, что, выбрав себе страну для проживания, он разом прыгнет в рай, глубоко ошибается, хотя бы потому, что рая нет нигде.

Будет одиночество. Будет потеря социальных ролей. Будут заплетенные извилины от ненормального, нечеловеческого чужого языка. Не каждый может выстоять, а тот, кто выстоял, – сохранить душевное здоровье. Я могу рассказать массу историй неадекватного, шокирующего, комичного на грани кинематографичности поведения эмигрантов в Германии. Главный признак – меряние пиписьками: кто больше зарабатывает, у кого должность престижнее, у кого какая тачка. Это есть везде, но в эмиграции просто болезнь какая-то. В свое время я проходил практику в псхиатричке и научился не обращать внимания на завихрения в человеческих мозгах, но и меня это уже достало.

Знаю десятки людей, ушедших в пьянство, в наркотики, в жалкие утлые страстишки, в снобизм. «Я – кто-то, а ты – никто». Без этой схемы эмигрант теряет смысл к существованию.

Игра, дешевая и жалкая, игра на понижение, попытка навязать тебе слабую роль под разными предлогами, хотя бы шуткой или покровительством, и тем получить право не чувствовать себя ничтожеством, присвоить себе роль «сильного». Тьфу.

Иногда и моего терпения не хватает, в последнее время все чаще. Позавчера размазал еще одного эмигранта по фитнес-клубу. Качок средних размеров, длинноволосый жлоб, решил самоутвердиться. Подошел ко мне: «Привет, как дела?», – но я быстро уловил особый, чисто эмигрантский прищур, выражающий высокомерную жалость и снисходительность к внешне безобидному собеседнику. И точно.

«Ты работаешь тюрштеером? Ха-ха-ха, ты думаешь вообще, что будешь делать через двадцать лет? Ты потеряешь работу. Да и что это за работа?..»

Ладно, сам напросился.

«А где работаешь ты?» – невинно поинтересовался я, и брат-эмигрант гордо ответил, распустив хвост: «Я шофер-дальнобойщик, у меня, в отличие от тебя, есть будущее».

Иногда человек не задумывается, что распустить хвост недостаточно, сперва нужно задаться вопросом – а что, собственно, у тебя на хвосте? Есть что показать или там только твои нереализованные мечты и галлюцинации?

Я рассвирепел и пошел в атаку, лишая наглеца иллюзий. Терпеть не могу, когда люди протягивают тебе руку не от души, а только чтобы ты сыграл нужную роль и им стало бы легче. Ну, парень, ты меня долго не забудешь…

«Шофе-ор?! Полшестого вставай, вечером, как тряпка выжатый, домой, в ванну и спать. Пять раз в неделю… Шесть? Шеф имеет тебя, полиция имеет тебя, магазин, в который ты везешь товар, имеет тебя. Сколько тебе платят, раб?.. Не раб? А я тебе говорю, что ты раб, живешь как раб и рабом сдохнешь… Ско-о-олько? Как водитель грузовика ты должен зарабатывать как минимум на пятьсот монет больше! Да за такие же деньги я работаю три-четыре дня в неделю, высыпаюсь и на работе девкам глазки строю. Я работаю там, где хочу, меня знают в городе, любая дискотека, любой клуб с удовольствием меня пригласит. А ты трясешься за свое место – пинком вышибут в любой момент, и уже стоит очередь таких же, как ты. И ты это знаешь, и твой хозяин. Нечем гордиться в этой жизни и в Германии, ты – сытый раб. Акцептируй это и заткнись».

Думал, он мне залепит. Но не залепил. Заморгал глазами, как щенок, которого ударили по голове, отошел к своей штанге и, да, был близок к тому, чтобы расплакаться. Что ж, тот, кто решил плюнуть в верблюда, сам виноват.

Я злой бываю. Стараюсь не быть, но не всегда получается.

Почему скверно быть злым в таких ситуациях? Потому что самые жестокие войны идут не между господами и рабами. Самые страшные бои случаются, когда раб дерется с рабом. Упаси бог меня стать хотя бы краем похожим.

Понял одну важную вещь. Умение прощать приходит вместе с пониманием, что большинство человеческих недостатков происходят от глупости. Непреодолимой иногда, кармической. И становится этого человека жаль. А нельзя держать обиду на того, кого жалеешь. И смотришь на него не снисходительно, нет. Отчасти понимающе, отчасти обреченно – оттого что изменить ничего нельзя. И летящая ему в лоб плюха на лету вздрогнет и превратится в ласковое прикосновение к непутевой голове. Не свысока. Так прикасаешься к заболевшему ребенку, чтобы проверить у него температуру.

А если это женщина, хочется прикоснуться к ее лбу губами: «Легче тебе? Ну да ладно, эхе-хе…»

Вспоминаю последний разговор со своей бывшей женой, совсем не стервой, напротив, по-своему прекрасной женщиной.

Она, злорадно: «…И я уже нашла себе хорошего бойфренда! Который, ты только не обижайся, в сто раз лучше тебя во всем!»

Я пожал плечами: «Хороший мужик, значит? Не обижает тебя?.. Ну, если будет обижать – обращайся».

Ох она психанула! И понял я, что никакого бойфренда у нее сейчас нет.

А это не весело, товарищи. Людям должно быть хорошо.

Вива толерантность и германский суд, самый гуманный суд в мире! Приехал на работу, тюрштееры орут: «Ты слышал? В соседнем танцхаусе обстреляли наших!»

Все чаще и чаще случается такое дерьмо. Не то турок, не то албанец остановил машину возле дверей, вытащил пистолет и открыл огонь по тюрштеерам. Выволокли его пьяного накануне, наверное. Так сказать, имя потерял в диаспоре.

Повезло парням, что и в этот раз он был пьян. Парни сразу залегли, все пять пуль ушли в дверь. Албанец сел в машину и уехал. Не поймали, естественно. И не поймают – это я вам говорю.

Работа возле дверей становится все опаснее и опаснее. Хозяева дискотек все больше радуются, когда к ним приходит отдохнуть охранник из другого клуба – по правилам нашего цеха, если случается драка, каждый, кто зовет себя тюрштеером, должен бросить свое пиво, девочек и лететь к дверям.

Я бы тех уродов, которые в срочном порядке сикось-накось сколотили такое нелепейшее сооружение, как Евросоюз, повесил бы за ноги. Как говорил один албанский бандюган: «Смотри сам, мне что в Албании лохов грохать, что здесь. Хотя здесь, пожалуй, даже лучше. В Албании я вытащу у лоха пять евро из кармана, а здесь могу и тысячу ухватить. Или две. Потом – в машину, и три месяца живу в Косово, как король. Полиция если сразу не взяла, так и не возьмет – где Албания, а где Германия. Да и ловят-то свои».

Такого бардака у дверей даже в России нет. По крайней мере в Москве. Вся эта шатия-братия слишком бедна в России, чтобы шастать по ночным клубам. И счастье охраны, что это так. А в Германии каждый вчерашний уголовник самого низкого пошиба, каждый безработный турецкий гопник может себе позволить раз в неделю заявиться в ночной клуб, угостить девочку, да еще и на машине с ней уехать. Не впустишь? А пулю в лоб хочешь? А ножом по рылу? Меня за два года дважды серьезно и «по понятиям» собирались резать, об угрозах расправы и не говорю… Впрочем, я все равно не впущу – за то и имя в Кобленце имею.

Только за последний год в относительно небольшом Кобленце стреляли в тюрштееров трижды, продырявили одному парню бедро, другому, в русском клубе, – голову (насмерть). И вот на2 тебе – пять пуль в дверь. Не считая резни холодным оружием и битыми стаканами – это уже мелочи.

Слушал я того албанского бандюгана и думал: что ж с ним и с такими, как он, теперь делать? Пристрелить?

Не их надо пристрелить. Вернее, их тоже. Но политиков, думающих только о своем кармане и живущих в ином измерении, надо расстреливать долго и мучительно. А еще лучше выставить таких раздолбаев, как Йошка Фишер, шрёдеровский министр иностранных дел, в танцхаус охранниками. На месяцок хотя бы… Чтобы своими глазами увидели, своими мордами почувствовали, что они натворили. А ведь это еще цветочки.

Нацизм отвратителен. Но попробуйте объяснить это теперь тем германским парням, которые лежали перед дверями, закрыв головы ладонями, а над ними свистели пули, выпущенные из турецкого пистолета. Или албанского. Поговорите с ними о толерантности.

У меня очень развита эмоциональная память. Человека, однажды сделавшего мне добро, я и через десять лет не забуду, понадобится – он всегда может рассчитывать на мою помощь в любом деле, вплоть до самого рискованного. Поэтому у меня настоящие друзья.

Тот, кто сделал мне зло, также остается в памяти, и год пройдет – я не забуду и при первой же возможности заплачу по счетам. Бывает, правда, что и переплачу. Поэтому у меня осторожные враги.

Помню всех, кому удалось поколотить меня. Однажды досталось на одной из улиц, так я ходил по ней потом специально несколько лет, пока снова не встретил веселую компанию. Ых-х-х!!! Нет ничего слаще мести, кстати.