Аркадий Кулиненко - Записки пилигрима Страница 5

Думаю, что у каждого человека есть такое место, или места, как пел Игорь Тальков, без которых мы не представляем своей жизни. Для меня, на моем любимом полуострове, таким местом давно стала бухта Ласпи. Если вам приходилось бывать там, хотя бы проездом, вы легко поймете меня. Но дело конечно, не только в красоте этого места, в этой бухте живут мои воспоминания, живет моя любовь и настоящая дружба, там остались и всегда ждут меня, самые лучшие дни, самые звездные и счастливые ночи. Деревья и трава, скалы, камни и конечно море, знают меня и это не преувеличение.

В 1978-году, мы с моим другом Виталием Стрельчуком должны были идти в армию, и до призыва оставалось совсем немного времени. Мы решили хоть на недельку съездить на море, уволились с работы и в двадцатых числах августа, нагрузившись рюкзаками, выехали в Ялту. Ехали мы наобум, никакого определенного места на берегу у нас не было, не было и знакомых, которые бы нас там ждали. Размышляли мы незамысловато, приедем в Ялту, найдем местечко для палатки и ну бултыхаться!

Приехав, конечно с удивлением обнаружили, что палатку поставить негде, потому что все побережье у Ялты поделено межу пансионатами, домами отдыха и везде проволочные заборы. Приближался вечер, нужно было искать место для ночлега, мы решили сдать вещи в камеру хранения, добираться до Никитского ботанического сада и там переночевать.

Так мы и сделали, нашли в саду укромный уголок с огромными секвойями и улеглись спать под одной из них. Наутро нужно было принимать решение, а мы не знали, куда ехать. Но, пока мы плыли на катере от Ботанического сада до Ялты, незнакомый парень, узнав о нашей проблеме, предложил нам съездить в Ласпи, до сих пор удивляюсь этому событию и благодарю Бога за то, что Он послал нам этого человека.

Выехать из Ялты нам удалось только к вечеру, на попутном автобусе, и в бухту мы добрались, когда уже совсем стемнело. Автобус остановился под большой вертикальной скалой, мы сгрузили рюкзаки, оказавшись, после того как автобус уехал, в полной темноте. Из-под скалы неслись какие-то крики, мы тогда не знали, что это веселились альпинисты, у которых там постоянное место ночлега, после дневных тренировок на скале.

Внизу угадывалось море, спуск был долог и крут, но мы были полны задора и каким-то чудом прошли его без травм, пожертвовав лишь ручкой настройки на транзисторном приемнике. Продираясь сквозь бесконечные кусты, камни и колючки, мы буквально вывалились на какую-то дорогу, на одной стороне которой люди отдыхали у костра.

Перейдя на другую сторону, в лес, мы решили там заночевать, поскольку спускаясь без тропы, все были в ссадинах, царапинах и колючках. Надув матрац, он был один, мы улеглись на него головами к центру. Заснули мы с чувством зависти к соседям за дорогой, кричавшим – «Кому еще шампанского?» У нас же на двоих была только бутылка пива, которой, впрочем, тоже уже не было.

А проснувшись, мы оказались в другом, зеленом мире, с теплыми скалами, синим морем, бирюзовым небом и запахом, который тоже стал моим на всю жизнь. Известно, что запахом можно накрепко привязать события к сознанию, к памяти, подтверждаю это. Всем, кто прочтет эти строки, предлагаю побывать в моей бухте и вдохнуть этот воздух. Запах Ласпи необычен, это смесь можжевельника с дубом, морем, карагачем, на правой же, солнечной стороне бухты к ним добавляется фисташка и бесстыдница, или земляничник мелкоплодный. Забыть этот аромат невозможно, да и не нужно, он прекрасен.

Найдя площадку у моря, мы провели чудесную неделю, окончательно влюбившись в бухту и пообещав друг другу, что. если вернемся из армии благополучно, приедем сюда снова, с друзьями и подругами. Слава Богу, так и случилось, и в 1981-году мы снова были в бухте с подружками, ставшими позже нашими женами, и друзьями нашего детства. С тех пор мы старались собираться в Ласпи каждый год, это получалось не всегда и не у всех. Хотите верьте, хотите – нет, прошло 36 лет и я каждый свой отпуск стараюсь провести в моей бухте.

Там многое, конечно. Изменилось, часть берега загородили и там, где раньше мы свободно проходили к морю, теперь заборы и охрана, но, все равно, слава Богу, есть свободные участки и палаточные лагеря. У меня в бухте несколько стоянок, я всегда стою отдельно, в лесу, без гомона и мусора, с птицами, травами деревьями и тишиной.

Старые друзья и родные люди, оставшиеся в живых, и друзья новые, как и мы, влюбленные в Ласпи, приезжают на берег и мы стараемся встречаться, потому что изменить тому, кого любишь, тому что любишь невозможно, да и не нужно.

16-я рота

Жизнь бывает неустроенная и наоборот, обеспеченная и не очень, бывает яркая и спокойная, а есть еще жизнь казарменная. Я это знаю, потому что когда-то такой жизнью жил.

Старшина Пикалев, а для меня просто Ваня, стучался в дверь радиостанции и когда я открывал, хитро прищурившись, говорил: «Со следующей недели заступаю», – делал паузу и ждал. В этот момент я должен был кивнуть и сказать: «Совпадает». И я так и делал. Это означало, что через несколько дней, к вечеру, ребята из нашего призыва могли спокойно собраться после отбоя в столовой нашей роты и под свеженажареную картошку слушать музыку и говорить вдоволь, потому что Ваня заступал в наряд, а я в ночные дежурства по станции.

Это была отдушина, мы были среди своих и ночь принадлежала нам. Мы рассказывали друг другу свои коротенькие истории, нам было легко, как равным среди равных. Приближающийся дембель никто уже не мог остановить, на сердце было тепло.

Ваня Пикалев не всегда был старшиной, я запомнил его младшим сержантом, когда вдвоем, мы ехали несколько часов из Ростова, в кузове Газ-66, к месту постоянной службы. Учебные курсы, с их беготней и нервотрепкой остались позади, Ваня получил лычки младшего сержанта, а я – «корочки» радиста. Впереди была неизвестность, под названием 16-я рота, мы ехали по сальским степям и незаметно становились друзьями.

Ваня любил поозорничать, мы оба знали, что когда наши ночные дежурства совпадут по времени, мы, как два кота, пойдем лакомиться сливками. Благодаря заботам нашего командира, питание в нашем подразделении было организовано превосходно, по сравнению с полковой кухней, наше меню было разнообразным, сытным и вкусным.

Мы знали, когда в кладовую каптерки привозят фляги со свежайшим, не сепарированным молоком. Наш каптер Саша Козлов, конечно, предусмотрительно запирал помещение, однако Ваня был еще предусмотрительнее, у него был дубликат ключа. Мы зачерпывали по стакану сливок и наверное, на самом деле, в это время были похожи на двух довольных котов. Саша Козлов, однажды, видимо почуяв неладное, встал среди ночи и застал нас на горячем. Он смотрел на нас с осуждением, нам было стыдно, но недолго, Саша был нашего призыва и мы посмеялись от души.

С Сашей Козловым мы вместе учились на курсах радистов, но его отчислили за неуспеваемость, и он оказался в 16-й роте раньше меня. Для него должность каптера, то есть кладовщика, казалась спасением, потому что Саня был очень худенький, мы все удивлялись, как его такого, взяли в армию. В учебке мы много бегали и Козлова всегда тащили, поддерживая с двух сторон и меняясь. В роте было еще два человека, отчисленных из учебки радистов, мой друг Володя Руснак, и парень из Молдавии, Леша Иванов. Поэтому можно сказать, что мы знали друг друга все два года службы.

Когда свежего молока не было, Ваня доставал из ружпарка мелкашку, и мы соревновались, кто первым погасит выстрелом горящую свечку, или кидали на точность ножи, или просто слушали музыку и отдыхали.

Нам очень повезло с ротным, кто знаком с моим изложением, поймет, что я имею в виду, применяя слово «повезло». Такого ротного не было больше ни у кого.

Поскольку рота стояла особняком, в степном поселке, воду и ту привозили в цистернах, продуктами нас снабжали по армейским стандартам, ничего необычного. Двухэтажная казарма, со спальным помещением наверху, канцелярией, радиостанцией и каптеркой, еще конечно были кинозал, баня и сушилка. Все как у всех, все, да не все. Наш командир договаривался с вольнонаемными поварихами из поселка и менял всякие ненужности из каптерки на яйца, молоко, фрукты, поселковые власти тоже помогали роте по просьбе нашего старшего лейтенанта. Скажете – ну и что? Но, кто служил тогда, думаю, меня поймет.

В помещениях роты всегда, в самые лютые морозы было тепло и сухо, молодых никто не обижал и в этом тоже заслуга нашего командира. Зовут его Владимир Николаевич Шмайлов, насколько я знаю, он слава Богу жив и живет сейчас во Владикавказе.

С пьянством Владимир Николаевич боролся жестко, например, когда прознал, что «дедушки» заныкали ящик «мухомора», так в ту пору называли дешевый портвейн, ротный построил нас на плацу, при всех вылил вино в ведра и приказал «дедушкам» этим портвешком вымыть туалет, контролировал сам.