Алия Шалкарова - Я тебя рисую Страница 5

– Знаешь, на самом деле я хотела подарить тебе картину, чтобы смягчить свой отказ. Ты же не спросил у меня лично пойду ли я, – вранье не мой конек и звучит более чем неубедительно, но лучше опозориться в самом начале и тем самым избавить себя от душевных страданий на последующих стадиях.

– Да? Ну, ладно, тогда пока, – его внимательные глаза опять скользят по мне, обволакивая липким взглядом, но это уже не тот взгляд, что был при нашей первой встрече. В тот самый раз это был заинтересованный взгляд, похожий на глину художника. Сейчас же это больше похоже на жидкий цемент, который сковывает движения и не дает дышать. Где-то я уже видела эти глаза. Возможно, это просто дежавю, ведь впервые я увидела Яна именно возле входной двери, но тогда он был явно добрее. В свои 16 лет я впервые чувствую такую неприязнь по отношению к себе. Даже в Париже меня никто так не ненавидел, хотя после того, как я выиграла грант у всей школы была весомая причина на это.

Дверь захлопывается и стихающий звук удаляющихся шагов довершает этот серый вечер. Вернувшиеся с работы родители находят горячий ужин на кухне и меня в спальне перед мольбертом.

– Анна? Ты вернулась даже раньше, чем мы ждали, – родители улыбаются так сладко, почти как дети. Мне не хочется им врать по такому глупому поводу, ведь маленькая ложь тянет за собой еще одну, чуть побольше и так по нарастающей. В итоге все уловки, обманы и хитрости сплетаются в огромный снежный ком, который сносит все, что ему встречается на пути. А еще из такого комка невозможно вытащить одну отдельно взятую ложь, потому что они все прилипают друг к другу. Остается лишь ждать пока весь ком не растает. Но кто знает, сколько успеет он снести на своем пути до того как его коснутся обжигающие лучи солнечного правосудия? Мне кажется, что мои мысли начинают течь не в том направлении и возвращаюсь из своего подсознания обратно в свою комнату, где на меня смотрят мои родители.

– Я не пошла никуда. На улице шел дождь и мне стало грустно, – технически я не вру, просто не раскрываю все детали, сократив логическую цепочку до двух звеньев. Родителей такой короткий ответ вполне устраивает и они уходят ужинать, но я успеваю заметить мимолетно пробежавшую озабоченность в зеленых глазах мамы. Взрослым всегда кажется, что они хорошо скрывают свои эмоции, но глаза врать не умеют. В независимости от возраста и цвета радужной оболочки все глаза, существующие на этой планете, одинаково отражают все то, что происходит в душе их обладателя. Не как зеркало, конечно же, ведь зеркало отражает все до точности наоборот, а вот глаза показывают истину. Недаром самым лучшим считается тот актер, который способен обуздать свой взгляд и управлять им как движением руки или ноги. Однако обычным людям такая техника неподвластна и они раз за разом выдают себя, причем сами того не замечая. Я же за годы обучения изобразительному искусству научилась быстро реагировать на любое изменение в позиции объекта, особенно если этим объектом является мой самый родной человек.

Остаток этого серого вечера я провожу в размышлениях над тем, что так сильно расстроило мою маму, почему Ян так нервно реагирует на меня и что же смутило Макса этим утром. Когда тебе 16 лет все кажется гипертрофированно важным и при этом остается страшно непонятным, ты сама не знаешь, чему стоит верить и зачем. Наверное, я поступаю правильно отказавшись идти куда-то с этим странным Яном. Глупо уступать своим подростковым гормонам и гулять с абсолютно незнакомым человеком, который к тому же негативно к тебе относится. Скорее всего, он обычный грубиян, считающий себя крутым плохим парнем. Решил, что я куплюсь на его поведение и потеряю от восторга голову. Но я – девушка, обвенчанная в первую очередь с искусством, а потом с обычной жизнью. А он даже не дотронулся до моих работ. Я прихожу к очевидному логичному выводу и от этого мне становится легче. На холсте передо мной человек, двигающийся в направлении от меня. Он выглядит так словно ему задали вопрос и он уходит, не желая отвечать – его рука отброшена назад, как будто отмахиваясь от невидимого собеседника.

Эту историю можно заканчивать. Выключаю свет и ложусь спать.

6. Предел черного цвета

Главный бич любой девушки – ее любопытство. Главный бич 21 века – общедоступный интернет. Если ты девушка и живешь в 21 веке – то ты пытаешься удовлетворить свое любопытство в интернете и регулярно находишь там проблем на свою тощую и не очень за… Извините, попу. На своей странице в популярной социальной сети я регулярно выкладываю фотографии с фрагментами своих картин. Я не рискую фотографировать работу целиком дабы избежать возможности плагиата. Вот стану известной художницей – тогда пусть хоть зарисуются, а пока я должна беречь свои идеи, чтобы потом извлечь из них максимум пользы и успеха.

Надо сказать, что эти фотографии собирают сотни лайков, часть из которых появляется благодаря моим одноклассникам – из местной и парижской школ. Среди них есть Макс и мне в голову приходит светлая мысль поискать среди его виртуальных друзей страницу Яна, раз они являются приятелями в жизни. Спустя 5 минут и 638 (Господи, откуда он их всех знает то) друзей Макса я вынуждена признать, что этих двоих интернет не связывает. Странно, добавляет всех кого не лень, а настоящего друга – нет. Может Ян просто не сидит в интернете? Хм, нет, в это мне слабо верится, сегодня всемирной паутиной пользуются даже бабушки с дедушками. Например, родители моей мамы очень часто звонят мне по Скайпу, не пользуясь при этом чужой помощью. Так неужели Ян относится к той избранной когорте современников, которые считают себя слишком особенными, чтобы пользоваться интернетом?

Макс говорил, что Ян учился в нашей школе, но я не знаю его фамилии и это сокращает шансы найти его. Звонить бывшему однокласснику мне совсем не хочется, вдруг они вдвоем решат, что мне нравится Ян и я решаю просто поискать Яна, которому 17 лет и который когда-либо учился в этой школе. Все-таки интернет всемогущ и позволяет найти даже рыбку в Тихом океане, если только она не попытается скрыться специально. Я нахожу трех Янов из нашей школы, но ни один из и близко не похож на приятеля Макса.

Руки зависают над клавиатурой в ожидании приказа от мозга и тут в комнату входит мама, вся в черном.

– Мам, что-то случилось?

– Я просто зашла спросить не пойдешь ли ты со мной на поминки. Сегодня 40 дней как умер Тим, – чтоооо? Тим был моим лучшим другом в младших классах и жил в доме напротив. Мы так и дружили втроем – Тим, Макс и я. Моя голова начинает внезапно раскалываться, пытаясь принять тот факт, что толстого и рыжего Тима больше нет.

– Но… Как так? Как умер? Почему я не знаю? – мой язык заплетается в попытке узнать что случилось с моим одноклассником, а по щекам начинают свой бег липкие слезы. Еще немного и у меня начнется вульгарная истерика.

– Как… Считается, что это было самоубийство. Его нашли на чердаке, повешенного. Девочка моя, ты была так занята своей аттестационной работой, что мы не так и не решились сообщить тебе. Ну, как можно сказать своему ребенку, который совсем один в другой стране о таком горе. Я передала его маме твои соболезнования, они же тоже люди и все понимают. Так ты пойдешь?

Я киваю и пытаюсь понять, есть ли у меня черная одежда. Конечно же есть, просто сейчас я совсем не могу различить один цвет от другого. Все, внутри и снаружи превратилось в одну массу у которой нет цвета и формы. Кажется, что вот-вот и сойдешь с ума. Наверное, это и есть настоящая трагедия. Умер мой друг, умер страшной смертью, а мне очень хочется сбежать куда-нибудь. Ноя заставляю себя одеться и мы выходим. Три этажа вниз, перейти на ту сторону двора, набрать код домофона, вверх на лифте на четвертый этаж. Четкие действия помогают сдержать надвигающуюся истерику. Дома у Тима нас встречают знакомые лица – соседи, мои бывшие одноклассники. Я обнимаю маму Тима и вытираю вновь проступившие слезы. Как же это страшно – похоронить своего ребенка?

На полке стоит фотография. Мне даже не нужно подходить, чтобы разглядеть изображение – на моем письменном шкафу стоит точно такая же. Три счастливых детских лица. 2000 год. Первый класс. Я вижу, что Макс подходит к этой фотографии и поступаю так же.

– Из-за чего мы перестали общаться? – собственный голос мне кажется, чужим и каким-то соленым, от слез, наверное. Я не знаю зачем спрашиваю это. Просто мы перестали общаться как-то спутанно. В один момент, перед тем как я уехала. Макс молчит. Тим был его самым лучшим другом и его смерть Макса просто подкосила. Наверное именно поэтому он странно себя вел при нашей последней встрече.

– Ты не помнишь? – он удивлен так, словно я забыла собственную фамилию. Я удивлена его реакцией. Дружба между мальчиками и девочками прекращается в период полового созревания, но мне хочется верить, что нас разлучили не подростковые гормоны.