Ольга Виноградова - Жизнь как полная луна. Маленькие истории о современном Китае Страница 5

…Мы живем в этом сумасшедшем дорогущем отеле, хотя моя квартира совсем недалеко, в старом, чопорном, ледяном, как древнерусская преисподняя, экспертском здании университетского общежития. И теперь мы укрылись здесь, в маленьком полутемном баре, оформленном в стиле эклектичного андерграунда (бывший лесбийский бар), популярном у иностранцев, которые едят у итальянца лучшую пиццу в Китае, напиваются, поют под гитару, знакомятся, продвигают бизнес, находят новые стимулы, ссорятся, теряют и вновь обретают надежду…

Маркус сбежал сюда от своих бесконечных отельных забот. От строгой жены-китаянки. Вернер, вместе со мной, от себя самого, вероятно. А я, сама того не ведая, встретилась тут с моим прошлым, вошла в одну реку дважды…

Когда такси вдруг повернуло на Баочу лу, все стало казаться неслучайным… И Стефано сразу меня узнал и вспомнил мою birthday party. …И я увидела извне наш закуток в глубине полутемного лабиринта, где стоял стол, а к нему придвигали еще столы, потому что народ все подходил. И я вспомнила свои красные туфли, и Джимми – как он фотографировался, присев ко мне на колени, – и обожаемых мексиканцев, и Кимико, и full-профессора Кэтлин-вторую, в её вечных выцветших спортивных трусах. А Роман тогда подарил мне журнал, посвященный похоронам писателя Василия Белова. Раритет. Хороший подарок на юбилей. Не заносись. Помни о смерти. Но в целом было много любви и нежности, и дружеских шуток. А Тим с Джимми даже поссорились, кто заплатит за вечеринку. И все-все-все были здесь…

И вот их смыло всех разом, опустело наше экспертское здание. Остался лишь аутист-американец, про которого ходит слух, что он ездит как секс-турист по экзотическим странам, знакомясь по интернету с хорошими девушками и обещая жениться, проводит весело время, не тратясь на отели, и возвращается – посвежевший, – учить китайскую молодежь… Да и этот ещё приехал вместо Кимико – социофоб номер два, Терияки-сэнсэй… И вот я примчалась сюда на такси из Шангри-ла, со стороны Сиху, с этими двумя буржуинами, а не пришла как обычно со своими друзьями-учителями по нашей старенькой заплеванной Сиси лу.

…Я сижу под лампой в центре комнаты, с успешными бизнесменами, такими из себя мачо, болтающими о деньгах и о футболе. Лучше всех воспевает футбол хозяин, Стефано – как раз-таки выяснилось, что он бывший футболист модного когда-то итальянского клуба – травма и привет, arrivederci… Слушай, да о чем ты говоришь? Разве это стиль, это в лучшем случае техничность, а чаще полное бескультурье, а этот вообще киллер, всеобщий-то любимец, новая генерация…

Я слушаю их почти потрясенно, как что-то новое и мощное, что-то совсем чужое – как слушают океан. Они уточняют какие-то имена, вспоминают мэтров, сожалеют, восхищаются, переживают, спорят. Загораются, блестят глаза красавчика Стефано, но порой судорога пробегает по его лицу: любовь к футболу не бескорыстна, она проросла слишком глубоко. Имена итальянцев, немцев, Пеле… а этот вот у вас был, на «m» какой-то… Не Мюллер ли? Черт его знает, да, Мюллер, точно, Мюллер, интересный игрок…

Приносят пиццу. Маркус давай её нахваливать, Стефано сияет… Он говорит о своем ученике – вон тот парнишка, китаец, ему лишь семнадцать, он просил, чтобы я его поучил – я сказал учить не буду: смотри, если хочешь… Он рассказывает о том, как делать хорошую пиццу, о своем секрете, о цвете муки… У него все хорошо, он все умеет. Ты знаешь, Маркус, на сколько тысяч заказал только один стол вчера? Прикинь, а?! Две бутылки были по нормальной цене, а третью я не отдавал. Так эти ослы сказали, что хотят её за любые деньги, а? …И у меня ведь ещё есть рестораны. Я процветаю, а что? Всё зашибись! Но Маркус что-то вновь роняет о футболе и снова тень пробегает по лицу Стефано, гримаса искажает красивые черты. Но вообще это все так, этот бизнес, что, разве я живу для этого, я не собираюсь становиться его рабом, я должен иметь время для себя, встречаться с друзьями, наслаждаться жизнью… а не только смешивать чертову муку, задыхаться в этом чаду… Моя жена сейчас во Вьетнаме, она развлекается, я потом поеду в Таиланд – тоже развлечься – он подмигивает мне, но лицо у него злое, – главное – это жить так, как ты хочешь…

…И вот приходит эта новая девушка, Виктория, из Тюмени, хищная, длинноволосая, возраста моей дочери, и мальчики оживляются, и я немного ревную, потому что ещё не выздоровела после Джимми и ещё потому, что этот мир под лампой, мир тщеславия, инфантилизма и эффектных жестов – он чужой.

Виктория рассказывает о своей стажировке на китайском заводе, за совсем небольшие деньги, и парни наперебой начинают ей предлагать работу у них в ресторане, в отеле, в магазине. Зачем официанткой – администратором, и за квартиру будут платить, и Вернер тоже зашевелился, заворочался, дает визитку. И я ревную сильнее, и, перегревшись, моё сердце начинает остывать, и я чувствую сначала безразличие и скуку в этом кругу, потом раздражение.

И шум океана превращается в стук отбойного молотка, долбящего асфальт: двенадцать тысяч юаней, пятнадцать тысяч, двадцать пять, а ты знаешь, сколько сегодня заработал мой ресторан – восемьдесят пять тысяч… Ведь Китай – это страна возможностей, зачем горбатиться за пять кусков… И я вспоминаю одного своего друга антиквара, умного и тонкого, но увязшего в мире денег, семейной и корпоративной лжи, как и эти, и не переносящего, когда кто-то свободен… Дежавю, братцы, как вы похожи везде.

И тут эта девочка, сильная своей красотой и молодостью и слабая тем же самым – и с сомнительным русскими бэкграундом, – вдруг говорит: стоп, это все интересно, но я все-таки хочу работать инженером, а не у вас в ресторане. И я чувствую за неё гордость, черт возьми. Вот вам, толстые кошельки, нате-ка! Краска заливает мое лицо, потому что и я оказалась погруженной в этот мир, и он пытается совратить меня, обволакивает. Своими мнимыми возможностями и наглыми излишествами, своими чудесными барами в полумраке и мягких коврах, своими VIP-услугами, бизнес-классами, чертовыми ролексами… И сколько уже своих жизней я плутаю в этом лабиринте среди омаров и устриц, крабов и раков, икры каких-то последних в истории рыб, между чьими-то несчастными язычками и глазами, пудингами и фигудингами, морожеными и пирожными… Спасибо тебе, девочка из Тюмени. К черту ревность. Мы заодно.

…Итальянец мечет на стол все новые подарки. Вот драгоценная граппа, он наливает только Вернеру. Ты мне нравишься, говорит он ему. Чувствует, куда надо говорить. Тот только ухмыляется, сжимает мое колено. Вот вино, и вот ещё – только одна такая бутылка припасена, очень хорошая. Итальянца разбирает гордыня. Мы отчаянно напиваемся дорогими напитками, разговор становится бурным, неуправляемым. Я говорю с Маркусом о политике и счастлива, что он меня так легко понимает. Мы нашли точку примирения. Вернер обнимает меня и шепчет мне в ухо какие-то нежности. Ладно, надо расслабиться, хватит бороться. Они все равно не смогут нас победить.

…Стефано ушел. Завтра рано ему надо где-то быть по делу. Мы выходим на улицу. Дождь. Милой и тоскливой выглядит с противоположной стороны моя улица. Я хочу домой. Вернер заглядывает мне в лицо: все okay? Маркус бегает по мокрой дороге кругами с твердым намерением поймать такси. Все они красные, все мимо. Наконец поймал. Мы загружаемся, стряхивая с себя капли дождя. Маркус смотрит на часы: пора возвращаться к жене, пора спать. Такси резко разворачивается, я падаю Вернеру в объятья. Он доволен. Мы несемся, обдавая прохожих грязью. Прочь от милой рабочей Сиси лу. Но куда?..

Бермудский треугольник

…Ты забыл, что нам нужно встретиться, но ответил на звонок: на остановке… Сидишь спиной ко мне, сжавшись, как замерзшая синица – в этот неожиданно теплый для первого декабря солнечный день. Но почувствовал, когда я подошла. Привет. Посмотрел на меня одним глазом. Щетина на твоей щеке рифмовалась с низким кустарником вдоль дороги. Ну чеченец же, правильно тебя бабушка называет. И ещё раз: привет. Я не могу с тобой пообедать сегодня, ты же знаешь, я сплю. Топик был мне абсолютно привычен. Отдала тебе диск для твоей знакомой. Потом сказала что-то – про Вернера, про свои сомнения, предчувствия и сверхчувствия. Ты, к моему удивлению, услышал. Этот ультразвук, этот бред, эти эфирные помехи. И я почувствовала, что в груди потеплело. Ты ещё раз посмотрел на меня, в полтора теперь глаза, и сказал что-то про Кимико. Бермудский треугольник безумцев. Друзья мои закадычные! Ладно, давай, спи иди…

Живя за границей, человек испытывает особое душевное состояние. Каким-то нелепым образом, мы, по-видимому, имеем некий эмоциональный обмен с суровым и неразвитым населением родимых просторов. Пусть двадцать китайцев подряд тебе улыбнутся, но сердцу ближе одна противная русская тетка, которая тебя облает. Она нужнее. И эти гопники, которые на тебя косятся в тамбуре, потому что ты, черт возьми, чужой. Почему-то тебе это нужно. Факт прямо-таки научный. По еде скучаешь тоже, и по отдельным реалиям. Селёдочкой так иногда с картошечкой закусить. А сын вон как безумный ищет во всех городах хинкали и русскую баню. И все-таки это вторично. Главное – мерзкие рожи и родная – бедная, грязная, но родная, – речь соотечественников. Как её не хватает! Природа и обстановка все-таки вторичны. Хочется ли вам, господа, стреляться среди березок средней полосы? Спору нет, хочется. Среди них, конечно, приятнее. Но дело не в березках, хотя они, желтенькие такие на осеннем ветру (Роман был на севере, сделал видео), и вызывают слезы. Но нет, не они, я серьезно говорю.