Анатолий Скала - Камешник. Сборник рассказов Страница 5

Закричали учёные секретари, стали всаднику объяснять:

– Никто в этом не виноват, мужики это сами придумали! Они здесь уж и раньше охальники были: как праздник, так песни поют, или выйдут на лёд и один берег с другим драку затеют!..

Ну, мы им указ: чтобы жили все дружно. А если кто драку затеет, тех будем наказывать.

А они уж привыкли по праздникам на лёд драться ходить, и решили, что будут ответ держать за все драки те, кто слева живут. Ну а правые, значит, так и останутся правыми. Да расспорились: какой берег у их реки левый, какой – правый? До драки дошло! По закону бы надо наказывать!… А кого?..

Вот на том берегу и додумались себе головы выстричь. Мол, кто будет стриженый, тот и правый. А эти назло им побрились и говорят: кто побрит, тот и прав! И опять не поймешь, кто из них виноват?.. Пришлось всех наказать.

Вот тогда оба берега и решили, впредь песен им вместе не петь, и на лёд не ходить! А чтоб больше не путаться, на другом берегу, всю погоду нараз и сменили! Новый год среди лета встречать начали, а Ивана Купалу – зимой. И пошло. Здесь жара стоит, пора рожь убирать, а на том берегу с бубенцами катаются! То ль ещё Рождество отмечают, то ль Масленицу уже начали, да над этими надсмехаются:

– Вам не жарко там? Приходите снежок у нас свеженький покупать!

Тот-то вот и охальники. Мы им новый приказ:

– Возвратите погоду на место!

А там в ответ глотки дерут:

– Мужики! Не допустим, чтоб бритые да над нами верх взяли!

Да начали, как грозились, снег сюда продавать, по копеечке за ведро…

– И берут? – спросил всадник.

– Да брать-то берут. Так и тут снова грех: эти тоже тем начали продавать, когда стриженные у себя на покос идут. Только эти уже за ведро сразу по полторы!..

– Что ж дороже-то?

– А ты сам их спроси, – отвечают секретари.

Вышел тут мужичина у птиц из-за спин, говорит:

– Так с них надо бы по две ещё брать! У них снег-то какой?.. Сплошь как есть прошлогодний!.. А наш-то ведь нынешний!!!

– Ну вот, видишь?.. Охальники! – говорят птицы всаднику. – Вот сейчас из-за снега расспорились – и опять оба берега правые!

– А нельзя ли их указом унять? Написать, какой берег у них будет правый, какой – левый, и этим их спор прекратить? – спросил всадник у птиц.

Задумались секретари, почесали в затылках, по пёрышку за уши вставили, отвечают:

– Так это куда посмотреть: в одну сторону – эти правые, а в другую – так вроде те правые… Мы и сами не можем понять!

Плюнул всадник, опять по реке поскакал…

На один берег глянет: зима, народ рыжики собирает, медвежью берлогу нашли, у хозяина лапы за спину завязали и потешаются, как медведь без любимого кушанья-лапы теперь зимовать будет? На другой берег глянет: там яблоньки люди сажают да вёдрами поливают, а следом уже с топорами идут – урожай собирать!

Долго ль, коротко ль так скакал, смотрит – гуси реку перекрыли. У них всадник спрашивает:

– Не видали вы лодочку с алым парусом, а в ней – двух ребятишек?

Задумались гуси, как будто бы что-то подсчитывают, говорят:

– Проплывала вчера эта лодочка… Мы и пошлину подсчитать не успели, которую взяли с них. Но, думаем, что доплачивать надо за их проезд.

Заплатил всадник плеткой гусям за себя и детей да ещё быстрей поскакал: видать, близко уж ребятишки, уже вот-вот догонит их.

Вьётся, вьётся река, словно жизнь с её вечною мудростью и такою же вечною бестолковостью, скачет всадник, глядит – вот и хижина, от которой детишки отплыли; в окнах – свет, а под деревом стоит лодочка с алым парусом. Зашёл в дом, а там – дети. Умучились за дорогу. Спят!

Сел всадник к столу, и сам сколько-то задремал…

Вдруг зелёный свет осветил нам всю избу. Вскочил я со стула, смотрю: висит в комнате огненный шар, что висел вчера с вечера над берёзами. Сыплет искрами и трещит, словно кот в темноте.

«Как бы, – думаю, – не зажёг он нам хижину!» А никак не пойму: где я сам, где река и где конь?..

Шар тем временем опустился к игрушечной лодочке и рассыпался искрами. Тут же вспыхнул свет в лампочке. Глянул я на часы – уже утро, пора ребятишек будить. Ночь прошла, словно не было. Ребятишки поморщились, но оделись, и снова отправились мы заснеженной тропкой к автобусу.

А шар огненный больше не появляется. Лишь когда выдаётся такой же заснеженный зимний вечер, в окошечке хижины появляется свет, меж зелёненьких бережков скользит лодочка с алым парусом и скрывается в той пещере, куда затекает река.

Сшить же лодочке другой парус, чтоб он не давал уплывать ей в загадочный, странный мир, мы с детишками так и не собрались.

Увалень

Нашёл как-то пасечник в пустом улье улитку с левосторонней резьбой. Обычно улитки, когда подрастают, свой панцирь направо закручивают, а тут панцирь неправильный, необычный. И улей, в котором улитка жила, тоже был необычный.

Давно с этим ульем какие-то чудеса приключались: то крышку с него вихрем сдёрнет, то сделанный ребятишками снеговик с его крышки исчезнет, а то синий туман из низинки в верёвочку скрутится и в леток заползёт, а со стороны посмотреть, и покажется, что туман из летка выползает и по деревне распространяется. Так и жди – увидят соседи и скажут, что улей у них помидоры там разные с перцами да огурцами на грядках туманом морозит, тогда разговоров, а то и скандалов не оберёшься. А тут вот улитка ещё поселилась! Чего ещё улей придумает – не известно.

И стал пасечник этот улей тихонечко сторожить. Как пойдет мимо, так вроде бы не нарочно то крышку поднимет, то снизу заглянет – не ходит ли кто под тем ульем? Или выглянет из окошка и в первую очередь на него – ну чего ещё там?

Так стал замечать, что над ульем часам этак к шести-семи вечера, появляется слабое чуть с сиреневым, то ли облако то ли свечение… И чем ближе идёт дело к осени, тем оно всё сильнее становится. Может быть, оттого, что темнеет раньше, а может ещё от чего непонятного.

А со временем стало это свечение на картину какую-то походить. Словно кто-то невидимый мажет кисточкой среди пасеки и чем дальше, тем ярче картина становится.

Скоро начали на ней веточки и зелёные листики проступать, а ещё погодя появились огромные, словно тыквы, бутоны. И начало по ночам расцветать среди пасеки неизвестное чудо-дерево. И уже приходил сосед, у которого было много овечек, выпытывать:

– У тебя кто костры по ночам среди пасеки жжёт, там, где летом трава с клеверком?

Пришлось тут же себе да свечению своему оправдание придумывать:

– Холода нынче больно уж рано пришли, так я ночью при свете снег к ульям стаскиваю, чтобы пчёлы не простудились…

– А днём нельзя тебе снег к ульям стаскивать? – сделал выговор сосед.

– Да днём некогда, днем забор надо делать, – отвечал пасечник и добавил:

– И красивее по ночам… Зажжёшь ночью фонарь, на верх улья поставишь – видать кругом, хоть всю ночь ульи снегом обваливай.

Ушёл первый сосед, так за ним – второй.

– Ты ещё, – говорит, – не засыпал свои ульи снегом? Продай мне один улей, пока не засыпал. Я весной инкубатор в нём сделаю. У меня гуси рано нестись начинают, так я их яйца под пчёл буду подкладывать. Хорошо им там будет – тепло и воздушный обмен… А то места полно кругом, а гусей не хватает!

«Конечно же, не хватает тебе гусей, – рассудил в уме пасечник, – и от тех, что уж есть, никакого спасения, каждый год огород мне вытаптывают». А соседу гусиному говорит:

– Закидал я уж ульи. Пораньше бы, может, что-то придумали, а сейчас не могу.

А сам думает: «Нельзя мне свои несколько ульев всю зиму закидывать – ульи всё-таки, не слоны! Снова эти соседи к чему-нибудь да привяжутся».

И решил он сказать, что в хозяйстве дрова кончились, а днём занят, забор от гусей да овец делает – все же знают, который уж год он забор этот делает, а тут эти дрова, вот сейчас и приходится по ночам чурбаны колоть!.. А чтоб было похоже, повесил на черёмухе возле пасеки лампочку и стал к вечеру свет включать, да какое ни есть барахло прибирать, топором стучать.

А на месте забора втоптал в снег штук несколько столбиков и водой приморозил – пускай люди видят, что занят строительством. А какое строительство, когда целый день мысли заняты чудо-деревом.

Вскоре стало видно, что картину рисует не специалист. То одно у него не получается, то другое, то вовсе возьмёт уже нарисованное перечеркнёт – начнет сызнова, или что-то замажет и поверху другим цветом положит.

«Гуашь, что ли, у этого неумехи? – думает пасечник. – Или, может быть, акварель… Если бы масляными рисовал, то пришлось бы сперва старый слой сдирать шпателем…»

Вот глядел он, глядел, как не может взять кисточка один хитрый изгиб в дереве, взял и чуточку подтолкнул её в нужную сторону – подалась легко кисточка, и в другом месте тоже. А дальше пошло дело: чуть нет так, схватит пасечник кисточку – и по-своему… До того осмелел, что покрикивать стал на кисточку: